Белые цветы - Абсалямов Абдурахман Сафиевич

— По-моему, наша молодежь должна сама себе прокладывать путь в жизни, не надеяться на родственников или покровителей. Идти против ветра, прячась за чью бы то ни было спину, — позор. Особенно стыдно, мне кажется, не надеяться на свои силы здоровым, крепким юношам.

Мансур не ожидал такого энергичного нападения.

— Я не из папенькиных сынков, — пробурчал он в ответ.

— А все же остаешься в Казани! — под-кольнула его Ильмира. Глаза у нее лукаво и в то же время вызывающе щурились. — Идти по проторенной дорожке легко, Мансур. А вот на Севере все строится заново, там приходится надеяться. только на собственные силы… К слову сказать, тебе пора возвращаться домой, — вдруг усмехнулась Ильмира, — а то как бы не заругали, что долго гуляешь.

Мансур, не подавая виду, что самолюбие его задето, отшучивался, как умел. И тут же пригласил Ильмиру посмотреть любительские состязания по боксу, в которых он участвовал. У Ильмиры загорелись глаза от любопытства. Однако ничего, кроме позора для Мансура, из этой затеи не вышло. Мансур бился храбро, но все же был нокаутирован противником в первом же раунде…

Считая себя опозоренным, парень решил больше не встречаться с Ильмирой. Но предприимчивая девушка сама разыскала его и полунасмешливо спросила:

— Может, боишься, что и я нокаутирую?

Мансур промолчал, но уши его отчаянно горели. Они шли по направлению к Казанке и до самой реки больше не разговаривали. Здесь Мансур пригласил Ильмиру покататься на лодке.

— Не поеду, — смеясь, ответила девушка, — еще утопишь.

— А ведь угадала! — Мансур тоже перешел на сердито-шутливый тон. — Я и в самом деле хотел выбросить тебя из лодки на середине реки.

— Тогда поехали! Если мне суждено утонуть… от судьбы, как говорится, не уйдешь. — И девушка смело прыгнула в лодку.

Ветер надул парус, и лодка легко заскользила, удаляясь от берега. Ильмира опустила руку в воду, в прищуренных, испытующих глазах — лукавая улыбка. Мансур мрачен, губы крепко сжаты.

— Ну исполняй свое жестокое намерение, Стенька Разин, бросай княжну в воду, — уже подзадорила Ильмира и громко рассмеялась.

Мансур не понимал, что с ним происходит. Почему Ильмира так насмешлива? На какой поступок вызывает его?.. В этой худенькой, коротко остриженной девушке, загоревшей на южном солнце, была какая-то неотразимая сила. В голубых ее глазах сочетались и нежность, и суровость, и легкая насмешливость.

Эти встречи закончились тем, чего, по-видимому, добивалась Ильмира. Однажды Мансур решительно заявил родителям, что едет работать на Север. Это вызвало в доме полную растерянность. Если Абузар Гиреевич, считавший, что молодому врачу надо несколько лет поработать в клинике, хотя не обязательно на Севере, сумел остаться по-мужски спокойным и хладнокровным, то у Мадины-ханум взяли верх женские, материнские чувства: она обвиняла Мансура в легкомыслии, в неблагодарности, даже в безумстве.

— Ты не подготовлен для такого испытания, — убеждала она. — Ты еще ни одного дня не прожил самостоятельно. Ты погибнешь там.

— Не пропаду. Нас двое, — тихо сказал Мансур.

— И спутник твой столь же легкомыслен, как и ты?

— Нет, — умнее и опытнее меня.

— Хорошо, если умнее. Но что вы оба знаете о Севере? Что вас ожидает?

— Мой спутник [7] уже работает там.

— Кем же?

— Врачом.

Вдруг Мадина-ханум, осененная догадкой, с ужасом спросила:

— Да спутник-то твой… не женщина ли?!

Мансур утвердительно кивнул. Мадина-ханум так и села на стул, хлопнув себя руками по коленям.

— Вот глупец, вот простак! Ведь ей, наверно, нужен муж, вот она и хочет обкрутить тебя.

У Мансура еще не возникло серьезное желание посмотреть на Ильмиру как на женщину, он полагал, что видит в ней только друга, поэтому слова матери рассердили его. Однако из врожденного чувства уважения к дау-ани он не стал спорить, только сказал:

— Не думаю. Она не такая.

— Да разве ты сумеешь распознать женскую хитрость… Растили, заботились — и вот благодарность!

— Подожди, родная, — мягко сказал Абузар Гиреевич и, сделав знак Мансуру, увел его к себе в кабинет, закрыл дверь.

— Садись, — приказал он, подвинув стул, и сам сел напротив. — Давай поговорим как мужчина с мужчиной, Мансур. Твоя мать права. Ты ведь внутренне не готов к этому ответственному шагу в жизни. Верно?

— Не знаю, — честно признался Мансур. — Я еще не проверял свои силы, дау-ати. Вот и хочу испытать. Рано или поздно надо сделать это.

— Верно, совершенно верно. Человек должен знать меру своих сил. Молодому врачу полезно поработать в клинике. И если бы ты действовал лишь с этой целью, я не возражал бы. Но ты, Мансур, пускаешься в дальний жизненный путь, следуя за случайно встретившейся женщиной. Вот это я не могу одобрить!

— Это не совсем так, дау-ати. Я не первый день знаю ее.

— Она окончила наш институт?

— Нет, московский.

Профессор задумался.

— Ты ее любишь? — спросил он, посмотрев прямо в глаза юноше.

Мансур спокойно покачал головой.

— Она для меня прежде всего верный товарищ, спутник.

— В твоем возрасте, Мансур, человек не может уйти от естественных чувств и желаний. Я не хочу вмешиваться в твои личные дела… Но у меня есть один вопрос: какие у вас отношения с Гульшагидой?

— Никаких, — ответил Мансур, но сердце его екнуло и на лице выступила краска. — То есть — были… мы встречались… Но теперь…

— Гм… — пробурчал профессор, покачав головой. — Может быть, мы поговорим завтра? Сегодня ты слишком разволновался. И мне, и твоей матери тоже надо собраться с мыслями.

— Утром я должен уехать, дау-ати.

— Так спешно?

— Да, уже куплены билеты на самолет.

— А как отнеслись к этому в Министерстве здравоохранения? Им ведь не безразлично, где будет работать молодой врач.

— Обо всем уже договорились. Есть приказ.

— Значит, ты не вчера надумал поехать? Почему же не сказал нам, не посоветовался?

— Не хотелось беспокоить раньше времени.

— Гм… В таком случае, — профессор встал и развел руками, — нам уже нечего сказать. — Абузар Гиреевич переложил на столе книги с одного места на другое, затем сделал по тесному кабинету два шага вперед, два назад. — Ты не сказал нам даже имени этой девушки, не показал нам ее. Как же это получается, Мансур?

— Ее зовут Ильмира. Но она не хочет встречи с вами.

— Почему?

— Вы ее обидели.

— Я? Значит, я ее знаю? Чем же я ее обидел?

— Вы не пожелали присмотреться к ней на экзаменах, сказали, что из нее никогда не получится врач.

— И тогда она поехала сдавать в Москву?

— Она настойчива.

Абузар Гиреевич постучал пальцами по столу. Затем откинулся к спинке стула и, глядя куда-то вверх, проговорил:

— Возможно, что и был такой случай. Я считаю, что в медицину должны приходить по призванию, только одаренные работники, энтузиасты… Не исключено, что в отдельных случаях по отношению к тем или другим людям я бываю несправедлив. Я несвятой. Если осознаю, что ошибся, не посчитаю для себя зазорным извиниться.

Мансур поднял голову и впервые за время этой беседы прямо взглянул на отца.

— Нет, нет! Она не пойдет на это. Возможно, она хочет на деле доказать, как вы ошиблись. Признайте за ней это право.

— Постой, — торопливо сказал профессор. — Возможно, ты хочешь загладить зло, которое я невольно причинил этой девушке?

— Нет, дау-ати, я думаю, каждый отвечает только за себя.

Север встретил их злыми нескончаемыми метелями, сбивающими с ног ветрами, долгими, не знающими просвета ночами и… грандиозными стройками, преобразующими этот очень суровый край. Но Мансур был невесел. Необычайная радость, душевный подъем Ильмиры, вернувшейся в знакомый край, не улучшили его настроения. То и дело вспоминалась Гульшагида. Каждый раз, когда Мансур вспоминал о ней, в душе его возникало сложное чувство грусти, раскаяния, тоски.