Культурный герой - Александр Шакилов

— Что, расписание поджимает? Полномочный посол локустов уже весь извертелся от нетерпения — так ему не терпится вгрызться в плоть матушки Земли?

Анжела улыбнулась. Лучше бы ты не улыбалась, подумал Кир. От такой улыбки сверхновая схлопнется и станет черной дырой.

— Ну какая вам Земля матушка? Вы здесь в лучшем случае непрошенный гость, который, как известно, хуже кабардино-балкарца. Вас терпели. Вам не мешали. А теперь настало время погостить где-нибудь еще.

— А вам ее ни чуточки не жалко?

Анжела развернула крылья. Театр наполнился их игрой — так играют пылинки в луче света, упавшем из-под церковного купола.

— Я знаю о вашей теории, Кир, — сказала Анжела голосом холодным, спокойным и звонким. — И она не лишена занимательности. Но вам не хватает фактов. Неназываемый действительно отправил ангела к Аврааму, когда тот занес нож над собственным сыном. Направил, да, но не затем, чтобы спасти Исаака. А чтобы проследить за исполнением. — Анжела вновь сложила крылья и сделала шаг назад, вверх по ступеням. — Жаль вас разочаровывать, но мне пора.

— Я позвал вас не за этим.

Ангел обернулся.

Кир нес в руке старую керосиновую лампу. Свет плясал по стенам подвала. Шаги ангела за спиной Кира были бесшумны.

— Это здание довольно старое. Построено еще до Великой Войны. Лет сорок назад его задумали было объявить памятником архитектуры, но потом пронюхали, что тут было, и Министерство культуры быстренько открестилось. Отдали университету. Сначала медики хотели устроить тут анатомический театр, но вентиляция никуда, проводка слабенькая. Да и аудитория, как вы видели, невелика. Ломаницкий, великий был человек, отбил студентам под драмкружок. Сверху гримерки, костюмерные, звукостудия, а внизу подсобные помещения.

— Зачем вы заговариваете мне зубы?

— А что, болят?

Кир пригнулся, избегая низкой притолоки, и качнул рукой с лампой. Желтый свет заметался особенно яростно.

— Осторожно. Проводка и впрямь никуда — из университетских зданий полетела одна из первых.

Кир остановился перед железной дверью и положил ладонь на засов.

— Для чего вы меня сюда привели?

Кир оглянулся.

— Вопросы, одни вопросы. А я думал, ангелы всеведущи.

Анжела нахмурила тонкие детские бровки.

— Если это какой-то из ваших дурацких фокусов…

— Нет, кроликов из рукава обещать не могу. Сюда мы стащили ужасные декорации. С Иркой, после того как спектакль провалился. Тут вообще все завалено хламом, но я расчистил дорожку к задней стене. — Он открыл дверь и посторонился: — Дамы вперед.

Ангел чуть слышно хмыкнул.

Полагаю, Анжела ожидала, что Кир захлопнет за ней дверь и задвинет засов. Она была к этому готова. К чему она не оказалась готова, так к этой короткой прогулке между фанерными деревьями и кустами роз на выцветшем холсте, мимо огромного, тоже холстяно-выцветшего полосатого кота, мимо фрагмента железной решетки, мимо крестов маленького деревенского кладбища на первом плане и покосившейся церквушки на втором, мимо картонных колонн и портиков амфитеатра, мимо пенопластового льва, мимо и к дальней стене, на которой было выцарапано несколько слов — кривые, от времени стершиеся буквы. Анжела остановилась перед ними и прочла их пальцами, как читают слепые по азбуке Брайля.

Полномочный посол тушканчегов, или локустов, как вам, мадемуазель (монсеньор?) будет угодно, сидел за казенного вида столом. Рожа у посла была плоская, как блин, а пальцы мосласты и волосаты. На после был френч военного покроя, несколько старомодный, и железные очки с круглыми стеклами. Перед послом на столе лежал некий документ. Тяжелые, квадратные ладони посла устроились по обе стороны от документа, как сторожевые львы у ступеней дворца.

— Ну-с, любезнейший представитель… — Очки сидящего, когда он поднял глаза на Анжелу, радостно заискрились. — Присаживайтесь, располагайтесь, с наивозможнейшими удобствами. Чайку? — Тут хозяин кабинета смутился, возможно, и сам осознав абсурдность своих слов. Из наивозможнейших удобств перед столом имелась лишь трехногая железная табуретка. Анжела придвинула ее ногой и уселась, оправив крылья. — Не хотите чайку? Ну и правда, ну и не надо. Сначала покончим с официозом, а затем будет нам и чаек, и тульские пряники, и стерляжья икорка.

Анжела смотрела на хлебосола без выражения.

— Документик-то, — неуместно захихикав и засуетившись, он подсунул Анжеле документик и золотое перо, — расписаться надо. Надо, милая, расписаться, и не поделаешь тут ничего, понимаю, сочувствую, сопереживаю даже, но с Ним… — Тут посол ткнул в потолок шерстистым пальцем. — С Ним все обговорено, и нечего, и точка. Закорючечку черкнуть, всех-то дел.

Анжела потрогала пальцем золотое перо. Хозяин кабинета подтолкнул чернильницу.

— Перышко можете себе оставить. Сувенирчик, хе-хе. Хотя у вас своих перышков… — Тут посол совсем закудахтал от счастья, радуясь каламбуру.

Анжела положила перо на стол. Дипломат прервал веселье, и выражение лица у него стало кислым.

— Не хотим, значит, подписывать? Сентиментальничаем? А ведь вроде нарывались уже.

В глазах Анжелы что-то разгоралось. Возможно, первая вспыхнувшая в пустоте Космоса звезда. Посол локустов звезды не замечал. Звезды для его братии были детритом и материалом для последующей переработки. Агент распада раздраженно гундел:

— И делегирует-то Он всяких… духовно незрелых. Увидели мальчоночку, расплакались. Сердечко ледяное так и забилось. Какое там ледяное, урановое небось сердечко? И кровушка — чистый криптон. Инертный газ, между прочим. Так что нечего бы ей, кровушке, бурлить, а вот поди ж ты. И в тело человечье их засунут, и всяких бед накидают, и покалечат, и розгами посекут, и пожгут, и все им не наука, и все у них там во всяких местах свербит и бурлит…

— Мальчик тут ни при чем. Я сделал это для Него.

Посол уставился на Анжелу и тут впервые, кажется, заметил звезду. Увиденное не понравилось дипломату настолько, что он резво брякнулся со стула и пополз под стол. Из-под френча показались голенастые лапы со шпорами и неопрятным серым мехом.

— Я сделал это для Него. Чтобы Ему не было стыдно.

Ангел потянулся к собственному крылу и, поморщившись, выдрал длинное белое перо. Кончик пера по остроте не уступал бритвенному лезвию и по твердости — титану. Ангел проколол кончиком пера мизинец. Показалась капля крови. Кровь была черной. Обмакнув перо, черной кровью ангел вывел поперек документа резолюцию: «НЕ ОДОБРЯЮ». Кровь прожгла бумагу и стол под ней.

Анжела положила перо и села обратно на табуретку. Через некоторое время, убедившись, что убивать не будут, из-под стола на четвереньках выбрался посол. Он расправил френч, кашлянул не без достоинства и прошел к своему месту. Оглядел испорченный документ, огорченно покачал головой:

— Эх, какие же вы все-таки… люди. — Подняв аккуратные бусинки глаз на Анжелу, он добавил: — Милая моя… Вы хоть представляете, что ВАС ждет? Допустим, когда вы ради этого… агнца невинного… ломанулись под нож. Ну и стали овцой. Но это… — Посол обвел рукой кабинет, и шире — Город, и шире — Планету, перечеркнутую резолюцией Стены. — Жертвовать собой… за это? Ради этого?! В кого же вы, бедная моя, превратитесь…

Анжела молчала.

Кир: Так что же там все-таки было выцарапано, на той стене?

Джентльмен: Ну, малыш, сколько времени прошло. Да и не хотел я долго торчать в этой грешной камере. Душно… Но помнится, если примерно перетолмачить с польского, выйдет что-то вроде:

КУЛЬТУРНЫЙ ГЕРОЙ

Не жалко двуногих. Кому их возня

важна, антр ну суа ди?

Я также не нужен. Не жалко меня,

хоть пропадом я пропади.

— Мужчина готов переспать с женщиной по многим причинам, и любовь отнюдь не главная из них. — Глаза Кира поблескивали в темноте комнаты, мерцали отраженным светом. За голым окном с неба сыпались звезды. Самый сильный звездопад за последние семьдесят лет. Свет звезд отражался в зрачках Кира, и они вспыхивали холодными искорками. Ирке стало неуютно.

— А что же, если не любовь?

— Удовольствие. Желание унизить другого мужчину. Карьера. Стремление доказать превосходство. Или причинить боль.

Он произносил слова уверенно и в то же время равнодушно — не как что-то пережитое, а как затверженное по учебнику, по жестокой азбуке для таких вот киров. Ирка подумала, что в этом-то и секрет его дьявольского обаяния: сочетание великолепного тела — и равномерно тикающего механизма вместо души. Она почти слышала это «тик-так» в тишине комнаты, звук еще более жуткий, чем его слова. Ирка села на постели и щелкнула выключателем.

Желтый домашний свет рассеял оторопь. Кир потянулся — длинный, гибкий и жесткий, как тисовый прут, и Ирке снова захотелось его поцеловать, прижаться. Вместо этого она вскочила и босыми пятками прошлепала в кухню. Там поставила чайник и принялась шарить в холодильнике. Нашарив колбасу и сыр, сделала бутерброды. После секса ей всегда очень хотелось есть, просто до ужаса. Половину любовников она на этом и потеряла: не так уж приятно смотреть, как субтильная девушка, жадно урча, заглатывает все, что успевает ухватить. Она ела некрасиво, как жаба, — пальцами подпихивая хлеб, набивая полный рот и слизывая с губ крошки. Вот и сейчас она плюхнулась на табуретку, подогнула под себя правую ногу и принялась жрать. Табуретка холодила голый зад, но это было даже хорошо после потной горячки там, в спальне.