Благословенная тьма - Дмитрий Черкасов

Ляпа-Растяпа двигался, как слепой, поминутно оступаясь и спотыкаясь на ровном месте. Ликтор следовал за ним размеренной поступью автомата. Андрониха сама не знала, что хочет сделать; она порывалась остановить мужчин, чтобы Полина прекратила свое неприкаянное путешествие и хоть на миг обрела покой, лежа в траве. В какой-то момент Ликтор бережно, но твердо отстранил ее своей огромной лапищей.

К старухам присоединились другие односельчане.

Вышел Мартын – сорокалетний спившийся охотник; вышел кряжистый кузнец Матвей; высыпали на улицу бабы помоложе – Семеновна, Дарья, Ирка Меченая, Пантелеймониха, Наташка Коломенская.

В скором времени на улице выстроилась вся Зуевка. Едва Ляпа, Ликтор и Андрониха подошли, последняя внезапно умолкла, и бабки, уже готовые сорваться на крик, невольно прикусили языки и растерялись, не зная, что делать. Андрониха оставила попытки дотронуться до тела и ускорила шаг. Она шла, молча поджав губы и глядя прямо перед собой незрячими глазами. В ее присутствии пропадало всякое желание выть и голосить, а то, что она сама недавно срывалась на крик, больше не имело никакого значения.

Улица в гнетущей тишине наблюдала, как все трое входят во двор и скрываются в избе. Никто из троих не повернул головы; труп же покоился у Ликтора за спиной так, что чудовищной раны не было видно, и никто не мог уразуметь, что же случилось с Полиной. Тем более что на ней была ликторова куртка.

Скрывшись от голодных взглядов соседей, Андрониха негромко скомандовала детворе:

– Марш на улицу.

Секундой позже горница опустела, детей как ветром сдуло.

Ляпа-Растяпа сдернул скатерть с большого – на все многочисленное семейство – стола; Павел Ликтор развернулся к нему спиной, и мать с отцом приняли дочь на руки. Ее уложили на стол; Андрониха впилась глазами в рану.

Ликтор немного потоптался, раздумывая, произносить ли какие слова или соблюсти молчание, покинув избу в мертвой тишине. Он выбрал второе и вышел вон, его никто не остановил, и слов благодарности он не услышал. Да и не рассчитывал услышать.

Но куртку, не погнушавшись, он молча снял и забрал.

…Вернувшись к себе в избу, Ликтор присел на лавку и долго сидел, уставившись в грязные половицы. Лицо его было бесстрастно и ничем не выдавало напряженной внутренней борьбы. Минут через десять такого сидения оно исказилось; тогда Ликтор встал, снова вооружился шприцем и поспешно ввел себе новый раствор, бесцветный.

Закаменевшие черты расслабились, он глубоко вздохнул, полез на печь и там, наверху, осторожно вытянулся. Он не разделся предварительно – лежал, в чем был.

Ноздри Ликтора подрагивали. Он закрыл глаза, пытаясь разобраться, откуда надвигаются на него две опасности.

Именно две, никак не иначе.

С одной было вроде бы ясно, и он уже начал с ней разбираться. Он принял вызов и принял первый серьезный бой, из которого пока выходил победителем, но не окончательным.

Со второй опасностью было куда хуже: он чуял ее, но не мог установить источник. Очевидно было только, что она исходила не от местных. Скорее всего, кто-то прибудет к нему, кто-то уже в пути – событие, вполне ожидавшееся.

Сколько раз уже такое бывало!

Оборотень несколько раз стиснул и разжал мохнатые кулаки.

Откуда взялся этот чертов Ляпа, каким макаром вообще этого папашу вынесло прямиком на поляну? Его не должно было там быть. Человеческий рот! Трансформация даже не завершилась. Хорошо, что оставался лишь рот, могло и больше…

Если пожалуют незваные гости, Ляпа может наговорить им черт знает чего. Гости-то заявятся не просто так, и даже невинные замечания Ляпы обретут в их сознании доказательную силу. Ибо существуют организации, которым достаточно даже тени подозрения и которые не нуждаются в прочных доказательствах и действуют решительно, бьют насмерть при малейшем намеке на угрозу.

Между тем, он действовал из соображений самообороны. Ликтор старательно убеждал себя в том, что дело обстояло именно так. Не он – ее, так она – его, со своими присными. К несчастью, некуда было убежать от сладостного чувства, которое он испытал, когда распарывал ее сверху донизу и выкусывал еще бившееся сердце.

Андрониха молодец! Ее скрытность и нежелание общаться с соседями сыграют ему на руку. Муж и пикнуть не смеет в ее присутствии – странно, как ему удалось на ночь глядя вырваться в лес. Родительское чувство – единственное тому объяснение, оно пересилило все остальные. Да и сама Андрониха втайне хотела наверняка, чтобы Ляпа пошел, чтобы хоть раз показал себя мужиком… Не слишком она его тормозила, похоже.

Но Ляпа все равно остается клоуном, шутовской ненадежной фигурой. Шок уже миновал острую стадию, и сейчас этот искатель приключений непременно напьется вусмерть. Это тоже неплохо: Ляпа отключится и проспит долго. Но вот когда проснется и похмелится – тогда да, можно ждать неприятностей. Язык у него развяжется, и примется Ляпа молоть всякую чушь. Приплетет еще, чего и не было. От благодарности за помощь не останется и тени воспоминания.

Значит, надо действовать нынче же! Отрадно одно: для этого не придется колоть себя заново, и полнолуния тоже не нужно ждать. Да и пес с ним, с полнолунием, его придумали темные люди. Луна вообще ни при чем, когда в игру вступает научное знание. Пока же Ликтору предстоит даже не конкретное применение последнего, а лишь заурядное человеческое действо.

Ликтор еще раз искательно повел носом, пытаясь выделить из сонма разнообразных запахов – чужеродный, привнесенный издалека.

Опасность под условным номером два еще не приблизилась, но деваться ей некуда, и очень скоро она подступит вплотную.

– С чего ты взял, что этот ваш Ликтор опасный? – Пантелеймон спросил в лоб, без обиняков.

Дрын сощурил мутноватые глаза:

– Ты такой же ученый-исследователь, как я – Богородица.

Челобитных немного подумал, достал пистолет, передернул затвор, положил его перед собой на стол. Равнодушно посмотрел на хозяина.

– Тебе видней, конечно. Будь по-твоему, я не ученый. Я приехал, чтобы защитить дремучее дурачье вроде тебя. А вы встречаете меня в штыки, каждое слово приходится тянуть клещами, а помочь готовы лишь за фантастические суммы. Лошадок у них нет… Спасибо, хоть лодка не утонула за пять минут до моего появления. Думай теперь сам, как со мной обходиться.

Дрын покосился на пистолет.

– А если я надумаю, как тебе не хочется?

– Тогда я выстрелю, как, вероятно, не хочется тебе.

Дрын что-то прикинул в уме.

– Не выстрелишь ты, – сказал он решительно. – Может, и стрельнул бы, будь ты мент или из органов…

– Может быть, я как раз оттуда…