Восьмое слово Киндры - Ирина Вец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дверь открылась быстро, как будто его уже ждали. На пороге возникла женщина лет пятидесяти в простенькой вязаной кофте и стареньких шлепанцах. В ней было трудно узнать ту чопорную и шикарную даму, что всего день назад выехала из пансионата. Пораженный переменами во внешнем виде, Анджей не сразу нашелся, что ему сказать.
Пани Фелиция его опередила.
– Ах, это вы, пан Грошек! – устало и буднично произнесла она, запуская детектива в прихожую. – А я думала, что это вернулся Богдан…
– Я бы хотел с вами поговорить, – тактично попросил аудиенции Анджей. – У меня всего несколько вопросов…
– Вы из полиции?.. Надо сказать, что вы мало похожи на сотрудника музея!
Смущение охватило Грошека.
– Это п-почему? – выдавил он из себя, чуть заикаясь.
– В гостиной пансионата висит прекрасная копия Збигнева Рыхлицкого. А вы даже не взглянули на неё. Потом, ваш невразумительный ответ по поводу этюдника…
Маскироваться дальше не имело смысла. Анджей кивнул и улыбнулся в ответ:
– Кажется, мы друг друга стоим, пани Фелиция! Я действительно не музейный работник. Я – частный детектив…
– Вас ко мне направил пан Ольшанский? – неожиданно осведомилась женщина, когда они прошли в комнату.
Грошек счел за необходимость до конца быть откровенным.
– Нет, но я приехал, чтобы выяснить, были ли вы с ним раньше знакомы… Или это тайна?
– Это не тайна, – покачала головой пани Фелиция. – Это трагедия всей моей семьи…
– Мариана? – наобум спросил детектив.
– Да… – подтвердила женщина. – Моя родная сестра…
Она подошла к стене, на которой висели три фотопортрета в рамках, и молча указала на один из них. Молодой симпатичной девушке на фотографии было лет двадцать, черты её лица имели некоторое сходство с чертами лица хозяйки квартиры.
– Она погибла? – осторожно спросил Грошек.
– Да, – едва качнула головой пани Фелиция. – Но прежде, чем она погибла, прошло десятилетие, за которые поседела наша мать и умер от инфаркта отец. И виной всему Францишек…
– Простите…
– Пан Ольшанский! Он был всего на два года старше моей сестры… Вам, конечно, не понять, чем для меня была Марьяна! Когда мне только исполнилось тринадцать, ей уже было девятнадцать. Она училась в художественной школе и мечтала стать художницей. Знаете, подростки не могут жить без кумиров – так было, так есть и так, наверное, будет всегда. Лично я обожала свою сестру. Я считала её богиней и ревновала ко всякому, кто приближался к ней. Когда она начала встречаться с Францишеком, я нашла в себе силы отойти в сторону – я очень хотела, чтобы сестра была счастлива. «Малышка Фили!» – часто говорила она мне. – «Всё будет хорошо! Однажды и ты встретишь своего принца. Он приедет к тебе на мотоцикле, посадит позади себя и увезет далеко-далеко… И ты тоже будешь счастлива…». Этот проклятый мотоцикл! У Францишека была «Чизетта» – небывалая роскошь по тем временам. Парень с мотоциклом тогда воспринимался также, как сейчас молодой человек на новомодном «Рено» или «Феррари»… Но однажды они катались вечером по трассе, и, какая-то машина, совершая обгон, прижала их к обочине дороги. Францишек не удержал руль, и они вылетели в кювет. Сестру доставили в больницу с травмой головы и переломом руки, Ольшанский в аварии пострадал менее серьезно – он отделался ушибом колена и вывихом плеча. Спустя два месяца Марьяну выписали из больницы домой, но к тому времени молодой Ольшанский уже уехал в столицу поступать в университет. Моя сестра угасала на глазах – она повредила какие-то важные нервные центры, и всего через год от жизнерадостной цветущей девушки не осталось и следа. Головные боли, раздражительность, слезы по пустякам – с эти еще как-то можно было жить, надеясь на выздоровление, но вскоре ей начала отказывать память. Она перестала узнавать отца, мать, меня. И когда на каникулы приехал Францишек, она не узнала и его. Потом были годы хождений по психиатрам и невропатологам, последние попытки сберечь ей разум. Ничто не помогало. Марьяна совсем лишилась рассудка – её речь изменилась до неузнаваемости, окружающие люди утратили для неё всякий интерес, она практически отрешилась от жизни. Несколько раз она самостоятельно уходила из дома, где-то бесцельно бродила – её каждый раз возвращали обратно. Но однажды сестра сбежала надолго и больше уже не вернулась. Через несколько дней мы узнали, что на железнодорожных путях её сбил груженый лесом состав…
Пани Фелиция умолкла и еще какое-то время не сводила глаз с окна. Затем она словно очнулась и продолжила монолог.
– А недели три назад я вдруг встретила Францишека Ольшанского в пансионате! Я его сразу узнала, ведь он практически не изменился. Добавились только седина в волосах да ученое звание. Пан профессор! И хотя прошло столько лет, а чувство обиды за сестру во мне не остыло. Где он был все эти годы? Почему так быстро забыл Марьяну? Почему предал любовь? Или это была не любовь, а простое юношеское увлечение? В тот момент я могла простить ему всё, но только не забвение!.. Я думала, он узнает меня. Он не узнал. Он слишком дорожит памятью поколений, чтобы помнить о какой-то девчонке из рабочего пригорода и о её бедной сестре. Я сказала, что его дочь очень похожа на одну мою родственницу и показала ему фотографию Марьяны. Но и это не помогло – он только кивнул и рассеянно улыбнулся…
– Возможно, он просто спешил и не придал значения вашим словам… – решился подать голос Грошек.
– Может быть, – согласилась пани Фелиция. – Тогда я привезла из Олецко акварельные краски и стала рисовать пейзажи. Сама я рисую плохо, а у Марьяны очень здорово получались именно осенние пейзажи! Но даже это не всколыхнуло никаких воспоминаний у пана Ольшанского…
– И тогда вы…
– Что?
– Вы решили напугать его, переодевшись привидением!
– Привидением?… Какая чушь! Разве эта глупая выходка могла мне помочь?… Я поступила иначе – на одной из стен подвала я куском штукатурки вывела имя своей сестры…
– Значит, это вы сделали надпись в подвале? И больше ничего?
– Ничего…
– А как вам это удалось?
– Вам нужны подробности? Извольте… Когда пан профессор сообщил всем, что видел в подвале привидение, мне показалось, что он немного напуган. Обида за сестру тут же натолкнула меня на мысль, связать блуждающий по дому призрак с духом Марьяны, чтобы именем из далекого прошлого ошпарить его окостеневшие мозги. На следующий день после завтрака я задержалась в холле. Пан Ольшанский подошел к двери, ведущей в подвал, и открыл её своим ключом. В этот момент я окликнула его и попросила подтащить мой мольберт ближе к берегу озера. Так как больше мужчин поблизости не было, он не решился мне отказать. Но как только он сошел со ступенек террасы и подхватил треногу, я сказала, что забыла у себя в номере кисточки и сделала вид, будто возвращаюсь за ними. На самом деле я быстро спустилась в подвал, сделала надпись на стене и вернулась в холл. Как только профессор показался в дверях, я вынула кисточки из папки и, проходя мимо него, специально их ему продемонстрировала. Естественно, он ничего не заподозрил…
– И все же вы плохо прочертили в имени своей сестры букву «I», – вздохнув, произнес Грошек. – Возникла путаница.
– Разве? Я этого не заметила… – искренне удивилась пани Фелиция. – Хотя понятно… Ведь я торопилась! К тому же испытывала дикое напряжение… Вот только все мои старания ни к чему не привели. Злой гений моей семьи здравствует, у него взрослая дочь и положение в обществе. И его нисколько не мучают угрызения совести…
В этот момент в прихожей раздался громкий детский голос. Грошек даже вздрогнул от неожиданности.
– Бабушка! – заскакивая в комнату, прощебетал русоволосый парнишка лет десяти, по всей видимости, Богдан, её внук. – Тебя спрашивает какой-то пан!
Пани Фелиция недоуменно вскинула брови. Потом медленно направилась ко входной двери.
Заинтригованный Грошек сместился к окну и посмотрел на улицу.
Он не ошибся в своих предположениях – у крыльца с непокрытой седой головой стоял сам Францишек Ольшанский…
Глава 9
Ключи от подвала
Четвертый день пребывания Анджея в пансионате выпал на воскресенье. С утра погода к огорчению всех отдыхающих не заладилась – солнце спряталось за облаками, заморосил мелкий колючий дождь. Тем не менее, ближе к обеду к особняку подъехала полицейская машина, из которой вышел следователь Шильд собственной персоной. Видимо, он, как и обещал, все же добился разрешения осмотреть гостиничный номер четы Хайнштайнов, несмотря на выходные. Впрочем, его приезд в Станички скорее всего объяснялся не столько служебным рвением, сколько желанием начальства побыстрее разобраться с обстоятельствами гибели иностранной туристки, ведь Моника Хайнштайн скончалась прошедшей ночью в больнице, так и не придя в сознание.
Грошек сам напросился в понятые, намереваясь не упустить ничего из того, что могло бы стать достоянием официального следствия.
