Сочинить детективчик - Виктор Левашов

Дом был ухоженный, с консьержем внизу, с чистым лифтом. В прихожей он усадил гостью на пуфик, снял с нее сапожки какими-то особенно замедленными движениями. Его пальцы нежно скользили по ее ногам, длинные черные волосы, на этот раз не собранные резинкой на затылке, щекотали колени. Каждое его прикосновение вызывало у нее дрожь, как будто все ее эрогенные зоны переместились в ступни, в икры, в колени. Он снимал с нее сапожки так, будто это было началом сладостного процесса раздевания, который пришлось прервать, чтобы сделать то, ради чего она, собственно, и приехала, — показать ей свои работы.

Она сидела на высоком табурете перед мольбертом, смотрела на холсты, которые по очереди выставлял Егорычев, но не видела их. Главное было не в картинках, а в том, что он стоит за ее спиной, в его как бы нечаянных прикосновениях, в запахе его тела, резком, животном, перебивающем модный мужской одеколон. В ней нарастало нетерпение: сколько он будет тянуть? Он понял, что медлить больше нельзя, перенес ее на тахту и продолжил то, что начал в прихожей. Одежда как бы сама соскальзывала с нее. Она не помогала и не мешала. Перед тем как отложить в сторону лифчик, поднес его к лицу. Сами соскользнули черные ажурные трусики, он вдыхал их запах с особенным наслаждением. Она закрыла глаза и снова открыла их, когда ощутила на животе его поцелуи — быстрые, как бы дразнящие. Она не поняла, когда он успел раздеться. С живота спустился к ногам — бедра, колени, ступни. Покончив с левой ногой, бережно опустил ее слева от себя, правую — справа. Оказавшись между ее ног, не навалился на нее, как она ожидала, а зарылся лицом в золото волос внизу живота, как в соломенную копну. И вдруг острое наслаждение пронзило ее — его язык коснулся клитора, проник дальше.

Она знала, что есть оральный секс, есть анальный, видела в порнофильмах, но никогда не испытывала на себе. Ощущение было настолько ошеломляюще сильным, что она прикусила губу, чтобы не закричать. Она не понимала, что он с ней делает, как ему удается длить и все время усиливать немыслимое, нестерпимое наслаждение. И когда оно достигло высшей точки, за которой остается лишь умереть, словно шок от электрического разряда сотряс все ее существо. Может быть, она даже потеряла сознание. Когда пришла в себя, Егорычев лежал рядом, подперев щеку ладонью, смотрел на нее с самодовольной улыбкой.

Она испуганно, ошеломленно спросила:

— Что это было?

— Не поняла? Хочешь еще?

— Да, — сказала она. — Да, да!..

Было уже темно, когда они, обессиленные и опустошенные, оторвались друг от друга. Дождь то переставал, то снова барабанил по крыше машины. Ирина медленно ехала по Большим Каменщикам и не знала, куда едет. Знала только одно: домой ехать нельзя. То, что произошло, потрясло ее. С этим нельзя показаться на глаза мужу, нужно остыть. Она развернулась и выехала на бульварное кольцо. Оставила „мазду“ у Главпочтамта и долго ходила по Чистым прудам, сидела на мокрых скамейках, снова ходила. Хотелось курить, но зажигалки не было — осталась у Егорычева. Зажигалка была изящная, золотая, подарок Рогова. Придется врать: потеряла. Ей теперь часто придется врать.

Плащ промок, Ирина продрогла. Наконец поняла: теперь можно.

Рогов выглядел встревоженным.

— Где ты задержалась? Десятый час, тебя все нет. Что-то случилось с машиной?

— Нет. Ездила в Долгопрудный. Почему-то захотелось. Зашла в общежитие, заболталась с девчонками.

— Но позвонить-то могла? Я звонил, твой мобильник выключен. Позвонил Кате, она ничего не знает.

— Извини, не подумала…»

Леонтьев отвлекся от рукописи.

— Катя. Вот она и скажет Рогову, что с Ириной происходит что-то не то. А он наймет частного детектива.

— Как она скажет? — озадачился Акимов. — Как современное дитя может сказать отцу, что его жена погуливает?

— Тебе лучше знать, у тебя же дочь-студентка.

— Вот как. «Папахен, ты бы приглядывал за мамулей, а то рога вырастут. Будешь, как олень». Пойдет?

— Как вариант. И еще, — продолжал Леонтьев. — Мы как-то сразу приняли, что Егорычев бездарный мазила. А если нет? Если он в самом деле гениальный художник? То, что сам он так считает, это бы ладно. Но Ирина тоже может так думать. В современной живописи она ничего не понимает. Недаром же привела его к Рогову, когда тому был нужен художник по интерьерам. А для нее это важно. Как она может это узнать? А вот как: показать картинки Егорычева какому-нибудь искусствоведу. Интересная может получиться главка.

— И что он скажет?

— Уши от зайца он сможет нарисовать, а всего зайца нет.

Компьютер неожиданно пискнул, на экране монитора появилось сообщение: «Вам письмо». Леонтьев открыл почту. Прочитал короткий текст, недоуменно поморщился:

— Ничего не понимаю.

— Что там такое? — потянулся с кресла Акимов.

— Читай.

«Издательство „Парнас“ сообщает, что 25 августа с. г. в 19.00 в Овальном зале Государственной библиотеки иностранной литературы состоится пресс-конференция всемирно известного писателя, автора захватывающих остросюжетных романов Евсея Незванского. Ведущий — генеральный директор издательства „Парнас“ писатель Михаил Смоляницкий».

Акимов только головой покрутил:

— Ничего себе! Он ожил!

Глава десятая. ПОСЛЕ ГРЕХОПАДЕНИЯ

20 июля с. г. в 14.35 по московскому времени в зале Замоскворецкого народного суда был убит писатель Евсей Незванский. Настоящим удостоверяю, что это умышленное убийство совершил я, Эдвард Туполь, поскольку за двадцать лет с момента порождения мною этого литературного монстра истощилось терпение мое глядеть на производимые им в российской литературе непотребности.

Вот как дело было.

В октябре 1980 года в Нью-Йорке, спасая своего приятеля по эмиграции, бывшего члена Московской коллегии адвокатов Незванского от работы грузчиком в соседнем супермаркете, куда его чуть не силой загоняли жена и дочь, я поддался на его уговоры поставить его имя рядом со своим на титульном листе романа «Старая площадь» — в обмен на замечательные бутерброды, дешевую водку и бездарные советы, которые Евсей подносил мне во время работы. Мог ли я предполагать тогда, что книга, написанная мной за восемь недель на пособие по безработице, будет переведена на двадцать языков и станет международным бестселлером?

Между тем на успехе «Старой площади» Незванский, как на белом коне, въехал в Германию штатным сотрудником издательства «Посев». Впрочем, это меня не интересовало — ну надувает человек «посевовских» вояк с советской властью, и бог с ними. Но потворствуя лжи, мы плодим еще большую ложь.

В 1985 году, едва в СССР к власти пришел М. С. Горбачев, Незванский объявил себя его другом, собутыльником и сокурсником по юрфаку МГУ. Хотя на самом деле Горбачева никогда в глаза не видел, в МГУ не учился, а окончил Московский юридический институт. Вешая лапшу на уши лондонских, кембриджских и вашингтонских политиков, «автор» международного бестселлера Евсей Незванский читал им лекции о старом и новом мышлении своего друга Миши Горбачева и такой произвел этими лекциями фурор, что Пентагон за сто тысяч долларов заказал ему психологический портрет нового советского лидера для президента Рональда Рейгана.

Завершив стотысячную аферу с Горбачевым, Незванский ринулся на новый Клондайк — в освобожденную от цензуры Россию. В 1991 году он за триста долларов продал издательству «Нева» права на публикацию «Старой площади». Не спешите изумляться мизерности гонорара, тут был другой прицел — «Нева» с ходу перепродала свои права другим издательствам, книга разлетелась по СССР миллионными тиражами легальных и пиратских изданий. Вот когда пришла к Незванскому звонкая слава классика русского детектива! Мои попытки остановить разбой успехом не увенчались — разбой в России был повсеместным. Зато Незванский, давая интервью «Литературному обозрению» (1.01.93), уже как признанный мэтр, сообщал подробности своего литературного происхождения:

«Писателем я стал вынужденно. Это случилось в эмиграции, в США. Нужны были деньги, и я бросился в холодную воду, решил написать детектив. В помощь взял Эдварда Туполя. За три месяца дружной работы мы написали политический триллер „Старая площадь“».

Здесь, кроме фразы «нужны были деньги», все вранье.

После выхода в СССР «Старой площади» у Незванского случилось просто недержание — его детективы посыпались ежемесячно, ядовитые своей бездарностью, как чернобыльские грибы. Я только диву давался: откуда такая прыть? Неужели, подавая музыканту бутерброды, можно выучиться музыке? Ведь я-то знаю литературные способности Евсея, он, кроме искового заявления, ничего написать не способен, я по сей день храню его автографы.

На Ростовской книжной ярмарке мне явилась разгадка немыслимой продуктивности Евсея. Два московских издателя спросили у меня, сколько романов я пишу в год. «От силы один». «Но ведь это коммерчески невыгодно, — сказали они. — Вы и Незванский такие раскрученные на „Старой площади“. Давайте работать вместе. У нас есть бригады способных „литературных негров“. Дайте нам свое имя, мы вам будем платить по три „штуки“ за каждую книгу».