Ничьи дети - Борис Лапин

И опять он почувствовал себя отцом этого огромного семейства, и опять отцовская гордость живительным теплом разлилась по телу. Вот чего он достиг, начав с нуля!

Снова предстал перед ним апрель сорок пятого… дымящиеся развалины родного города — результат жестокой и бессмысленной бомбежки… Последние «летающие крепости», сбросив свой груз, брали курс на запад, когда он, военный врач, едва отмыв руки от крови прооперированных солдат, прибежал домой, чтобы проведать трех своих малышей. И все трое, вместе с матерью… Нет, он не в силах забыть это ни на минуту! Его детки, его надежда, вся его жизнь…

С тех пор дети стали его слабостью. Дети, дети, дети… Он рожал их, и выкармливал, и нянчил, и оберегал, и гордился ими, и уже провидел их великое будущее. Если бы не ошибка… да-да, он поддался на шантаж Тхора… уж он взял бы мир за глотку руками своих мальчиков!

Доктор Климмер усмехнулся. Конечно, Тхор выиграл тогда все три раунда и добился своего. Но приятно вспомнить, как этот не нюхавший пороху вояка судорожно схватился за горло, когда Климмер как-то намекнул на омолаживающее свойство крови, младенцев. Солдафон решил, что он вливает себе кровь своих детей!

Три раунда остались за Тхором. И все-таки бой выиграл Климмер. Пусть дорогой ценой, но выиграл — сохранил тайну рождения своих мальчишек. Этот простофиля поверил, что он скупает эмбрионы! Чужие эмбрионы, может быть, с испорченной наследственностью! Да стоит только взглянуть на него… на него и на них… чтобы понять, в чем тут суть. Но Тхор не понял. Как не понял и того, что через год-другой мог бы полностью рассчитывать на старину Климмера. Потерпи он немного, и старина Климмер провозгласил бы его диктатором — ха, под своим диктатом, разумеется.

«Тхор поспешил, а я уступил — и вот результат. Но самое парадоксальное, что мятежники как-то ухитрились повернуть против меня моих же мальчиков. Без их помощи красные никогда не смогли бы взять власть, никогда. Даже тут без нас не обошлось! — с горькой гордостью подумал Климмер. — Впрочем, я выбрал не лучшую страну. Но, кто знал тогда, после войны, что и здесь созреет революция? Даже здесь!»

Через два года это была бы его страна. Через пять лет это был бы его континент. Через десять лет это была бы его планета. Он все предусмотрел. В лучших университетах Европы и Северной Америки учились бы лучшие из его мальчишек — под разными фамилиями, разумеется; если бы он не дожил до этих благословенных дней, один из них, самый способный, встал бы во главе дела. Сын. Брат. Ха, по сути, он сам, только более молодой, более энергичный и, кто знает, может быть, более счастливый.

Через десять лет планета была бы завоевана, завоевана тихо, спокойно и незаметно — одним только количеством «стриженых», до крайности необходимых для искоренения смуты в каждой стране этого бушующего континента, этого сумасшедшего шарика. Ему нужно было еще десять лет, чтобы построить на Земле свой мир.

Ему осталось десять минут.

Что ж, час пробил. Пора прощаться. Прощаться с детками. Детки его, детки, вся его надежда, вся жизнь! Пусть же они и умрут вместе с отцом, как в добрых старых рыцарских романах!

Доктор Климмер приложил к глазам платок, сделал ручкой стеклянным колбам и покинул лабораторию. У себя в кабинете он остановился перед портретом Эдны.

— Прощай и ты, милочка! Скоро встретимся… на том свете.

Даже она не поняла его. Даже она, которую он обессмертил, назвала его чудовищем. Пришлось пожертвовать оригиналом. Но почему он считал мальчиков своими сыновьями, девочек же не дочерьми Эдны, а ее сестрами? Психологический феномен?

Ему осталось пять минут.

Доктор Климмер налил рюмку лучшего рома и проглотил не разбавляя. Потом отомкнул бронированный сейф. В сейфе виднелась еще одна дверца, потайная. Он открыл и ее. В крохотном втором сейфе не было ничего, кроме стеклянного колпака и молоточка. Молоточек ударил по стеклу; во все стороны брызнули осколки; один из них впился в палец; показалась капля крови. Доктор Климмер побледнел, поморщился, подошел к аптечке и тщательно обработал царапину.

Когда секундная стрелка, обежав последний круг, коснулась цифры «12», он сунул руку в сейф и до отказа нажал красную Кнопку, таившуюся прежде под стеклянным колпаком. Он успел подумать с удовлетворением, что всегда был дальновиден и еще тридцать лет назад, проектируя Городок, учел и эту мелочь. Что ж, предусмотрительность оказалась не лишней, совсем не лиш…

* * *

Чудовищной силы взрыв поднял Городок в воздух и снова опустил на землю, разметав окрест его обломки.

Все было разбито, искромсано, искорежено. Только возле одной стеклянной колбы, отлетевшей дальше других и расколовшейся при падении пополам, лежал на земле и тоненько попискивал новорожденный ребенок — ничей сын.

Он лежал так весь день, и к вечеру его писк стал совсем слабым: еще час, и он, верно, вовсе замолчал бы. Но тут над ним склонилась женщина.

Нежные руки подняли младенца и прижали его холодные губки к теплой, полной материнского молока груди.