Возьми меня с собой - Бочарова Татьяна Александровна

— Валерия Павловна! Вас Анатолий Васильевич зовет. Срочно!

Максимов сидел за столом, вид у него был угрюмый и мрачный. Перед ним лежала раскрытая карта и смятая пачка сигарет.

— Присядьте, — указал он Лере на стул около стола и, едва дождавшись, когда она сядет, проговорил: — Хочу услышать вашу версию — отчего у Шаповалова случился приступ?

— Я… я не знаю, — сказала Лера. Она чувствовала себя преступницей, но ничего не могла сделать. Не говорить же Максимову о том, что произошло между ней и Андреем сегодня ночью!

— Чем вы его лечили, глюкокортикоидами?

— Да.

— У него что, были проблемы с сердцем?

— Нет. — Лера удивленно глянула на Максимова и повторила решительней: — Нет, с сердцем у него было все в порядке. И кардиограммы хорошие, и пульс…

— Зачем тогда вы назначили ему антиаритмический препарат? — неожиданно резко перебил он.

— Антиаритмический? Я? — растерянно переспросила Лера, ничего не понимая. С чего Максимов это взял? Она и не думала лечить Андрея от аритмии, благо сердце у того работало исправно и не нуждалось в стимуляции.

— Ну не я же! — Максимов метнул на Леру быстрый взгляд и пододвинул лежащую перед ним карту ближе к ней. — Это что, по-вашему?

— Где? — Она уставилась в строчки, написанные ее собственным ровным, аккуратным почерком. Палец Максимова уперся в латинские буквы в самом конце страницы.

— Вот.

Лере показалось, что у нее галлюцинации. В карте черным по белому было написано, что больному помимо обычного лечения надлежит сделать внутривенно укол обзидана. Обзидан, бета-блокатор, был категорически противопоказан астматическим больным, и Лера это прекрасно знала. У астматиков он вызывал внезапное резкое ухудшение, удушье, вплоть до остановки сердца. Прописать Андрею этот препарат было все равно что убить его. И тем не менее Лера четко и ясно видела перед собой запись, сделанную собственной рукой.

Она почувствовала, как по спине пополз холодный, липкий пот, и живо, в мельчайших подробностях вспомнила прошедшую ночь. То, как она писала карты, борясь с усталостью и дремотой, как мечтала скорее окончить нудное занятие, чтобы отдохнуть, а потом пойти к Андрею. Как напрягала глаза, стараясь не ошибиться, а строчки сливались, прыгали, не желая оставаться прямыми неразборчивыми.

Она по ошибке вписала не то лекарство! Вот в чем причина случившегося с Андреем — в уколе, сделанном по неверному указанию врача!

Максимов выразительно молчал, дожидаясь Лериной реакции на увиденное в записях.

Она подняла на шефа полные ужаса глаза.

— Видели? — немного мягче спросил тот.

Лера кивнула.

— Как могло это случиться? Вы ведь прекрасно понимали, что, назначая такое лекарство, ставили жизнь больного под прямую угрозу. Это описка?

— Не знаю, — едва слышно проговорила Лера. — Наверное.

— А Матюшина сделала укол по вашему назначению. Глупо было бы ожидать от нее, что она усомнится в его правильности, — Настасья явно не отличалась прилежанием во время учебы. Результат тот, что мы сейчас имеем.

Лера сидела оглушенная и ослепленная новым свалившимся на нее ударом. Она не знала, как перенесет его, — слишком диким, невероятным, ужасным казалось то, что случилось. Она играла с огнем, пошла на нарушение трудовой дисциплины, не задумываясь, к чему может привести такое легкомысленное поведение, — и ее халатность закончилась катастрофой.

Много раз Лера была свидетельницей того, как нарушали правила работы другие врачи — Светлана, Анна и даже сам Максимов. Не придавали значения мелочам, полагались на авось, небрежно вели документацию. И однако же, с их больными ничего не происходило, все было в порядке. Почему же ей так не повезло?

— Идите, Кузьмина, — устало проговорил Максимов, захлопывая историю болезни. — Я должен поставить вас в известность, что вам грозит служебное расследование. Будете отвечать перед специально создан ной комиссией, но не сейчас, а позже, когда выяснится, к чему привело ваше творчество.

А пока идите домой, ваше дежурство окончилось. Завтра решим, где и как вы будете работать это время — к непосредственному контакту с больными допускать вас я не имею права. Ясно?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ясно. — Лера поднялась со стула.

Слова Максимова словно бы не проникали в ее сознание, оставаясь просто набором звуков, лишенным всякого смысла. Комиссия? Что ей комиссия, если в эти самые мгновения Андрея, может быть, уже нет в живых? Как она ответит за свой проступок перед самой собой? Как оправдается за то, что убила ставшего самым близким и родным человека?

На негнущихся ногах она вышла в коридор. Анна стояла у максимовского кабинета, вид у нее был хмурый и озабоченный.

— Знаю я, — она покачала головой, — все знаю. Из реанимации звонили, интересовались, что за укол сделали накануне. Ну, Настя им выдала. Я аж обалдела, когда услышала. Думаю, точно Лерка такого назначить не могла, описалась с усталости. Эх, и угораздило же тебя! Лучше вообще не заполнять карты, если спать хочется, по себе знаю.

— Что сказали в реанимации? Как он?

— Пока что плохо, — вздохнула Анна. — Тебе лучше пойти домой, а то ты на привидение похожа: белая, прозрачная и качаешься. Топай, а мне будешь звонить на мобильный — я тебя буду держать в курсе.

— Ладно, — апатично согласилась Лера. Так же медленно зашла в ординаторскую, сняла форму, надела пальто. Машинально глянула в зеркало, чтобы натянуть берет, и ужаснулась своему виду: отрешенное, точно вылепленное из воска лицо, пустые, неживые глаза, до крови искусанные губы.

Уже возле выхода из отделения ее окликнула Настя. Губы у нее дрожали, в глазах стояли слезы.

— Лерочка, — прерывающимся голосом начала она. — Ты меня, ради бога, прости. Я…

— Перестань, Настя, — Лера дотронулась до плеча девушки, — ты ни в чем не виновата. Только я.

— Да нет же! — отчаянным шепотом возразила Настя. — Я… мне… — Она недоговорила. На лице ее отразился ужас, и, безнадежно махнув рукой, она побежала от Леры по коридору.

12

Лера не помнила, как доехала до Светланы, как забрала Машку, привезла ее домой. Она пребывала в каком-то ступоре и, очнувшись, обнаружила дочь крепко спящей, а себя накручивающей телефонный диск. Был уже поздний вечер, но как прошел день, Лера абсолютно не помнила. Не помнила она и того, что много раз в течение дня звонила Анне на мобильный — Лера узнала об этом со слов самой подруги и была нимало удивлена.

Никогда раньше с ней не случалось таких длительных и сильных провалов памяти. Сознание, отказываясь принять страшную реальность, словно выключилось на какое-то время, как выключается перегруженная приборами электрическая сеть.

Придя в себя, Лера набирала номер Анны каждые сорок минут в течение всей ночи, и всякий раз та отвечала ей, что перемен нет. Ни в лучшую, ни в худшую сторону. В четыре утра, ровно через сутки, после того как с Андреем произошло несчастье, Лера, сидя у аппарата, начала видеть с открытыми глазами какой-то сон.

Разбудил ее резкий и тревожный телефонный звонок. Она схватила трубку, чувствуя, как внутри ее все сжимается, болезненно, тоскливо, страшно.

— Лучше, — тихим, усталым голосом проговорила в трубку Анна. — Приступ купировали. Тяжелый, но стабильный. Больше не звони, я посплю хотя бы час.

В ухо Лере коротко и гнусаво запищал отбой. Она с трудом разжала одеревеневшие пальцы, вернула трубку на рычаг, на цыпочках зашла в комнату.

Машка разметалась во сне, что-то жалобно бормотала, лицо ее было пунцовым. Лера дотронулась до нее — кипяток. Сунула градусник — ртутный столбик за минуту дополз до самой высокой отметки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

«Грипп, — со спокойной обреченностью подумала Лера. — Беда никогда не приходит одна».

13

Настя рассеянно повертела в руках билет, повернула нужной стороной, содержащей штрихкод, и сунула в пасть автомата. Загорелся бледно-зеленый свет. Она отодвинула вертушку и прошла на платформу.