Лесные тайны - Николай Михайлович Мхов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заметив меня, она поднялась, смахнула пыль с юбки, вытерла кончиками косынки глаза и спокойно проговорила:
— Дурак-то мой в прорубь ухнул. Пятый день представиться собирается!
— О, Михалыч, — бодро воскликнул Журавль, мгновенно отрешаясь от своей хвори, — Мань, дай-кась валенки!
И — будто только и ждал моего прихода — встал, разгреб пятерней рыжие космы, натянул штаны и направился за перегородку к умывальнику ополоснуть лицо.
Удивительная, трогательная пара были Марья с Василием. Вот и теперь, улыбаясь, смотрела она на него. Крестилась, и все в ней так выразительно, откровенно засветилось любовью, что я почувствовал себя лишним.
Но когда я уже было повернулся к выходу под предлогом навестить приятелей охотников, Журавль набросился на меня, по обыкновению, с потрясающей руганью, накричал на Марью, и та с тихим смехом поспешила за перегородку к самовару.
Много лет не видал я Журавля. И вот приезжаю в Ловцы, без труда нахожу его дом. Вхожу. Все по-старому. В горнице стоит немолодая женщина в черном вдовьем платке, с суровым лицом схимницы. Из-под платка видны поседевшие, будто в инее, туго скрученные в пучок волосы. Между бровей и от носа к углам губ — неизгладимые морщины.
— Вам ко…? Господи! Свят, свят. Михалыч!.. Жив?!..
Узнала, медленно, тяжело опустилась на стул, уронила голову на ладони, застонала…
Есть люди с незаживающими душевными ранами.
В первые дни войны Журавль ушел добровольцем на фронт. Его убили где-то под Смоленском.
3
После Октябрьской революции в Коломне появился новый учитель — Александр Павлович Ерастов.
Преподавал он в средней школе математику и на общеобразовательных курсах для взрослых, как сам говорил, «читал лекции по арифметике».
Его почему-то прозвали Чибисом. И так эта кличка пристала к нему, что никогда никто из охотников по-иному и не называл его. К прозвищу он привык, оно его не обижало, и он охотно откликался на него.
Нас, молодых охотников, Чибис пленял неутомимой своей охотничьей страстью, необычайной храбростью и таким увлекательным враньем о собственной жизни, что, бывало, сидишь зимой у костра, слушаешь его и не замечаешь ни холода, ни дыма, ни приближающегося вечера.
Когда я его узнал, мне было двадцать пять лет, а ему пятьдесят. Но все мальчишеские проделки, все охотничьи выдумки, нередко оканчивавшиеся большими неприятностями, исходили от него.
— Саша, ну Саша! — возмущалась его жена, тоже учительница, в противоположность супругу полная, дородная женщина. — Ну, когда ты остепенишься? Ведь у тебя дети студенты!
— Все, Анечка, все! — покаянно заверял Александр Павлович. — Это последний непредвиденный случай. Больше ничего подобного не произойдет. Ничего!..
Но проходила неделя, другая — и опять какой-нибудь «непредвиденный случай» заставлял Анну Васильевну возмущаться.
Охота с Чибисом была истинным мучением, но всегда полна самых невероятных, неожиданных приключений. Сколько раз я давал себе слово никогда больше с Чибисом никуда не ездить и всякий раз уступал его настояниям.
— Николаша, не глупи, — уговаривал Чибис, закуривая тоненькую дешевую папироску, — ледоход нам не помеха! Зато дичи, дичи там!.. Боже мой!..
И снова едешь, снова тонешь, снова чудом спасаешься от гибели.
Давно Чибис умер, но забыть его невозможно, как невозможно забыть первые юные радости, первый убойный выстрел, первую стойку своей первой собаки.
Ночь, темень, холодный весенний дождь, а мы едем по Рязанскому шоссе с Чибисом в Белоомут. В то время шоссе было булыжное, не как теперь — асфальтированное. Мы осторожно катим вдоль кювета краем дороги. Велосипедик у Чибиса дрянцовый. Все в нем дребезжит, скрипит. Раздрыганные звуки неумолчно дают знать о том, что Чибис не отстает. Фонарик стелет блеклый лучик на мокрую стежку. На спине рюкзак, через плечо ружье, за шиворот ползут противные, холодные капли, к колесам липнет грязь. Мысленно ругаю себя за то, что согласился ехать, кляну погоду, Чибиса, дорогу, но терплю. Вдруг что-то звякает, стукает, шлепается, и в темноте раздается голос Чибиса:
— Развалился!
Кладу велосипед, спешу к нему и вижу: из кювета вылезает весь в грязи Чибис с колесом в руке.
— Не выдержала, — вытирая усы, констатирует он.
Оказывается, три года он ездил с треснутой вилкой, и, если бы, по его утверждению, не подвернулся на скользкой тропе руль, «она бы еще поработала».
— Я с этой треснутой вилкой всю Мещеру исколесил. Но ничто не вечно под луной, — философически заключает Чибис и, еще раз внимательно осмотрев колесо, швыряет его в кювет. — Черт с ним, поехали!
И ведь поехали! Рюкзак я надел на плечи, свой он привязал к багажнику, а сам устроился на раме. Так и ехали вдвоем на моем велосипеде — он правил, а я держался за его костлявые, но крепкие плечи и что есть силы нажимал на педали. Качали всю ночь. Чибис чувствовал себя превосходно и, закатываясь смехом, рассказывал про «аналогичный случай», происшедший с ним тридцать лет тому назад в Томске, в бытность его студентом учительской семинарии.
— Я тогда еще только ухаживал за Анечкой. Одолжил у приятеля велосипед и предложил ей покататься. Надо тебе сказать, что и в том возрасте габариты у Анечки были далеко не велосипедные! Ну-с, кое-как втиснулась между рулем и седлом на раму, кое-как с трудом вскочил я на седло, но из-за платья и болтающихся ее ног никак не мог поймать педаль. Дорожка шла под уклон к набережной и далее круто к реке. Анечка плотно заняла все пространство на раме, и я буквально не в состоянии был шевельнуть рулем. Между тем велосипед уже набрал большую скорость. Зрелище получилось великолепное. Цирковой аттракцион! Вслед нам раздаются веселые возгласы, за нами с визгом мчатся ребятишки, а мы, растопырив ноги, неудержимо катим в воду. Упали не больно, но живописно. Анечка, вытянув руки, перелетела через руль и мощно плюхнулась плашмя, вздымая фонтаны брызг, я же, словно выброшенный катапультой, описав в воздухе траекторию, навалился сверху на нее. И тут, под аплодисменты гуляющих, мне пришлось впервые обнять Анечку. Надо тебе сказать, что этот трагический случай ускорил нашу свадьбу.
Я знаю, что Чибис врет, что ничего похожего с ним никогда не происходило, но мне так ясно рисуется дородная Анна Васильевна с щупленьким, подпрыгивающим на седле Чибисом, что я смеюсь во весь голос, забыв про мучительную, бесконечную дорогу. К рассвету добираемся до Оки. По ней быстро плывут льдины, дымчатой полоской далеко-далеко синеет лес, а на берегу копошатся местные жители — вылавливают баграми дрова. На холме
