Спляшем, Бетси, спляшем! - Марина Маслова

— Bon jour, madame Бетси!

— Вon jour, mon cher mese`! — отвечаю я и он бежит ко мне целоваться.

Студенты оживляются. Я выхожу, оставив Сашу, окруженного моими учениками.

— Что случилось?

— Бетси, Светлану увезли в больницу. Очень плохо. Я должен быть там. Можно, я оставлю Сашу у тебя?

— Конечно, пусть он пока поживет у нас. Я потом подъеду в больницу. Будем надеяться, что все в порядке. Не волнуйся так.

Я обнимаю его и целую куда-то возле уха. Когда я вхожу в аудиторию, Сашка сидит на столе и, болтая ногами, поет песенку «Спляшем, Бетси, спляшем».

— Ну все, madame и mese`, закончим веселье. У этого молодого человека, возможно, прямо сейчас появляется брат или сестра. Это серьезный момент в жизни. Саша, на тебе бумагу и карандаш, и нарисуй картинку, я передам твоей маме вечером. И напиши что-нибудь, приличное случаю.

— Как это?

— Ну, что-нибудь ласковое.

Саша забирается на стул и прилежно рисует, студенты принимаются за перевод, а я вдруг задумываюсь, что случилось бы, если бы я родила ребенка, какой бы он был, как это все происходит. Мне опять становится плохо. Черная тоска, которая накатывает ночами и о которой никто не знает, так хватает за горло, что у меня выступают слезы на глазах. Вдруг детский голос на всю аудиторию спрашивает:

— Бетси, почему ты плачешь?

— Я не знаю, Саша, просто стало грустно. Вот у тебя будет маленький братик, а я пока одна.

— Не плачь, — так же звонко утешает он, — Если Коко не может на тебе жениться, я вырасту и сам женюсь!

— Хорошо, мон шер, я буду ждать.

Я замечаю, что мои студенты очень серьезно слушают наш диалог. С тех пор они зовут меня за глаза Бетси, а потом и на занятиях — мадам Бетси, когда никто посторонний не может услышать.

После занятий я веду Сашу домой, мы читаем сказки, говорим по-английски и по-французски, играем в детское лото, пока не приходит Елена. Оставив с ней мальчика, я еду в больницу к Коле, прихватив Сашин рисунок и фрукты для Светланы. Мы сидим возле справочного, пока ничего неизвестно. Коля рассказывает, что еще летом ей предлагали прервать беременность, так тяжело она протекала, но ребенок был жив, и Светлана отказывалась. Ее предупреждали, что кто-то из них может погибнуть, не выдержав борьбы с природой, но Светлана не верила, что с ней что-нибудь может случиться.

— Все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо! — твержу я как заклинание.

Мы держимся за руки, потом начинаем ходить по коридору. Наконец, я не выдерживаю, и пытаюсь пробиться через приемный покой, но меня с позором изгоняют. Мы опять сидим, обнявшись, на жесткой лавке у справочного окошка, пока его не закрывают. Я опять иду в приемный покой и умоляю девушку хоть что-то узнать для нас. Она звонит в отделение и говорит, что может разговаривать только с родственниками.

— Я сестра, — кричу я, — А вот там муж. Но вы скажите только мне, я вас умоляю. Что случилось?

— О ребенке нет и речи. Она очень плоха. Нужно переливание, кровь будет утром. Больше ничего.

— Может, моя подойдет? Я точно знаю группу: «В», у меня только резус положительный.

— Нет, — говорит она с сожалением, позвонив на отделение, — Не подходит, резус не тот.

— А какая нужна?

— Группа «В» резус отрицательный. Но вы тоже можете помочь, не уходите.

Я бросаюсь к Коле, он начинает звонить знакомым, я звоню сестре, я знаю, что у них обоих резус отрицательный. Она, конечно, исключается, но ее муж может подойти. Он приезжает через полчаса. Гулкими переходами мы бежим с ним на отделение.

— Мужчина — прямое переливание, у женщины на всякий случай 350 грамм, — командует врач.

Когда нас вводят в палату реанимации, где лежит Светлана, я в шоке смотрю на совершенно белое лицо, слипшиеся волосы, черные провалы глазниц. Она без сознания.

— Ну теперь, может, до утра доживет, — говорит сестра, быстро укладывая нас на топчаны и втыкая иглы в вену. Меня колотит дрожь, так я нервничаю. Я подзываю сестру и спрашиваю шепотом:

— Кто у нее был?

— Девочка, — говорит сестра, — Недели две назад сделали бы кесарево, обе жили бы.

Слезы текут у меня по щекам. Когда я выхожу, держась за стенку, Коля подхватывает меня, усаживает на скамью, а потом спрашивает:

— Ну, как она? Ты ее видела?

— Сказали, будет жить, — он обнимает меня, прижимаясь лицом к шее, я обхватываю его за плечи, — Коля, почему мы все так несчастливы? Чем мы прогневили бога?

— Тем, что обманываем сами себя! — глухо говорит он.

Через пять минут выходит сестра и сообщает, что до утра мы можем спокойно ехать домой, хуже не будет.

— Вы ее спасли. Вот справка, завтра не ходите на работу и ешьте хорошенько. А молодого человека мы оставляем, он заснул, ему надо лежать до утра.

Я звоню сестре и мы едем домой. Уже двенадцатый час, Елена уложила Сашу на мой диван. Я стелю Коле на диване в кабинете, но он сначала заставляет меня съесть бутерброд и выпить молока. Елена приносит початую бутылку водки и наливает всем по рюмке.

— За Светочкино здоровье. А что с ребенком?

Я забыла ее предупредить и делаю большие глаза, но она уже поняла, что спрашивать не стоило. Она подходит к Коле и, обняв, целует в лоб.

— Коля, почему не ты мой сын? Я буду молить бога, чтобы вы все были еще счастливы.

У меня вдруг начинает кружиться голова, и я чуть не падаю со стула. Коля подхватывает меня и, объяснив Елене, что я дала Свете кровь, несет на диван к Сашке. Уложив и укрыв, он еще долго сидит рядом, одной рукой держа меня за руку, другой прикрыв лицо, пока заглянувшая в комнату Елена не уводит его в кабинет спать. У меня на другой день одна пара занятий, и я долго сплю, Коля тихонечко уводит Сашку в садик. На работу я все-таки иду, потом захожу за Сашей и мы с ним роскошно обедаем в ресторане. Я ему рассказываю почти все, он ведь и так узнает, что ребенка не будет. Вижу, как у него кривятся губы, и говорю, что сейчас мы поедем в больницу узнать, как там мама. В справочном сообщают, что у нее состояние средней тяжести, но я требую вызвать врача. Он говорит, что утром привезли еще кровь и теперь почти все в порядке. По крайней мере, они в хорошем исходе не сомневаются. Мы едем на работу к Коле и он, чуть просветлев лицом, отправляется все-таки в больницу выяснить, что еще нужно достать для Светланы.

Из больницы ее выписывают через десять дней. Сашка все это время жил у меня. Мы подружились еще больше. Я забирала его из садика пораньше и мы гуляли по городу, иногда пешком шли через мост к нам на Васильевский, Сашка бегал между колонн Биржи, клянчил, чтобы я опять повела его в Военно-морской музей, потом мы гуляли между деревьев на Менделеевской линии и мимо БАНа шли домой. Коля забегал из больницы и сообщал, что Светлане все лучше и лучше. Наконец, мы втроем едем за ней. Бледная и печальная, она сидит на диване и следит, как Коля разливает чай и намазывает ей бутерброд с черной икрой, которую где-то с трудом достал. Она смотрит на Сашку, прижавшегося ко мне сбоку и слизывающего сахарную пудру с эклера, и внезапно говорит: