Ловец мелкого жемчуга - Анна Берсенева

И какая же она необъятная оказалась, эта Москва! Георгий думал, что много бродил по ней, просто так или с фотоаппаратом. Но после недели расклеивания объявлений он понял, что центр, который он и в самом деле знал уже неплохо, это только сотая доля огромного неласкового города… А названия улиц! Никаких тебе Староконюшенных переулков – Пятая Шарикоподшипниковская, Газгольдерная, Элеваторная…

Были районы, которые вызывали у него просто тоску, – Бирюлево, например. Георгий и сам не мог объяснить, почему ему делается не по себе, когда, потолкавшись час в метро, он попадает в этот мрачный район. Было в здешних домах какое-то особое уныние, и, только присмотревшись, Георгий понял, когда оно возникает у него: когда он смотрит на многоэтажки с квартирами-малосемейками. Эти одинаковые дома, которых здесь было особенно много, напоминали соты – так часто были натыканы в них окна. Непонятно было, где же помещаются люди, как им удается выпрямляться во весь рост в своих квартирах, если окна верхних этажей почти прилеплены к окнам этажей нижних…

Федька тоже был не в восторге от окраинной Москвы.

– Еще говорят «спальные районы»! – возмущался он. – С кем там спать-то? Видал ты этих баб? Как лошади ломовые, а морды – на ночь увидишь, утром импотентом проснешься!

Работодателя Георгий не видел – с ним общался Федька, – да особо им и не интересовался: деньги платит, и ладно.

Были в его жизни дела более важные – беспокойные, тревожные и неясные. И главным таким «делом» была Марфа. Можно было сколько угодно злиться на Федьку, намекавшего на какие-то особые его отношения с этой насмешливой девушкой, но того, что особые отношения есть, не видеть было уже невозможно. Вот только Георгий не понимал смысла этих отношений ни со своей, ни с Марфиной стороны, и это волновало его, раздражало и даже злило.

Первой сессии тоже радоваться не приходилось. Камнем преткновения оказался английский, и Георгий понимал: даже если он вывернется наизнанку и вспомнит все, что знал в школе и забыл в армии, все равно не выучит язык до такой степени совершенства, которой требовала въедливая преподша Регина.

– Если уж вы поступили в институт, – весь семестр повторяла она, – меня больше не интересуют сопутствующие обстоятельства: качество преподавания в ваших школах, и как давно вы эти школы закончили, и есть ли у вас вообще способности к языку. Вы сами должны понимать, что совковое «моя твоя не понимай» теперь уже выглядит где-нибудь на Венецианском фестивале дико.

Глядя в Регинины презрительно сощуренные глаза, Георгий думал отнюдь не о Венецианском фестивале, а о том, что как пить дать не получит зачет. Так оно, разумеется, и вышло.

– Единственное, что я могу для вас сделать, Турчин, – холодно объяснила Регина, – это поставить вам зачет условно. Учтите, это первая и последняя моя вам уступка. Я просто даю вам возможность сдавать сессию дальше. Но после экзаменов придете ко мне еще раз. И если ваши знания опять будут так же блистательны…

Что будет в этом случае, она не уточнила, а Георгий счел за благо не спрашивать. Поэтому, чем ближе было окончание сессии, тем больше портилось у него настроение.

Конечно, Марфе он старался этого не показывать. Еще не хватало, как первоклассник, расстраиваться из-за двойки в четверти! А объяснять ей, чем может ему грозить несдача этого чертова зачета, Георгий не хотел. Стыдно вылететь из института из-за какого-то английского, а еще стыднее – признаваться, что боишься этого…

– Просто я думала, что ты захочешь отметить первую сессию.

Марфа смотрела хоть и с обычной своей невозмутимостью, но все-таки немного удивленно и немного… Георгию на секунду показалось, что даже расстроенно. Впечатление тут же развеялось, но именно в эту секунду он сказал совсем не то, что собирался сказать:

– Да я хочу вообще-то… – пробормотал он. – Только…

– Только денег нет? – усмехнулась Марфа.

Денег, конечно, тоже не было, но главная причина была в том, что сессия для него вовсе не закончилась с последним экзаменом: завтра предстояло пересдавать зачет Регине.

– Герочка, – заявила Марфа, – в каких-то ситуациях ты уже ведешь себя более интеллигентно, чем раньше, и это радует, но иногда ты по-прежнему – как будто из лесу вышел. Знаешь, что Пушкин писал в тему?

– Ну, и что писал Пушкин? – хмуро поинтересовался Георгий.

– «Если средства или обстоятельства не позволяют тебе блистать, не старайся скрыть лишений» – так говорил классик. А к классикам иногда стоит прислушиваться, – отчеканила Марфа.

Георгий не выдержал и улыбнулся. Он вдруг почувствовал в Марфиных словах, а еще больше в ее голосе, взгляде и в том, как она грызла кончик косы, – не обычную ее наставительную насмешку, а что-то совсем другое… Что-то детское, наивное, почти беспомощное.

– Ты знаешь, – сказала она, словно в подтверждение этой его догадки, – мне почему-то так грустно, тревожно даже. То есть я знаю, почему, но… В общем, хочется немного оторваться, и я думала, ты составишь компанию.

– Так приходи в общагу, – предложил Георгий. – Уж что-что, а компанию на «оторваться» найдем.

– Я же не сказала, что хочу оторваться в компании, – покачала головой Марфа. – Тем более в общаге. Может быть, мы лучше посидим с тобой где-нибудь? За жизнь поговорим, ты же любитель, по-моему. – И, почувствовав его замешательство, добавила: – Я гонорар получила за статью, с удовольствием его прогуляю.

Георгий чуть не пожал плечами со словами: «Ну ладно, пошли», да вовремя спохватился и сказал:

– Спасибо за приглашение. А где ты хочешь посидеть?

Посидеть решили в подвальчике на Сивцевом Вражке. Несмотря на близость к Арбату, кафешка оказалась не пафосная. На закуску взяли салат «Оливье» и бутерброды, которые Марфа назвала «бутербродами с борщом» из-за того, что на них лежали какие-то красноватые выжимки. Литровую бутылку водки Георгий принес с собой и незаметно подливал из нее себе и Марфе, когда закончилась заказанная для приличия местная, все-таки довольно дорогая, выпивка.

– Я сюда часто захожу, – сказала Марфа. – Исключительно из ностальгических чувств. Столы эти исцарапанные, дурацкие виды Москвы на стенах намалеваны… Напоминает рюмочную, юность.

– А то теперь ты старая, – улыбнулся Георгий. – И с чего это у тебя ностальгия по рюмочным?

– Не столько по рюмочным, сколько по простоте чувств. – Марфа улыбнулась в ответ. – Хоть я и разделяю мнение, что простота хуже воровства, но иногда ее не хватает. А если бы не ты, я вообще думала бы, что она сохранилась только у идиотов.

– Погоди. – Георгий покрутил головой, словно пытаясь разогнать хмель. – Что-то быстро я запьянел, не успеваю за твоей логикой. В каком смысле – если бы не я?