Песчаные небеса - Олаф Бьорн Локнит

– Не дождешься. Ты должен понимать, что такие мечи не продаются.

– Понимаю, понимаю… А не согласишься ли ты пройти в мой шатер, пока приказчик отвесит необходимое количество золота?

– Ну, пошли, – ответил Конан, и у него мелькнула мысль о том, что купец наверняка знает все последние новости и сплетни Султанапура.

В шатре было сумрачно и прохладно. Наблюдая краем глаза за тем, как приказчик бросал на правую чашу весов монеты, пытаясь уравновесить ее с левой, на которой лежал меч, Конан прихлебывал из кубка легкое мускатное вино и слушал болтовню купца, который опять завел речь о продаже меча.

– О, доблестный воитель, – осторожно говорил он, – я прекрасно знаю, что расстаться с таким замечательным оружием очень нелегко, но поверь, на те деньги, которые я мог бы дать тебе за него, ты бы купил оружие ничуть не хуже этого.

– Тогда зачем мне его продавать? – справедливо заметил киммериец. Купец же продолжал мягко настаивать, побаиваясь, однако, что могучий варвар может разозлиться и учинить погром. Но желание обладать чудесным клинком пересиливало опасения.

– Но если ты не хочешь обменять благородную сталь на презренное золото, быть может, тебя заинтересует что-либо другое?

– Что, например? – лениво осведомился Конан, подумывая о том, не начать ли ему самому расспрашивать купца о султанапурских новостях.

– Ты можешь выбрать любую вещь в моей лавке, или же попросить об иной услуге… – купец замялся. – Я могу уступить тебе любую из моих наложниц. У меня их много, и они не менее прекрасны, чем… – тут купец понизил голос и наклонился к Конану. – Чем та новая наложница, которую прибрел почтеннейший Турлей-Хан.

“Вот оно!”

– Наложница? Турлей-Хана? И чем же она отличается от иных женщин?

– Это держится в строжайшем секрете, – зашептал купец, оглядываясь по сторонам, хотя в шатре кроме них никого не было, ибо приказчик, уравновесив чаши весов, вернулся в лавку. – Но со вчерашнего вечера в городе ходят слухи, будто она могла бы послужить украшением гарема самого Илдиза!

– Где ж он достал такое сокровище? – разыгрывая недоверчивость, спросил Конан.

– И это никому неизвестно, но говорят, что она была украдена у одного из зуагирских шейхов, и ее привезли во дворец лишь минувшей ночью. Дикий прекрасный цветок, понимаешь!

– Хороши же “строжайшие секреты”, известные всему базару, – ехидно заметил Конан.

– Стараемся, – с не меньшим сарказмом ответил купец, разведя руками. – Так ты заглянешь сегодня вечером в мой дом, чтобы выбрать красавицу, какую только пожелаешь?

– Не-а, – скривился варвар, продолжая изображать простачка с севера, явившегося в большой восточный город. – Я… э-э-э… женат… А законы моей страны не позволяют заводить более одной жены.

– Так же не жену тебе предлагаю! – обиделся торговец.

– Менять меч на женщину я не желаю, а вот если ты мне кое-что расскажешь, то я… – Конан с некоторым сожалением посмотрел в сторону желтеющей на чаше весов горки монет, – … пожалуй, освобожу тебя от клятвы. И мы оба останемся при своем, идет?

Обрадовавшийся неожиданному повороту дела купец выложил Конану все, что знал и не знал, но предполагал, а так же слышал о том, что интересовало варвара.

Покинув шатер словоохотливого торговца, Конан прямиком направился туда, где, по рассказам купца, находился дворец Турлей-Хана, благо он немного ориентировался в городе, сохранив воспоминания о нем со времен службы в армии Илдиза.

Султанапур делился на две части: на Верхний Город, где располагались дома знати и людей богатых, и Нижний Город, населенный людом попроще. Кварталы Верхнего Города располагались на возвышенности, плавно спускавшейся вниз к морю и торговым гаваням, так что прибывающие из других земель купцы и путешественники видели Султанапур с его лучшей стороны, ибо бедняцкие кварталы, примыкавшие не к морю Вилайет, а к пустыне, были так же грязны и неприглядны, как и во всех иных странах востока и запада.

Миновав кривые улочки Нижнего Города, ведущие от базара к стене, отделяющей дворцы от лачуг, Конан прошел в ворота, нимало не обращая внимания на покосившихся в сторону высокорослого и странно одетого чужеземца стражников, оказавшись на широкой улице. По обеим сторонам за узорчатыми оградами цвели пышные ухоженные сады, сменявшиеся высокими глухими стенами, за которыми стояли дворцы. Помня указания купца, Конан без труда нашел дом Турлей-Хана, выстроенный недалеко от хором султанапурского эмира.

Северянин приблизился к воротам в момент, когда хозяин дворца возвращался с прогулки в окружении свиты. Сам Турлей-Хан сидел на белой коринфской кобыле, покрытой попоной, украшенной золотой вышивкой, а сбруя сверкала всеми драгоценными камнями, которые только можно было достать. Даже несведущий в вопросах вкуса Конан подивился, насколько нелепо выглядело животное, увешанное таким количеством побрякушек. Не менее смешно смотрелся и всадник. Гигантский зеленый тюрбан, увенчанный тремя пышными белыми перьями, покачивался на слишком маленькой и узкой для него голове туранского пятитысячника. Длинные тощие ноги, согнутые в коленях, торчали из-под расшитого бисером халата чуть ли не под прямым углом к бокам лошади. Сбоку свисала кривая сабля, настолько длинная, что, на взгляд Конана, вытащить ее без посторонней помощи из ножен Турлей-Хан вряд ли смог бы. Вслед за его лошадью восемь дюжих чернокожих рабов несли бирюзовый паланкин, отороченный серебристой бахромой.

“Уж не Мирдани ли там несут?” – мелькнула мысль, и Конан, быстро подойдя поближе к процессии, остановился в тени, возле стены, чтобы не привлекать к себе особого внимания и стал наблюдать.

Турлей-Хан спешился при помощи слуг, запутавшись при этом в стременном ремешке и громко лязгнув саблей о мостовую.

“Ну и болван! Если все туранские пятитысячники подобны этому петуху, то чего теперь стоит войско царя Илдиза? Неужели за те несколько лет, что меня здесь не было, армия Турана пришла в такой упадок? М-да…”

Тем временем рабы опустили паланкин на землю и, склонившись, попятились. Турлей-Хан подошел к нему и на его вытянутой, покрытой прыщами физиономии расцвела слащавая улыбочка.

Конан напрягся, будучи почти уверенным, что сейчас он увидит ту, ради которой он ввязался в эту авантюру.

Шторки раздвинулись, и, опираясь на протянутую руку Турлей-Хана из паланкина вышел… юноша лет шестнадцати, одетый во что-то, напоминавшее женский наряд, но, правда, без кисеи, закрывающей лицо.

Конан не смог сдержаться.

– Да уж, длина извилин у пятитысячника туранского войска явно уступает длине его ног… – презрительно фыркнув, громко произнес он.