Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Курт Давид

Чингисхан сказал мне на холме:

— Об этом я в детстве подолгу мечтал у хунгиратов, Кара-Чоно!

— Об этой игре?

— Нет, дорогой друг, не об игре, а том, что за ней воспоследует!

Над полем битвы, на котором не было ни убитых, ни раненых, веял легкий ветерок. Победители захватывали и уводили пленных, но пленные улыбались, отпускали шуточки и распевали песни, и никто из них не страдал от голода или жажды, а стражники отпускали их на волю перед возвращением в орду.

Чингисхан спросил одного из проезжавших мимо воинов:

— Как тебе нравится новая игра?

— Очень! — воскликнул тот, высоко над головой подняв свой круглый щит. — Это куда увлекательней, чем даже охота, мой хан!

— Я вижу, ты из победителей?

— Я — да, мой хан.

— И еще я вижу, что ты десятник? Ты голова десятка, ее душа и смысл?

— Да, мой хан.

— И ты показываешь им, что и когда они должны делать?

— И это так, мой хан!

— Приблизься ко мне, воин!

Юноша взлетел на коне на холм и спешился перед нами.

Чингисхан сорвал со своего наряда драгоценный камень и протянул юноше:

— Пусть при виде врага твои глаза заблестят так же, как блестит этот камень! Возьми его!

— О мой хан! Да хранит тебя Небо, и да приумножит оно твою мудрость!

Солнце спускалось за кустами терновника, бросая красные лучи на тысячи играющих в военную игру всадников, волны которых перекатывались по ровной степи, подобно волнам широкого огненного моря.

Глава 10

КОЛЮЩИЕ ТЕНИ

После назначения меня начальником личной охраны Чингисхана вышло так, что я гораздо чаще, нежели прежде, находился в его непосредственной близости. Когда в лагере появлялись торговцы, которых Чингисхан склонен был принять лично, он привлекал к беседе с ними и меня. Я присутствовал при приеме иноземных послов и чаще всего первым узнавал о его новых мыслях и планах, потому что он всякий раз спрашивал меня, что я о них думаю. В такие часы я вспоминал о моем умершем отце, ибо если бы он вернулся из вечных высей, то порадовался бы сущности Чингисхана. Его опасения как будто не оправдывались, потому что хан был справедлив, строг и добр, а его благородную цель — объединить все живущие в кибитках племена в единый народ монголов — мой отец одобрил бы всем сердцем.

К нововведениям моего друга Темучина относилось и то, что он придумал службу «быстрых гонцов», которые сообщали нам обо всех важных событиях в соседних племенах или направлялись к ним с вестями от хана. Они разлетались во все стороны света, быстрые, как стрелы, вот их и прозвали «стрелогонцами». Чингисхан обязал соседние племена предоставлять им в любой час дня и ночи свежих лошадей. А так как хан чаще всего делал им приятные подарки и щедро угощал в своем дворцовом шатре, гонцы эти всегда с удовольствием собирали для хана сведения самого разного рода, а потом с радостью передавали ему, за что они опять-таки щедро вознаграждались. И поэтому наш хан всегда первым узнавал обо всем, что случалось в степи.

В один из жарких летних дней гонец доложил, что по пути к нам находится посольство из царства Хин{6} с намерением посетить хана и узнать о его способе правления.

— Должен ли я принять этих высокомерных посланцев из чужой страны? Ответь мне, Кара-Чоно.

— А почему бы тебе не принимать их?

— Они называют нас варварами, они насмехаются над нами, потому что мы живем в кибитках и кочуем со стадами по степи.

— Так ведут себя только торговцы, Темучин.

— А послы?

— Они тоже так думают, но, будучи умными, не подадут виду. Прими их, Темучин. Это послы от императора Чан-Суна. И если великий император отправляет послов в степь, он чего-то от тебя хочет, а раз он чего-то хочет от тебя, хана степи, ты тоже можешь чего-то от него потребовать.

Чингисхан улыбнулся.

— Я приму его, Кара-Чоно. Твой совет мне по душе. И хорошо, что они придут ко мне, а не к Таргутаю или Джамухе. Передай моей супруге Борте, чтобы принарядилась, скажи моей матери, чтобы надела самый дорогой наряд, прикажи моим слугам и поварам приготовить самые лучшие яства и напитки.

На другое утро высокое посольство прибыло в наш лагерь. Шестнадцать человек, шестнадцать маленьких мужчин, быстроглазых, узколицых и скорее бледных, чем желтых. В седле они держались очень уверенно.

Я дожидался их у начала маленькой улочки, которая вела к дворцовому шатру. Вдоль всей этой улочки стояли жертвенные алтари, на которых пылал огонь. Каждый, кто желал посетить хана, должен был пройти сперва мимо жертвенных алтарей, пройти сквозь огонь, чтобы очиститься от недобрых мыслей и злых умыслов.

При их появлении Чингисхан не поднялся, а остался сидеть на белой лошадиной шкуре и лишь слегка нагнулся вперед, переводя взгляд с одного посланца на другого и внимательно наблюдая за тем, как каждый из них занимает отведенное ему место.

— Принимать столь важных и высоких послов для меня и гордость и честь, — сказал хан. — Вы будете моими гостями, а кто мой гость, тот мой друг.

Когда слуги стали наполнять сосуды для питья, Борта и мать Темучина вместе встали и подошли к большой чаше для вина, чтобы собственноручно передать их послам.

Хан провозгласил здравицу в честь великой империи Хин. Потом встал один из послов, немолодой уже человек в платье солнечно-желтого цвета, и передал подарки: ожерелье из жемчуга, золотые кольца с красными камнями, посуду из фарфора и шкатулку из слоновой кости. Он осведомился о здоровье хана, о том, множатся ли его стада, и о том, намерен ли хан зимовать у этого озера, у этих гор или намеревается найти новое место для зимнего лагеря.

Новое место? Темучин бросил на меня быстрый взгляд. Я покачал головой, давая понять, что этот вопрос не должен вызывать его гнева, потому что китайцы задали его не для того, чтобы унизить нас за кочевой образ жизни. В конце концов, император послал их с каким-то своим поручением, а не для того, чтобы нас оскорбить.

Задав свои вопросы, послы ждали, что скажет хан.

— Я слышал от купцов, будто в вашей империи есть большие дома, которые плавают по рекам? Это правда?

— Это правда, досточтимый хан, — ответил один посол, не изменившись в лице, хотя мне почему-то показалось, что этот вопрос его позабавил.

— И еще я слышал от купцов, будто в вашей империи есть пути и дороги, которые идут поперек рек, не касаясь при этом воды. Это тоже правда?

— Это тоже правда, досточтимый хан. Эти дороги мы называем мостами, они ведут с одного берега реки на другой и способны нести на своей спине любой груз.

— Они из тяжелых камней?

— Да.

— А кто приводит в движение дома на реках? Кто посылает их вверх по течению?

— Ветер, досточтимый хан.

— Ветер, — повторил хан, бросив на меня недоумевающий взгляд.

На этот раз я не смог ни покачать головой, ни кивнуть, потому что и сам не знал, правда ли то, что сказал посол, или нет. Ветер, сказали они, ветер! И поскольку я опасался, что этот ответ хана рассердит, я быстро проговорил:

— А почему бы и не ветер, мой хан? Разве не ветер раздувает своим дыханием наши костры? Почему бы ему не гнать вперед и большие дома по реке?

Темучин улыбнулся:

— Я слышал, мои дорогие гости, что в вашей империи не так много всадников, как у нас в степи, и что ваших благородных господ носят в позолоченных повозках?

— То, о чем вам рассказали наши купцы и торговцы, правда, досточтимый хан.

— Правда, что их носят?

— Да.

— Мне непонятно, почему их носят — ведь у повозок есть колеса?

— У этих повозок нет колес, хан.

— Нет колес?

— Нет, досточтимый хан, — преспокойно ответил посол.

— Что же это за повозка без колес? Вы меня не обманываете?

Я почуял, что быть беде. Темучин вскочил с места. Я сделал ему знак, чтобы он опять сел. Чтобы улыбался, только улыбался, тонко и доброжелательно.

— Я говорю правду, — едва заметно повысил голос посол и тоже встал.

Чингисхан принял мой совет и сел. Он вдруг рассмеялся, он смеялся и покачивал головой, он смеялся так громко, что казалось стенки шатра заколыхались.

А потом, развеселившись, громко сказал:

— Мне ли не знать, что ты говоришь чистую правду. Принесите дичь! — крикнул он слугам.

И те поспешили покинуть шатер вслед за поварами.

После того как послы изъявили свою вежливость, а хан удовлетворил свое любопытство и долгая трапеза подошла к концу, посол передал хану послание своего императора. Его господин, сказал он, весьма обеспокоен. По его челу пробежали морщины озабоченности и горести. Свет солнца не радует его больше с тех пор, как большое татарское племя из степи перешло северную границу могучей империи Хин, грабит страну, убивает людей, обращает пленных в рабов и похищает все, что ему приглянется.