Идиоты. Пять сказок - Якоб Аржуни

Мануэль не поддался желанию тут же оглянуться на столик с сотрудниками «Красоты и качества», чтобы проверить, заметили они эту сцену или нет. Журналист, пишущий про андеграунд, имеющий склонность к эксклюзивным алкогольным напиткам, — это одно, а пьяница, которого бармен просит не устраивать скандал, — совсем другое. И как прикажете им объяснить, что бармен совершенно исказил картину происшествия, которое, что касается роли Мануэля, можно считать всего лишь недоразумением. Ну хорошо, он был немного подшофе, иначе он просто не заговорил бы с тем мужчиной. Но тот тип выглядел в точности как дядя Хольгер, лучший друг его отца. Когда Мануэль ходил в начальную школу, Хольгер Фельс, издатель книг по живописи и архитектуре, бывал у них в доме каждый день. Потом отец с ним рассорился, и Мануэль снова увидел дядю Хольгера, только когда вырос: на фотографиях в иллюстрированных журналах и в статьях, называвших его самым успешным издателем художественных альбомов в Германии. А две недели тому назад ему вдруг показалось, что тот сидит за соседним столиком. Да к тому же накануне у него появилась эта идея — «В постели с Сабиной». Разве в такой ситуации не было естественным повернуться к соседнему столику и сказать:

— Дружище, дядя Хольгер! Вот так сюрприз! — Мужчина недоуменно посмотрел на него. — Это я, Мануэль Ройтер. Малыш Мануэль. Ты меня помнишь? Ты всегда мастерил со мной книги и говорил, что, когда я вырасту, мы вместе сделаем настоящую книгу. И что самое смешное: как раз вчера я…

— Извините, но вы меня с кем-то, вероятно, спутали.

— Я спутал тебя? Спутать с кем-то дядю Хольгера? Но послушай: в моем детстве ты был самым главным человеком после родителей. Может, даже главнее, чем отец. От тебя у меня любовь к книгам и фотографиям. Если бы ты знал, как я тебе благодарен, дядя Хольгер…

— Прошу вас, я не Хольгер, я вас не знаю.

Мануэль замер:

— Не Хольгер? — И тут в нем словно перегорел какой-то предохранитель. — Но ты точно Хольгер. Хольгер Фельс. Что, не хочешь меня больше знать?

— Молодой человек, вы…

— Тебе, наверно, неприятно? Потому что ты тогда ухлестывал за моей матерью?

С этого момента ситуация начала усложняться очень быстро. Потому что в разговор вмешался молодой спутник мужчины. Визгливым голосом он спросил:

— Людвиг, кто этот парень? Что он такое говорит?

— Не имею ни малейшего представления. Я никогда его не видел.

— Ну, всё! Дядя Хольгер, сколько раз я приходил после школы в твое издательство и сидел у тебя на коленях и мы вместе рассматривали книги.

— Рассматривали книги? — протяжно повторил молодой. — Так что же это было: ты развлекался с женщиной или с малышом?

— Послушай, теперь еще и ты сошел с ума? Ни с кем я не развлекался. А если теперь вы оба в порядке дружеского одолжения примете к сведению, что я не Хольгер…

— Ха-ха! Когда мы познакомились, ты сказал, что ты — доктор Живаго.

— Господи, умоляю! Не так громко!

— Доктор Живаго, дядя Хольгер?

— Черт тебя возьми, я — не Хольгер!

Тем временем за столиками вокруг них стало тихо. Поэтому молодому человеку совсем не пришлось повышать голос, чтобы почти все посетители ресторана услышали его:

— Но может, ты так представляешься, когда проводишь время с маленькими мальчиками? — И он запел: — Иди, малыш, иди, садись на колени к дяде Хольгеру, да, это мое колено, потрогай его, малыш…

— Ты совсем спятил?

Мужчина, который не был дядей Хольгером, перегнулся через стол и ударил своего молодого спутника кулаком по лицу. После этого все происходило, как в ускоренной съемке: тот закричал вначале от боли, а потом, увидев, как кровь капает на белую скатерть, от ужаса; мужчина, который не был дядей Хольгером, начал громко причитать и просить прощения; сидевшие вокруг люди повскакали со своих мест и побежали к стойке; официанты старались проложить себе путь сквозь толпу, а Фанни, которая цедила из крана пиво и ничего не видела из-за маленького роста, кричала все время одно и то же:

— Осторожно, у них пистолеты! Осторожно, у них пистолеты! — полагая, что опять произошла какая-то разборка между уголовниками.

А Мануэль спокойно сидел, закинув ногу на ногу, на своем стуле, прихлебывал вино и с интересом наблюдал, как мужчина, который не был Хольгером, пытался салфеткой отереть кровь с лица своего спутника, получая в ответ удары, причем один из них, нанесенный рукой в кольцах, так неудачно пришелся ему по лицу, что и у него потекла кровь. Наконец два официанта добрались до места происшествия, которое, окруженное со всех сторон посетителями, напоминало уже небольшой ринг, и с воинственными криками кинулись разнимать подозреваемых преступников.

— Осторожно, у них пистолеты!

Затем последовал обмен ударами, перешедший в потасовку, по ходу которой на полу оказалась вначале посуда, потом — официанты со своими противниками, и потребовалось некоторое время, пока до всех участников начало доходить, что, кажется, их усилия не соразмерны поводу. С одной стороны, оба царапающихся и плюющихся гостя не производили впечатления готовых схватиться за пистолеты гангстеров, которых надо обезвредить, прежде чем они устроят в «Форе Ридер» стрельбу. С другой стороны, мужчина, который не был Хольгером, и его спутник не могли сообразить, с какой стати им кусать и бить людей, только что подававших им суп. Так что боевые действия помаленьку затихли, противники отпустили друг друга, и скоро уже все четверо, тяжело дыша, лежали вокруг стола.

Мануэль поглядел на лежавших мужчин, на стоявших вокруг и ничего не понимавших зрителей, потом поднял указательный палец и обратился к залу:

— Пить или не пить — вот в чем вопрос. Что благородней духом? Дело в том, что оба пили только минеральную воду. И потому, — он поднял свой бокал, give peace a chance![2]

Потребовалось время, пока его замечание дошло до присутствующих, но потом — еще немного, и он стал бы следующим, у кого пошла кровь. Вопреки ожиданию, посетители не засмеялись, а холодно посмотрели на него, мужчина же, который не был Хольгером, вдруг сел, указал на Мануэля и прокричал:

— И все из-за этой тупой скотины!

Всеобщее возмущение быстро превратилось в готовность линчевать виновного. Уже одного того, как Мануэль сидел рядом с залитым кровью месивом из людей, посуды и стульев, небрежно закинув ногу на ногу и элегантно держа в руке бокал, да еще с таким видом, словно сейчас начнет урчать от удовольствия, кое-кому вполне хватило бы, чтобы залепить ему пощечину. А тут еще, во-первых, отчетливо прозвучавшие в зале слова Мануэля, а во-вторых, обвинение мужчины, в котором большинство уже узнало очень известного телережиссера.

Чувствуя на себе взгляды посетителей, Мануэль, неуверенно улыбаясь, поерзал на стуле, потом неожиданно выпрямился, поставил бокал на стол, сделал серьезное лицо и наклонился к телережиссеру:

— Человек, развлекающийся с маленькими мальчиками, не смеет называть меня скотиной.

Ага, подумал Мануэль, в яблочко. И он действительно попал. Режиссер схватил первое, что ему подвернулось под руку, и с трудом поднялся на ноги. Однако на этот раз посетители не остались в стороне. К режиссеру и Мануэлю быстро подскочили по три человека и, пока один все порывался заколоть другого столовой ложкой, выволокли их обоих на улицу. При этом режиссер кричал:

— Я — Людвиг Браумайстер, я не позволю так со мной обращаться! Вы еще пожалеете! Вы все!

Когда их отпустили, они минуту стояли друг против друга, тяжело переводя дух, не зная, продолжать ли драку, и тут Мануэль, сообразив, откуда ему знакомо имя, спросил:

— Браумайстер? Режиссер?

— А тебе-то что, скотина?

— Хм, — произнес Мануэль, — мне жаль, что там, в ресторане, все так вышло. Я этого правда не хотел. Но раз уж мы оба оказались тут… короче говоря, у меня давно есть идея телесериала…

Мануэль поднял глаза от своих записей. Перед ним стоял бармен, помахивая рукой над бумагой:

— Собирай свое барахло, мне нужна стойка, это же не письменный стол. — И пошел дальше.

Нет, что это с ним сегодня? Помня о людях из «Красоты и качества», Мануэль заставил себя улыбнуться, словно бармен сказал что-то смешное. Он медленно собрал бумаги, встал с табурета и с выражением лица «журналист, пишущий об андеграунде, не отдыхает никогда» направился к свободному столику. Когда через четверть часа к нему подошел официант, он заказал салат из руколы, который не любил, и устрицы, которых терпеть не мог. Но именно таким, по его мнению, должен быть ленч светского человека. А еще на столе должна стоять бутылка вина (разумеется, он выпьет не все) и обязательно полбутылки «сансерр» — это самое светское, что можно увидеть с десяти метров (примерно на таком расстоянии сидели люди из «Красоты и качества»).

Официант принес вино, откупорил бутылку, налил ему глоток для пробы и прошептал: