Книга откровений - Руперт Томсон

«Ты бросил меня».

Ее уверенность удивила меня. Сам-то не был ни в чем уверен. К тому же - и, очевидно, это оказалось решающим - у меня не было сил опровергать ее. Я внутренне метался и не мог зацепиться ни за одно ясное ощущение.

В какой-то момент я просто скрылся в ванной комнате и набрал полную ванну воды. Все равно мне не удавалось собраться с мыслями. Я отмокал в ванне, пока кожа не покраснела, а на лбу не выступил пот… После этого я собрал в кучу всю одежду, которая была на мне во время похищения, отнес на кухню и выбросил в мусорный мешок, засунул на самое дно, туда, где никто ее не сможет обнаружить. Я слышал, как наверху Бриджит разговаривала по телефону, но не мог разобрать, что она говорила. Я стоял на кухне и смотрел на свои руки, покрытые ошметками салатных листьев и апельсиновой кожуры. Я вдруг осознал, что с завтрака ничего не ел.

Когда несколько минут спустя появилась Бриджит, я уже сидел за столом с бутербродом и стаканом молока. Сам факт, что я ем, казалось, огорчил ее. А обиднее всего для нее было то, что в такой момент я могу быть голодным… Бриджит всегда требовала абсолютной преданности. Если ты живешь с ней, то должен быть неотлучно рядом с ней. Именно так ее нужно было любить, и у меня никогда не возникало с этим проблем. Я всегда хотел быть рядом с ней. На сто процентов. Несмотря ни на что. Когда я исчез, она восприняла это как то, что я ее бросил, то есть исчезновение приравнивалось к измене. Бриджит была таким человеком, который предпочтет поверить во что-то определенное, хотя бы и неприятное, чем жить в состоянии неопределенности или сомнения.

«У тебя кто-то есть».

Каждый раз, когда я пытался разубедить ее, в моей памяти всплывали образы из комнаты - черные капюшоны женщин, их развевающиеся плащи, - затягивающие меня в состояние, похожее на потерю сознания… Я никак не мог заставить себя рассказать ей о том, что произошло. Не мог признаться ей, да и самому себе, в том, что со мной случилось. Мне не хотелось, чтобы это было правдой. Как только я пытался заговорить, у меня просто отнимался язык.

Наконец в семь часов Бриджит поднялась.

- Мне нужно идти, - сказала она.

Я непроизвольно дернул локтем и задел нож, который упал на пол.

- Куда ты идешь?

- У меня сегодня вечером выступление. Мне через час нужно быть на сцене.

Я встал и неприкаянно стоял, наблюдая, как она сняла пальто с вешалки в коридоре.

- Не забудь разогреться…

Она бросила на меня подозрительный, почти загнанный взгляд, как будто я владел неположенной мне информацией. Я всегда раньше напоминал ей о том, что нужно разогреться перед выходом на сцену. Это было моим способом пожелать ей успеха. Застегнув пальто, она опять взглянула на меня, на этот раз через плечо.

- Ты будешь здесь, когда я вернусь? Я с удивлением посмотрел на нее.

- Да. Конечно. Где же еще я…

Она кивнула, повернулась и вышла из квартиры.

Изнеможение обрушилось на меня свинцовой тяжестью. Я мог бы уснуть стоя, там же, где стоял. Я боролся со своим состоянием. Всеми силами пытался превозмочь себя. Если я поддамся этому ощущению - значит принимаю все как есть.

Я старался не заснуть, бродя по квартире, переходя из одной комнаты в другую. И не мог избавиться от ощущения, что нахожусь в незнакомом месте, что влез в чужую квартиру и собираюсь что-то украсть. Я чувствовал одновременно раздраженность и отстраненность. Я разглядывал рыбок в аквариуме, экзотические растения на подоконнике, продукты в холодильнике. Открыв шкаф, перебрал всю свою одежду, пересмотрел фотографии, письма… Все, что попадалось мне на глаза, казалось, не имело ко мне никакого отношения, ничего для меня не значило. Даже книга по иконописи, которую подарила мне Бриджит (Avec mon amour, toujours. - В.) [7], даже фотография в рамке, на которой мы танцуем вдвоем… Ощущение того, что я забрался в чужой дом, не проходило. Наоборот, оно с каждой минутой нарастало и перешло в чувство, очень похожее на одиночество.

Я поднялся по ступеням и, раздвинув стеклянные двери, вышел на балкон. Сел на стоявший здесь металлический стул. Вечер был холодным и сырым, на город опустился прозрачный туман. Вдали слышался слабый звон церковных колоколов, похожий на перезвон хрустальных колокольчиков. Уличный фонарь внизу отбрасывал мягкий оранжевый свет. Свежий воздух медленно, лениво надвигался на меня, как дикое животное. Я сидел без движения, и через некоторое время ночная прохлада окутала меня и поглотила. Меня бросило в дрожь. Я почувствовал, что наконец осознал себя. Ощутил свои границы, какой объем занимаю в пространстве. Я осознал собственную материальность, и это уже что-то значило.

Вернувшись в комнату, я подготовился ко сну. Зажег свет внизу и в коридоре рядом с ванной комнатой. Мне не хотелось, чтобы Бриджит вернулась в темную квартиру и подумала, будто я ушел. Оставив дверь в спальню приоткрытой, я быстро разделся и юркнул в постель. Отсюда видна была только тонкая полоска света в дальнем конце комнаты. Мне вспомнилось детство, то, как свет, который вдали казался ярким, тускнел, постепенно поглощаемый моей собственной теплой темнотой. Мои глаза уже начинали закрываться, когда я увидел перед собой маленького мальчика. Я вспомнил его бледно-голубой жакетик и красные брючки; вспомнил, как изменилось его лицо, когда я заговорил с ним, будто его напугал не вид незнакомого мужчины с колпаком на голове, а само обращение к нему, язык, на котором тот заговорил. Я увидел черное отверстие его открытого рта, как он повернулся и побежал по улице, словно заводная игрушка…

Когда Бриджит вернулась, я проснулся, но притворился спящим. Слышно было, как она села на кровать, потом наступила тишина. Наверняка сейчас она смотрит на меня. Я попытался дышать как можно ровнее. Наконец опять движения на кровати - это она улеглась спать и натянула на себя одеяло.

Через некоторое время я опять проснулся, простыня была влажной и скрученной. Справа от меня были два бледных прямоугольника окон, которые показались мне не на своем месте. Окна, которые я помнил, располагались по-другому. Если бы меня спросили, где я нахожусь, то вряд ли мне удалось бы ответить. Я перевернул подушку и некоторое время лежал неподвижно, ожидая, когда биение сердца немного успокоится. Наверное, я опять видел сон о той белой комнате с единственным маленьким окошком в потолке, о том, что опять нахожусь там, а может, я сейчас в родительском доме в Хэмпшире?…

В следующий раз я открыл глаза, услышав, как скрипнула кровать, и увидел, что Бриджит потянулась к будильнику, чтобы его выключить. Опять мне захотелось ощутить ее в своих руках, я уже собирался коснугься ее обнаженной спины, но тут она подалась от меня вперед, и я увидел, как сквозь кожу проступают ее ребра, будто опавшие ветки из-под снега, как движутся лопатки - будто маленькие пластины… Я подождал, когда она взглянет в мою сторону, потом улыбнулся ей. Мне хотелось приободрить ее, дать ей понять, что все будет хорошо. Она делала вид, что ничего не замечает. Наверное, думала, что я пытаюсь завоевать ее доверие, поскольку считала меня виноватым.

Я наблюдал, как она встала с кровати, натянула футболку с названиями латиноамериканских городов, в которых у нас проходили последние гастроли - Сан-Паулу, Каракас, Буэнос-Айрес, - и у меня перед глазами всплыла картина: сумерки, балкон отеля, Бриджит красит ногти на ногах; позади нее простирается необъятное, мягкое небо; ветер настолько теплый, что может высушить мокрые волосы за шестьдесят секунд… Воспоминания были доказательством чего-то очень важного, свидетельством, и мне хотелось все вспомнить для нее:

- Помнишь, когда мы…

Но было слишком поздно, она уже вышла из комнаты. Я слушал, как она открывает и закрывает шкафчики на кухне, зажигает газ, готовит китайский чай. Потом услышал, как набирается в ванне вода. Ее привычный распорядок дня. Я опять откинулся на подушки и закрыл глаза. Я ощущал свое тело как некий физический вес. Моя усталость казалась бесконечной.

Когда в следующий раз я проснулся, Бриджит уже ушла в студию.

На третий вечер после моего возвращения ей не нужно было танцевать в спектакле. Когда она вернулась домой в половине восьмого, я сидел в темноте у окна. Во всем доме напротив горел свет, и в воде канала отражались золотистые огни ярко освещенных комнат. Вода была настолько неподвижной, что отражения огней не шевелились. Тихая ночь в Амстердаме, как будто город находился в вакууме…

Прислонясь к дверному косяку, она наблюдала за мной, сложив руки на груди.

- Тебе, наверное, лучше завтра прийти на репетицию. Я немного подумал и отрицательно покачал головой:

- Я еще не готов. Мы помолчали.

- Думаю, мне понадобится некоторое время, - сказал я, -чтобы приспособиться.

Я посмотрел на нее. Ее тело, казалось, деформировалось, потом отплыло в сторону, хотя она и не пошевелилась. Я надавил себе пальцами на веки. Вдруг, к своему изумлению, я начал ей рассказывать о том, что со мной произошло.