Распутник - Сара Маклейн

Итон-колледж, сентябрь 1815 года».

Рассвет едва занялся, когда Борн остановился у двери комнаты, где оставил ночью Пенелопу. Холод и собственные мысли объединились, не давая ему отдохнуть. Он бродил по дому; его терзали воспоминания о ныне пустых комнатах, ждущих восхода солнца того дня, когда он сможет увидеть Фальконвелл, возрожденный и вернувшийся к своему законному владельцу.

Борн ни минуты не сомневался, что маркиз Нидэм и Долби уступит ему Фальконвелл. Этот человек вовсе не дурак. У него три незамужних дочери, и тот факт, что старшая провела ночь в заброшенном доме с мужчиной — с Борном! — не привлечет вероятных женихов к оставшимся незамужним барышням Марбери.

Единственный выход — брак. Причем быстрый. А с этим браком передача мужу Фальконвелла. Фальконвелла и Пенелопы.

Другой человек мучился бы угрызениями совести по поводу печальной роли Пенелопы, вынужденной принять участие в этом спектакле, но только не Борн. Разумеется, он использует леди, но разве не так происходит в любом браке? Разве не все супружеские отношения основаны на этом самом условии — взаимной выгоде?

Она получит его деньги, свободу и все, что только пожелает.

Он получит Фальконвелл.

Вот и все. Они не первые, кто поженится ради земли, и, безусловно, не последние. Предложение, которое он ей сделал, просто превосходное. Он богат, у него прекрасные связи, и он предлагает ей поменять будущее старой Девы на жизнь маркизы. Она будет иметь все, что захочет, он с радостью ей это предоставит. В конце концов, она дает ему то единственное, чего он по-настоящему хочет.

Не совсем так. Никто ничего Борну не дает. Он это берет.

Берет ее.

Перед ним мелькнула картинка — большие голубые глаза на простом личике, в них пылает наслаждение и что-то еще. Что-то, чересчур близкое к чувству. Чересчур близкое к любви. Вот почему он оставил ее одну. Холодно. Расчетливо.

Чтобы доказать — их брак будет всего лишь деловым соглашением.

А не потому, что хотел остаться.

Не потому, что оторваться от ее губ и рук оказалось едва ли не самым сложным поступком в его жизни. Не потому, что он испытывал невероятное искушение сделать как раз наоборот — погрузиться в нее, блаженствовать в ней, мягкой там, где женщина должна быть мягкой, и сладкой там, где она должна быть сладкой. Не потому, что те гортанные вздохи, зарождавшиеся в глубине ее горла, когда он ее целовал, были самыми чувственными звуками из всех, что ему доводилось слышать, и не потому, что у нее был вкус невинности.

Он заставил себя отойти от ее двери. Нет никаких причин стучаться. Он появится здесь еще до того, как она проснется, отведет ее к ближайшему викарию, предъявит специальную лицензию, за которую выложил кругленькую сумму, и обвенчается с ней.

А потом они вернутся в Лондон и будут жить каждый своей жизнью.

Он сделал глубокий вдох, наслаждаясь тем, как холодный воздух обжигает легкие. План просто превосходный.

И тут она пронзительно закричала. К душераздирающему воплю присоединился звон бьющегося стекла.

Борн отреагировал инстинктивно — отпер дверь, распахнул ее с такой силой, что чуть не сорвал с петель, и ворвался в комнату, чувствуя, как колотится сердце.

Она, целая и невредимая, стояла сбоку от разбитого окна, прижавшись к стене, босиком, но закутавшись в его пальто. Пальто распахнулось, из-под него виднелось разорванное платье, обнажая персикового цвета кожу.

На один краткий миг взгляд Борна приковался к этой коже, к упавшему на нее белокурому локону, к Прелестному розовому соску, гордо и вызывающе торчавшему вверх в этой холодной комнате.

Во рту пересохло. Он заставил себя снова посмотреть ей в лицо, в широко распахнутые голубые глаза. Она потрясенно и недоверчиво моргала, глядя на окно с вывалившимся из него куском стекла. Разбитым...

Пулей.

В долю секунды он пересек комнату, загородив Пенелопу своим телом и вытолкнув в коридор.

— Стой здесь.

Она кивнула. Очевидно, шок сделал ее куда более покладистой, чем можно было ожидать. Борн вернулся в комнату, но прежде чем он успел оценить повреждение, второй выстрел выбил еще кусок стекла, миновав Борна на пару дюймов, что заставило его почувствовать себя крайне неуютно.

Что за чертовщина?

Он грубо выругался и прижался к стене рядом с окном.

Кто-то в него стреляет.

Весь вопрос — кто?

— Осторожнее...

Пенелопа просунула голову в комнату, и Борн тут же метнулся к ней, кинув на нее взгляд, которым обычно испепелял своих противников.

— Убирайся отсюда!

Она не шелохнулась.

— Тебе небезопасно тут оставаться. Тебя могут...

С улицы раздался еще один выстрел, не дав ей договорить, и Борн прыгнул, молясь про себя, чтобы успеть раньше пули. Он врезался в Пенелопу, выталкивая ее в коридор, и оба они оказались прижаты к противоположной стене.

Минуту постояли молча, но затем она договорила голосом, приглушенным из-за того, что она уткнулась лицом в его грудь:

— Тебя могут ранить!

Она что, рехнулась?

Он схватил Пенелопу за плечи, не обращая внимания на то, что его вспыльчивость, которую он обычно крепко держал в узде, готова вырваться на свободу.

— Идиотка! Что я тебе сказал? — И подождал ответа. Не дождавшись, Борн понял, что больше сдерживаться не может. Еще раз тряхнув ее хорошенько, он повторил: — Что я сказал?

Он ее оскорбил, но все равно плевать.

— Оставайся. Черт бы тебя побрал. Тут.

Не обращая внимания на то, что она вздрогнула, Борн вернулся в комнату и медленно приблизился к окну.

Он только собрался рискнуть и выглянуть, чтобы понять, кто вознамерился его убить, как снизу послышалось:

— Ты сдаешься?

Сдаешься?

Может быть, Пенелопа была права? Может, в Суррее и в самом деле водятся пираты?

Но ему не хватило времени обдумать это как следует, потому что Пенелопа выкрикнула из коридора:

— О, ради всего святого! — влетела в комнату, сжимая на себе пальто, и направилась прямо к окну.

— Стой! — Борн метнулся, чтобы остановить ее, схватил за запястье и потащил назад. — Если подойдешь к этому окну, я тебя выпорю. Слышишь меня?

— Это мой отец!

Г олова закружилась, перед глазами поплыл туман.

Не может такого быть.

— Я пришел за своей дочерью, бандит! И уйду только с ней!

Раздался еще один выстрел, и Борн понял, что его терпение кончилось. Он быстро подошел к окну, уже не думая о том, что его могут застрелить.

— Черт тебя побери, Нидэм! Ты мог убить ее!

Маркиз Нидэм и Долби даже не поднял головы. Он старательно целился из ружья, а лакей рядом заряжал второе.