Жертвы Северной войны - Варвара Мадоши

После паузы, в которую Мари яростно переводила дыхание, девушка нерешительно произнесла:

— Я вам чисто по-человечески сочувствую, но… — и слышно было по голосу: действительно, сочувствует. Но она, обыкновенная ночная дежурная, одна из многих, тоже не может ничего сделать. Не более, чем сама Мари, стоящая на узеньком пятачке земли с телефонным аппаратом, пытающаяся хоть что-то сделать… что-то… что-то… протянуть ниточку жизни к Алу, чтобы и его нашли тоже… Ведь если очухается его брат, который взялся там не пойми откуда, значит, он наверняка расскажет, как там оказался и где Ал!

Ведь он же тоже государственный алхимик, он же должен…

И тут Мари осенило. Черт, как же она раньше не…

— Он государственный алхимик! — заорала она. — Государственный алхимик! Ими-то вы, надеюсь, занимаетесь?!

— Да, — голос девушки сразу же обрел деловую твердость. — Государственными алхимиками как раз занимается администрации фюрера, все личные дела у нас сдублированы… говорите имя, я передам дальше!

— Элрик! — крикнула Мари. Надо было сказать и имя, конечно, но имени она не помнила в тот момент.

— Эл… рик…. - девушка явно записывала на бумажке. Потом она сдавленно пискнула (совершенно невозможный звук получился по телефону), и переспросила: — Государственный алхимик Элрик?

— Да!

— Лежит у вас без сознания?

— Да! В коме! В триста двадцать четвертой палате Главной Районной больницы Орвиля!

— Ой… Подождите минуточку, сейчас я…

Секунд через десять деловитый, слегка запыхавшийся мужской голос спросил:

— Да?

— Мне нужно подтвердить личность инспектора МЧС Элрика, государственного алхимика, он в коматозном состоянии…

— Одну секунду, соединяю!

У Мари уже просто не хватало матов, но она добросовестно ждала, нервно выстукивая пальцами по корпусу телефона-автомата. Остановиться, успокоиться… Собраться с мыслями… Остановиться не получалось. Ведь пока остается хотя бы один шанс из десяти тысяч…

На сей раз ответил женский голос, и не запыхавшийся, и не заспанный, несмотря на время, а вполне бодрый и собранный.

— Я по поводу инспектора Элрика…

— Я знаю, — перебила женщина. — Как вы докажете, что это именно он?

— То есть? — Мари растерялась. — Вам нужен словесный портрет?

— Нет. Откуда вы знаете, что он государственный алхимик? Вы сказали, что сейчас он в коме. Значит, он сказал вам раньше. Почему, при каких обстоятельствах?

Мари не знала, что и сказать. Неужели самозванец? Тогда и Ал самозванец, а этого быть не может! Но ведь девушка из регистратуры, кажется, узнала имя… Черт… Ладно, поступим тупо — скажем правду.

— Это не он сказал, это его младший брат, Альфонс Элрик. Это он у нас занимался расследованием. А потом он пропал. Через какое-то время мы увидели весьма впечатляющий взрыв, потом отправились прочесывать лес, и на самом краю пожара нашли брата Альфонса.

— Откуда вы знали, что это его брат?

— Я видела семейную фотографию. Ал… инспектор Альфонс Элрик показал мне на ней своего старшего брата. И сказал, что они оба государственные алхимики.

— Погодите, то есть у вас в коме старший брат?

— Да.

— А младший?

— Нет, — Мари почувствовала, что сейчас разревется, и еле сдержалась. — Нигде нет. Там пожар…

— Как давно вы знаете инспектора Альфонса Элрика?

— Два дня. Но…

— Все ясно, — сухо сказала женщина. — Ждите.

В трубку полились гудки.

Мари удивленно посмотрела на телефон. Надо же… относительно просто.

А Ала все нет. И скорее всего он мертв…

Ей захотелось упасть прямо на грязный пол будки и заснуть. Ночка выдалась та еще…

А впереди не было ничего, совсем ничего. Будущее стояло перед ней сплошной пропастью, она же — на краю обрыва. Или нет, она уже сорвалась, и летит, летит, летит…

Господи, вчера она надеялась, что сможет быть счастлива. Господи, зачем так испытываешь?! Зачем?!

Мари стояла в телефонной будке, впившись пальцами в безмолвный аппарат, забыв, что в бога она не верит.

Сперва Кит, теперь и Ал… неужели она больше не может даже помыслить о том, чтобы влюбиться?

Мари все-таки заснула — не в будке, конечно, а на диванчике в ординаторской. Ее пустили. А потом пустили даже в палату к старшему Элрику. В конце концов, она была самым близким к понятию «родственница», что бы это ни значило. Утро было солнечное, но ближе к обеду начался дождь. Эдвард Элрик, старший брат Альфонса, спал, и казался удивительно похожим на своего младшего брата… только вот лицо Ала во сне беспомощным не казалось, а лицо Эдварда приобретало какую-то странную уязвимость. Мари вспомнила, что у Кита тоже так было. Наверное, это свойственно всем мужчинам, которые стараются не просто быть, но и выглядеть сильными…

Из Маринбурга никого не было. Вебер, когда ехал назад, сказал, что если они найдут кого-то на пепелище, то непременно сразу повезут в столицу.

Проснувшись, Мари снова сбегала к телефонной будке, стала звонить толстяку-сержанту. Бесполезно, никто трубку не берет… Ладно, может, отошел на секундочку.

Через час телефон снова никто не взял. Неужели дома у него все еще пусто?

Мари попыталась вспомнить, у кого еще из односельчан есть телефон, и, в конце концов, после недолгих внутренних колебаний, позвонила мельнику. Нет мельника. Загулял где-то. И жены его нет. Тоже загуляла? И Курта нет… ну, это-то как раз неудивительно.

Может, до сих пор ищут?

Может, найдут?!

Когда она стояла у окна и наблюдала за нарождавшимися лужами, дверь вдруг резко и без стука отворилась. На пороге стояла женщина в небрежно накинутом поверх дорого делового костюма халате, и Мари сразу решила: та самая, с которой она говорила по телефону. Женщина показалась ей смутно знакомой. Ее светло-карие глаза смотрели ровно и холодно, короткие светлые волосы элегантно уложены, макияж — неприметен и подобран так, чтобы наилучшим образом подчеркивать все достоинства ее возраста. А было ей, как решила Мари, что-то около сорока, а скорее, и побольше. Но фигура спортивная, молодая. И руки молодые. Если бы не морщинки у глаз….

— Вы — доктор Мария Сюзанна Варди? — спросила она.

— Да, — ответила Мари, даже не удивившись полному имени, которым не пользовалась, дай бог памяти, со времен заполнения биографических анкет при поступлении в университет. — А как вы узнали?

Вопрос был глупый, и она поняла это сразу же. Женщина была из личной администрации фюрера, а это значило, что у нее наверняка есть свои каналы для проверки информации. Она узнала, что это врач, узнала, что из той деревни, где занимался расследованием Альфонс Элрик… ко всем кадровым спискам она наверняка может получить доступ, тем более, что врачи у нас по старой традиции, проходят по военному ведомству… в общем, ничего сложного. Но Мари это выбило из колеи. Наверное, она представляла себе, как она скажет эту фразу: «Здравствуйте, я доктор Варди из Маринбурга…»

— Я — Лиза Мустанг, — сказала женщина. — Очень приятно.

Как ни странно, Мари ничего не почувствовала при звуке этого имени. Подумаешь! В ее нынешнем состоянии ей на это уже было начхать.

Лиза Мустанг! Жена фюрера! Тоже своего рода легенда… Как считали многие, легенда, старательно созданная для поддержания реноме новой администрации, что формировалась в смутные времена у перелома Северной войны… Но сейчас, глядя на ее застывшее лицо с упрямо поджатыми губами, все еще красивое, и даже очень красивое, Мари как-то поверила сразу и всему: и тому, что накануне Северной войны она прославилась подавлением восстания энеров, и тому, что потом вместе с будущим фюрером Мустангом участвовала в разоблачении преступного военного руководства, и тому, что именно она уже в последние месяцы войны, разоблачила Заговор Десяти… А самое главное, тому, что, еще будучи в младших чинах, во время Ишварской войны, она служила снайпером, и на ее счету было более тысячи ликвидаций, а вместо заслуженного по девичьей фамилии «Ястребиный глаз» ее прозвали «Мертвый глаз». Этакая «железная леди». И то сказать — а кого еще мог взять в жены удачливый военный диктатор, возродивший старые традиции фюрерства, и лишь потом по непонятной прихоти вернувшийся к демократии? И усыплением для небдительных умов показались сказочки о том, что после замужества она по понятным причинам уволилась из армии и занялась реформами образования и организацией приютов. Такая организует, как же… за колючей проволокой.

Мари знала, что приюты получились нормальные — сама в таком жила, и до, и после реформы, и понимала, что такое ад кромешный, а что такое неплохо. И все равно — в жертвы верилось, а в благотворительность не слишком.

«И как я могла сказать Алу еще совсем недавно, что она ничего особенного из себя не представляет?.. Черт, надо было сразу понять, что он ее лично знает!»