Как загасить звезду - Ольга Играева

Между прочим, для тебя в этом ничего хорошего нет, сказал себе Костов. Только усложняет задачу. А так бы — изучили окружение жертвы, проверили бы каждого по картотеке на судимость или связь с криминалом, отсеяли самых подозрительных и пошли работать по алиби и материальным уликам… А случайным убийцей может стать кто угодно — самый добропорядочный гражданин, на которого никогда и не подумаешь.

И версия любовного треугольника, завершившегося преднамеренным убийством, к которому примешались корыстные мотивы (завещание!), остается, между прочим, пока самой правдоподобной. Царапины на щеке Абдулова, завещание жертвы, составленное в пользу их общей любовницы (Алина Костову была симпатична, но из песни слова не выкинешь), и то немаловажное обстоятельство, что голубки врут как сивые мерины… «Грустно, девушки», как говаривал Остап Бендер. Кстати, о царапинах — отметины заживут не сегодня завтра, так что, если ты намереваешься использовать их как улику, приступать к работе с Абдуловым надо не откладывая, напомнил себе Костов.

Костов относился к версии треугольника без большого энтузиазма — неизвестно почему, но она его не вдохновляла. Что-то его смущало, что-то здесь не сходилось. Может быть, то, что не видел, не ощущал Костов особой теплоты в отношениях Соховой и Абдулова? А вот об убитом Алина говорила с неподдельным чувством… Может быть, комплекс вины, которым, возможно, терзаются оба после содеянного, разрушает их роман? Ужаснулись тому, что сделали? Соучастники не могут видеть друг друга, так как это напоминает обоим о преступлении? Такое случается.

К тому же не хотелось ему лезть в этот звездный телемир. Корпорация горой встанет на защиту «своих» Абдулова и Соховой, свора журналистов будет ходить за тобой по пятам, следить за каждым твоим движением и доносить его до общественности, печатать идиотские вымыслы о следствии, из-за каждого чиха поднимать демократическую общественность на протест, жаловаться депутатам, и в ПЕН-клуб, и в Страсбург, и в Госдеп… Костов был убежден, что милицейское начальство думает так же, как и он: главное — осторожность, никого не раздражать и не спешить с выводами. Но неожиданно оказалось все наоборот.

И начальство из управления, и ретивый следователь прокуратуры Сбирский, выслушивая отчеты Костова, живо интересовались, есть ли улики на Абдулова, удовлетворенно кивали головой при известии о царапинах, романе с Соховой и вранье и изумлялись, почему, собственно, Костов не обращается за ордером на арест телезвезды. Ущербная, по мнению Костова, версия с любовным треугольником их вполне устраивала. Это было что-то новенькое, крайне необычное для милицейских сановников среднего звена. Костов, хотя и привык к ветрам перемен, гуляющим по коридорам власти, тем не менее высказал шефу из управления свое изумление — может быть, не стоит спешить связываться с телевизионщиками? Абдулов фигура заметная, крупная, можно сказать, политическая… В среде журналистов очень влиятельная и авторитетная — визгу в СМИ будет!..

В ответ Костов получил якобы недоуменный взгляд начальства и холодное: «У нас в стране, Антон Сергеевич, перед законом все равны — телезвезды, слесаря, милиционеры и домохозяйки. Это и телевизионщикам должно стать понятно когда-нибудь». Костов вернулся на свой этаж в глубоком раздумье. После общения с начальством ему еще меньше хотелось делать Абдулова главным подозреваемым. Не то чтобы телезвезда ему сильно нравился — скорее наоборот, но все его профессиональное чутье восставало против навязываемых начальством выводов. За давлением следователя и замначальника управления угадывалось что-то другое, а не желание найти настоящего убийцу. Верхам требовалось побыстрее кого-то представить публике как главного подозреваемого — в этом нет ничего необычного. Необычен кандидат в главные подозреваемые. Тянуть Абдулова — значит нарываться на большие неприятности, таких резких телодвижений «дипломаты» из управления по собственной инициативе не позволили бы себе никогда. Значит? Значит, есть санкция, Абдулова валят сознательно. Зачем? Этот вопрос Костова очень заинтересовал — он не любил, когда его использовали втемную.

«Придется звонить Ирине», — подумал Костов. Ирина была одной из его бывших любовниц — такой полузначительный вариант. Успешная журналистка, красивая тридцатилетняя женщина, ранняя разведенка, много и энергично поглощающая мужчин. В этой ненасытности не было никакой болезненности, никакого нимфоманства, а было желание прослыть раскованной, свободной, ничем не стесненной личностью а-ля западные феминистки. Костов подозревал, что определенную роль в таком сексуальном «позиционировании» Ирины сыграл ее бывший муж, за которого она вышла на втором курсе университета и который изменял ей направо и налево. После состоявшегося через пару лет развода, который Ирина, как все женщины — пусть они в этом и никогда не признаются, — восприняла как личный позор, она очень агрессивно и демонстративно начала самоутверждаться на почве свободной любви.

У Ирины, как правило, было одновременно несколько любовников самого разного толка и пошиба — были высокопоставленные чиновники и политики, с которыми сталкивала ее профессиональная стезя, этих она зачастую использовала для своей карьеры, но был и простой брат журналист, какой-нибудь обозреватель, не хватающий звезд с неба, с которого нечего было взять. Среди тех, кого Ирина одарила своим вниманием, числился, например, главный редактор газеты, в которой она работала. От романа с ним Ирина поимела много разных благ, но попадался в ее «донжуанском списке» и какой-нибудь самый заштатный знакомый иностранец, наведывающийся в российскую столицу не чаще, чем два раза в год, обыкновенный западный жмот, от которого, по большому счету, она ничего не могла получить ни для карьеры, ни для повышения собственного благосостояния. Ирина ничего не скрывала от своих любовников — напротив, жизнерадостно ставила всех перед фактом, что ни один из них не единственный в ее жизни. Случаи, когда она оставляла одного из своих мужчин ради того, чтобы провести время с другим, были в ее жизни повседневностью. Каждый из мужчин понимал, что предъявлять ей какие-либо претензии было бы глупостью. На сексуальный контакт с приглянувшейся «жертвой» она, как правило, шла сама — перла как бульдозер, и мужики, страшно ленивые существа, этому напору с большей или меньшей охотой уступали. На длительных романах Ирина не настаивала и со всеми бывшими любовниками сохраняла хорошие отношения, что продолжало приносить ей пользу.

Костов пересекся с журналисткой, когда она почему-то заинтересовалась проблемами борьбы с преступностью. Ирина скрутила его так же, как и всех остальных. Костов, оставшийся к тому времени без жены, сопротивлялся не очень. Не сказать чтобы к Ирине его так уж тянуло — Костов предпочитал женщин душевных, нежных, с теплыми смеющимися глазами. А в Ирине, в ее сексуальной всеядности чувствовалась какая-то ненатуральность, неискренность, фальшь, какое-то лихорадочное напряжение, за которым стоит желание скрыть свои комплексы. Ее глаза, даже когда смеялись, оставались водянисто-холодными, бойкость в общении, характерная для нее, не была окрашена ни обычным человеческим, ни женским обаянием. Удивительно, но Костова не подкупало даже хобби Ирины — готовка и вообще ее страсть к ведению домашнего хозяйства, что, в принципе, всегда подкупает мужчину. Он немного жалел ее — ему казалось, что за ее раскованностью кроется обыкновенное «немодное», несовместимое с феминизмом женское стремление устроить свою судьбу, в котором она боится признаться даже себе. Ирина просто ждет, когда один из любовников разгадает ее тайну и предложит ей замужество. Но любовники — мало кто из мужчин способен подняться до эмпатии, они все зацикленные на себе эгоисты — не предлагали…

Костов, естественно, тоже ей ничего не предлагал, хотя в период их недолгого романа Ирина сблизилась с Юлькой и даже успела немного похозяйничать в его доме… Костов этому не мешал, но не способствовал и не поощрял. Внимание такой женщины ему льстило — красивой, талантливой, известной. Но не более того. Он сразу для себя определил, что такой жены ему ни за какие коврижки не надо. А что касается любовницы, то с Ириной можно поддерживать отношения, размышлял он, но… В конце концов и это «можно» превратилось в «неохота» — наличие других любовников брезгливому Костову претило, даже при том, что и намека на чувства в его отношениях с Ириной не присутствовало.

Расстались они легко, естественно и без скандала — за это в Ирину можно было бы даже влюбиться. Стали созваниваться реже и реже, Ирина ни на чем не настаивала, не досаждала своими звонками — и так постепенно их связь сошла на нет.

И вот сейчас Костову предстояло напомнить о себе бывшей любовнице — выхода не было. Ирина в данном случае была просто незаменима — она всегда была в курсе всех журналистских и околожурналистских пересудов, да и вообще, если честно, страдала самой пошлой женской «болезнью» — любила коллекционировать сплетни, слухи, вплоть до самых пикантных, злословить и перемывать косточки коллегам. Выведывание подробностей личной жизни окружающих не только удовлетворяло ее ненасытное любопытство, но и помогало в карьере, ибо позволяло держать нос по ветру. Ирина всегда знала, кто, с кем, где и при каких обстоятельствах, ну и многое-многое другое.