Разбитые сердца (ЛП) - Гувер Колин

Интересно, что чувствует он. Наверное, он не запутался в своих желаниях, как я.

— А какая у тебя причина быть скрытной? — спрашивает он.

Мгновение я размышляю над ответом.

— Наверное, еще не встречала кого-то, кому хотела что-то рассказать.

В его глазах читается понимание.

— То же самое, — говорит он еле слышно. Затем ныряет и скрывается под водой. Я слышу, как спустя пару секунд он выныривает позади меня. Оборачиваюсь, и теперь он оказывается еще ближе. Наши ноги ощутимо соприкасаются, но никто не отодвигается.

Мне кажется, я еще никогда не чувствовала себя так — будто кровь стремительно мчится по венам. Общение с парнями у меня всегда проходило так, что хотелось увеличить разделявшее нас пространство. Мне непривычно желать, чтобы между мной и другим человеком вовсе не было никакого пространства.

— Спроси меня о чем-нибудь, — говорит он. — Я, скорее всего, не отвечу на большинство твоих вопросов, но мне интересно узнать, что хочешь знать обо мне ты.

— Наверно, больше, чем ты расскажешь.

— А ты попробуй.

— Ты единственный ребенок в семье?

Он кивает.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать.

— Где ты вырос?

Он мотает головой, отказываясь отвечать.

— Вопрос даже не навязчивый, — говорю я.

— Если бы ты знала ответ, то поняла, что вопрос был навязчивый.

Он прав. Задача будет непростая. Но вряд ли он осознает, какой напористой я могу быть. Я получила полную стипендию в Пенсильванский университет благодаря стремлению к победе.

— Сара сказала, что ты собираешься в Военно-воздушную академию.

— Да.

— Зачем?

— Семейная традиция.

— А, — отвечаю. — Ваша фишка. Значит, твой отец служил в военно-воздушных силах?

— Да. И дед тоже.

— Откуда у твоей семьи деньги? В армии немного платят.

— Некоторые люди идут в армию ради почета, а не ради денег.

— Ты сам хочешь пойти в воздушные силы или делаешь это, потому что от тебя этого ожидают?

— Я сам хочу.

— Хорошо.

Не знаю, в нем ли дело или виной тому течение, но теперь Самсон еще ближе. Моя нога оказалась между его колен, а бедро время от времени касается его бедра. Возможно, я делаю это специально, к большому своему удивлению. Быть может, и он тоже.

— Какое твое любимое животное? — спрашиваю я.

— Кит.

— Любимая еда?

— Морепродукты.

— Любимое занятие?

— Плавание.

— Типичные ответы пляжной крысы, — смеюсь я. — Так я ничего не добьюсь.

— Задавай правильные вопросы, — многозначительно отвечает он.

Еще один вызов. Мы напряженно смотрим друг на друга, пока я обдумываю вопрос, на который очень хочу получить ответ.

— Сара сказала, что ты не заводишь отношения, а встречаешься только с теми девушками, которые приезжают сюда на каникулы. Почему?

Он не отвечает. Видимо, еще один запретный вопрос.

— Ладно, слишком личный вопрос. Придумаю другой.

— Нет, на этот я отвечу, — возражает он. — Просто пытаюсь решить, как именно. — Он опускается в воду по самый подбородок. Я делаю то же самое. Мне нравится, что сейчас мы способны сосредоточиться только на глазах друг друга. Хотя его глаза мало что открывают.

— Мне нелегко довериться людям.

Я не ожидала услышать такой ответ. Думала, он скажет, что ему нравится быть одному, или даст такой же банальный ответ.

— Почему? Тебе разбивали сердце?

Он обдумывает мой вопрос, поджав губы.

— Ага, — ровно отвечает он. — Я был раздавлен. Ее звали Дарья.

Оттого, что он вслух назвал ее имя, я ощущаю неожиданный, крошечный укол ревности. Мне хочется спросить, что произошло, но я не хочу знать ответ.

— Каково это? — спрашиваю я.

— Когда разбивают сердце?

Я киваю.

Он рукой отгоняет от нас плавающий кусок водоросли.

— Ты никогда не влюблялась?

— Нет, — смеюсь я. — Ни капельки. Никогда никого не любила, и никто никогда не любил меня.

— Любил, — возражает он. — Семья тоже считается.

Я вновь мотаю головой, потому что мой ответ останется неизменным, даже если брать в расчет семью. Отец едва меня знает. Мать вообще была не способна меня любить.

Я отворачиваюсь от Самсона и смотрю на водную гладь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— У меня не такая семья, — тихо говорю я. — Не у многих людей такие матери, как моя. Не помню даже, чтобы она меня обнимала. Хоть раз. — Я встречаюсь с ним взглядом. — Задумавшись об этом, я вообще теперь не уверена, что меня когда-нибудь обнимали.

— Как такое возможно?

— Ну, я обнимала людей в знак приветствия. Быстрые объятья при встрече или на прощанье. Но меня никогда… не знаю, как это назвать.

— Не держали в объятьях?

— Да, — киваю я. — Пожалуй, это более точное описание. Меня никто никогда не держал в объятьях. Не знаю, каково это. И вообще, стараюсь этого избегать. Мне кажется, будет странно.

— Наверное, все зависит от того, кто тебя обнимает.

У меня ком встает в горле. Я сглатываю и согласно киваю, но ничего не говорю.

— Меня удивляют твои сомнения в том, что твой отец тебя любит. Кажется, он хороший парень.

— Он меня не знает. Мы впервые видимся с тех пор, как мне было шестнадцать. И я о тебе знаю больше, чем о нем.

— А это немного.

— Именно, — отвечаю я, вновь поворачиваясь к нему лицом.

Самсон коленом задевает внутреннюю поверхность моего бедра, и на сей раз я рада, что он не видит ничего ниже моего подбородка, потому что все мое тело покрылось мурашками.

— Не думал, что в мире много таких, как я, — говорит он.

— Думаешь, мы похожи? — мне хочется смеяться от такого сравнения, но в выражении его лица нет ни капли смеха.

— Уверен, у нас гораздо больше общего, чем ты думаешь, Бейя.

— Думаешь, ты так же одинок в этом мире, как я?

Он поджимает губы и кивает в ответ, и ничего честнее я в жизни своей не видела. Никогда бы не подумала, что у человека с достатком может быть такая же дерьмовая жизнь, как у меня, но по его взгляду я вижу, что это так. Внезапно все в нем кажется мне знакомым.

Он прав. Мы похожи, но лишь в самых печальных проявлениях.

Когда я заговариваю, мой голос звучит не громче шепота.

— Когда я впервые увидела тебя на пароме, то сразу поняла, что тебе досталось от жизни.

Он склоняет голову вправо, и в его глазах что-то мелькает.

— Думаешь, я сломлен?

— Да.

Он пододвигается еще ближе, хотя между нами и так почти не осталось пространства. Он сделал это намеренно, и теперь наши тела ощутимо соприкасаются.

— Ты права, — тихо говорит он, обхватывая рукой мою левую коленку. — От меня ничего не осталось, лишь чертова горстка обломков. — Он прижимает меня к себе и закидывает мои ноги себе на бедра. Но больше не делает ничего. Не пытается меня поцеловать. Просто соединяет наши тела, будто этого достаточно, а руками мы продолжаем поддерживать себя наплаву.

Я быстро поддаюсь ему. Не знаю, в каком смысле. Возможно, во всех. Потому что сейчас мне необходимо, чтобы он сделал что-то еще. Что угодно. Вкусил меня. Прикоснулся ко мне. Утащил под воду.

Мы смотрим друг на друга с минуту, и кажется, будто я смотрю в разбитое зеркало. Он неторопливо подается вперед, но не тянется к моим губам. Прижимается губами к моему плечу, так нежно, едва ощутимо.

Я закрываю глаза и вдыхаю.

Никогда не испытывала ничего столь чувственного. Совершенного.

Он опускает одну руку под воду и кладет ее мне на талию. Когда я открываю глаза, его лицо оказывается в паре сантиметров от моего.

Долю секунды мы смотрим на губы друг друга, и вдруг всю мою ногу обжигает словно пламенем.

— Черт!

Меня что-то ужалило.

Что-то обожгло меня до чертиков за миг до поцелуя, и это все моя чертова удача.

— Черт, черт, черт. — Я сжимаю плечи Самсона. — Меня что-то ужалило.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он трясет головой, будто пытается выйти из транса. Осознает, что только что произошло.

— Медуза, — говорит он. Затем берет меня за руку и тянет к берегу, но нога болит так сильно, что мне трудно идти.