Призрак Анил - Майкл Ондатже

В час ночи Сарат с Анил, проехав по серым безлюдным улицам Коломбо, добрались до центра города. Когда они остановились у больницы скорой помощи, Анил спросила:

— Это ничего, что мы привезли его сюда в таком виде?

— Не волнуйтесь. Мы отведем его к моему брату. Если нам повезет, мы найдем его где-нибудь в отделении.

— У вас здесь работает брат?

Сарат поставил машину и несколько секунд не двигался:

— Боже, как я устал.

— Может, вы останетесь в машине и поспите? А с ним пойду я.

— Со мной все в порядке. Лучше я поговорю с братом сам. Если он здесь.

Они разбудили спавшего Гунесену и, поддерживая его с двух сторон, отвели в здание. Сарат переговорил с кем-то у стойки, и они втроем уселись и стали ждать, Гунесена со сложенными на коленях руками, как боксер. В приемном отделении все было как днем, работа не прекращалась, хотя все двигались неторопливо и спокойно. К ним подошел человек в полосатой рубашке и заговорил с Саратом.

— Это Анил.

Человек в полосатой рубашке кивнул.

— Мой брат Гамини.

— Очень приятно, — равнодушно произнесла она.

— Это мой младший брат. Он врач.

Он и Сарат не дотронулись друг до друга, даже не пожали рук.

— Пошли… — Гамини помог Гунесене встать, и они вместе зашли за ним в маленькую комнату.

Гамини откупорил какую-то бутылку и начал смазывать ладони Гунесены. Анил заметила, что он без перчаток, даже без халата. Как будто явился сюда из-за карточного стола. Потом он ввел обезболивающее.

— Он мне не говорил, что у него есть брат, — сказала Анил, нарушив молчание.

— О, мы не слишком часто видимся. Знаете, я тоже о нем не рассказываю. Каждый идет своим путем.

— Но он знал, что вы здесь и в какой вы смене.

Наверно, да.

Они оба намеренно исключали Сарата из своей беседы.

— Давно вы с ним работаете? — Теперь вопрос задал Гамини.

— Три недели, — ответила она.

— Твои руки… больше не дрожат, — проговорил Сарат. — Ты вылечился?

— Да. — Гамини повернулся к Анил. — Это семейная тайна.

Сделав обезболивание, он вытащил из рук Гунесены гвозди. Потом промыл их беталимой, темно-красной пенистой жидкостью, которую выдавил из пластиковой бутылки. Он проделал это очень нежно, и это почему — то удивило ее. Открыв ящик, он вытащил еще один одноразовый шприц, чтобы сделать укол от столбняка.

— Ты должен больнице два шприца, — пробормотал он, обращаясь к Сарату. — Здесь на углу есть магазин. Купи их, пока я его зарегистрирую. — Он вывел Анил с Саратом из комнаты, оставив пациента одного. — Сейчас у нас нет свободных коек для травм такой тяжести. Знаете, в наши дни даже распятие не самое тяжкое преступление… Если вы не можете взять его к себе, я найду кого-нибудь присмотреть за ним, пока он будет спать в приемном покое, — то есть, я все улажу.

— Он может пойти с нами, — ответил Сарат. — Если он захочет, я найду ему работу водителя.

— Ты лучше верни эти шприцы. Скоро у меня конец дежурства. Хотите пойти перекусить? На Галле-Фейс. — Он снова обращался к Анил.

— Но сейчас два ночи! — воскликнул Сарат.

— Да. Конечно.

Он кивнул в ответ.

Гамини распахнул переднюю дверцу машины и уселся рядом с братом, Анил пришлось сесть сзади, рядом с Гунесеной. Что ж, так ей будет удобнее за ними наблюдать.

Улицы были пусты, не считая молчаливого военного патруля под аркой деревьев на Соломон-Диас-Мавата. Их остановили у поста и попросили предъявить документы. Через полмили они подъехали к киоску, торговавшему едой, Гамини вышел и купил всем еды. На улице младший брат казался одичавшим и тощим, как тень.

Оставив Гунесену спать в машине, они пошли в Галле-Фейс-Грин и сели у мола, рядом с темным морем. Пока Гамини разворачивал свои трофеи, Анил закурила сигарету. Ей не хотелось есть, а Гамини проглотил за час несколько пакетов миног — невероятное количество для стройного сухопарого человека. Она заметила у него на ладони таблетку, которую он запил апельсиновым соком.

— У нас полно таких травм…

— Гвоздей в ладонях? — Она услышала в своем голосе ужас.

— С чем только мы не сталкиваемся. Когда оружием служит простой строительный гвоздь, почти испытываешь облегчение. Гайки, болты — бомбы начиняют чем угодно, лишь бы раненые заработали гангрену. — Он развернул еще один пакет с миногами и начал есть, беря их пальцами. — Слава богу, сейчас не полнолуние. Дни пойя самые плохие. Людям кажется, что вокруг все видно. Они выходят на улицу и на что-то наступают. Вы работаете с новыми скелетами?

— Откуда вы знаете? — Она вдруг напряглась.

Сейчас не лучшее время для эксгумаций. Правительству не нужны результаты расследования. Теперь оно воюет на два фронта. Им ни к чему лишняя критика.

— Я их понимаю, — отозвался Сарат.

— А она? — Гамини сделал паузу. — Просто будьте осторожны. Никто не совершенен. Никто не прав. О вашем расследовании знают слишком многие. Всегда найдется кто-нибудь, кто за вами следит.

После короткой паузы Сарат спросил брата, чем он еще занимается.

— Просто сплю и работаю. — Гамини зевнул. — И больше ничего. Мой брак распался. Все эти торжества… и вдруг за пару месяцев от него ничего не осталось. Тогда я слишком остро реагировал на ситуацию. Возможно, перед вами очередной пример моральной травмы. Это происходит, когда нет другой жизни. Кому есть дело до моей женитьбы или твоих проклятых исследований? А эти кабинетные повстанцы, живущие за границей, со своими представлениями о справедливости… Я ничего не имею против их принципов, но я хотел бы, чтобы они оказались здесь. И пришли ко мне в операционную.

Он наклонился вперед, чтобы взять у Анил сигарету. Она протянула ему зажигалку, и он кивком поблагодарил.

— Я знаю все об оружии и взрывах. Минометы, мины «Клеймор», противопехотные мины с гелигнитом и тринитротолуолом. Но я врач! Мина с тринитротолуолом отрывает ногу до колена. Люди теряют сознание, кровяное давление падает. Ты делаешь томографию мозга и его ствола и видишь кровоизлияние и отек. Мы вводим дексаметазон и применяем механическую вентиляцию легких — это означает, что нужно вскрыть черепную коробку. Как правило, мы находим там ужасные повреждения, нам остается только останавливать кровотечение… Их везут все время. Когда мина, на которую они наступают, взрывается, в бедро и гениталии попадают грязь, трава, металл и остатки ноги и ботинка. Поэтому, если вы хотите прогуляться по минному полю, лучше надевать кроссовки. Но именно этих парней, которые устанавливают мины, западная пресса называет борцами за свободу… А вы хотите расследовать действия правительства.

— На юге тоже убивают невинных тамилов, — заметил Сарат. — Ужасные убийства. Должно быть, ты читал о них в газетах.

— Читал. — Гамини откинулся назад. Теперь его голова оказалась у нее на бедре, но он этого будто не замечал. — Нас всех употребили. Мы не знаем, что с этим делать. И просто оказываемся в это втянутыми. Но, пожалуйста, не надо высокопарных слов. Это война без правил.

— Некоторые сообщения… — начала она. — У нас есть письма от родителей, потерявших детей. От них не отмахнешься, их не просмотришь наскоро.

Она тронула его за плечо. Он на секунду поднял руку, его голова скользнула вниз, и вскоре он уже спал.

Его голова, спутанные волосы, груз его усталости у нее на коленях. Сон, приди освободить меня. Слова песни вертелись у нее в голове, но она не могла припомнить мелодию. Сон, приди освободить меня… Позже она вспомнит, что Сарат смотрел в сторону, на темную волнующуюся поверхность моря.

Амигдала.

Когда Анил впервые услышала это слово, оно показалось ей шри-ланкийским. Она училась в Лондоне, в больнице Гая, срезала ткань, чтобы обнажить маленький узел из нервных волокон. Рядом с мозговым стволом. Стоявший рядом профессор произнес название. Амигдала.

— Что это значит?

— Ничего. Местоположение. Это темная сторона мозга.

— Яне…

— Здесь обитают страшные воспоминания.

— Только страх?

— Точно мы не знаем. Гнев, вероятно, тоже, но амигдала отвечает за страх. Это чистая эмоция. Пока мы о нем не слишком много знаем.

— Почему?

— Ну… является ли он врожденным? Говорим ли мы о наследственном страхе или приобретенном в детстве? Страхе того, что может случиться в старости? Или страхе перед совершенным преступлением? Амигдала может просто проецировать вымышленный страх на тело.

— Как во сне.

— Да, как во сне, — согласился он. — Хотя порой сны возникают не вследствие фантазий, а в результате старых склонностей, о которых мы не подозреваем.

— Значит, это нечто созданное нами, нашей собственной историей, так? Амигдала одного человека отличается от амигдалы другого, даже если они родственники. Потому что у каждого из нас свое прошлое.