Смерть меня не найдёт (СИ) - Летова Ефимия

— Красивый цвет.

— В том мире, без магии, который мне снился, — я немного запинаюсь, но всё же продолжаю, — люди не могут иметь такой цвет от рождения. А в Магре, выходит, могут?

— Цвет волос ни от чего не зависит, — Март уже привычно не удивляется моим странным замечаниям. — Просто какие-то оттенки встречаются реже, какие-то чаще.

— Нет никаких ограничений?

— Никаких.

Внезапно он поднимается на ноги, отряхивает песок с брюк.

— Подожди меня здесь, я сейчас вернусь, — и направляется в сторону кварковой бухты. А я, снова чувствуя эту щемящую нотку внутри, смотрю на медленно поднимающийся над горизонтом розовеющий Стилус.

* * *

— Молоко?!

Момент слишком уж романтичный, до слащавости. Небо такое синее-синее, и море отчаянно бирюзовое, вода пунцово блестит в лучах ночного светила, а пляж совершенно пустынный, ни одного человека не наблюдается, и такой чистый, ни бумажки, ни сигаретного окурка.

Вот сразу понимаешь — другой мир. Солнце белое, луна красная. И чистота, как на фотографиях в отфотошопленных рекламных проспектах.

Песок тёплый, нагретый, обувь я скинула, а Март уходил не просто так — притащил с собой два стеклянных бокала с чем-то холодным и белым.

— Молоко гваны! — заявил он гордо, как будто самолично доил вышеназванную гвану голыми руками.

Подал мне кружку и замер. Смотрит, чуть склонив голову к плечу. Улыбается.

Любуется.

А где-то в глубине глаз прячется тоска, такая неподдельная печаль, будто мы прощаемся прямо сейчас.

Будто он безумно не хочет меня отпускать, но и не отпустить не может.

…чего только не придумается! И я первая отворачиваюсь, собираю мельчайшие камушки, разбросанные по песку, и выкладываю из них его имя.

— Почему молоко, а не вино?

— Агнесса! — Март укоризненно качает головой. — Ещё немного — и я действительно и бесповоротно поверю в полную потерю памяти. В Магре запрещено пить алкогольные напитки под открытым небом.

— Это оскорбляет Тирату?

— Разумеется.

Не видя гвану живьём, довольно трудно решиться пить её молоко, если честно. Мало ли, из какого органа гваны оно добыто и вообще. Где гарантия, что гвана — млекопитающее? Может, "молоко" — это просто название?

— Что это такое? — Март с любопытством указывает пальцем на слово из камней.

А я отхлебываю из стакана большой глоток и некоторое время глухо кашляю. В целом на вкус ничего, сладкое и жирное, как молочный коктейль.

— Твоё имя. На моём языке.

— Ах, на твоём? Агнесса, ну, сколько можно? Зачем?

— Ты думаешь, я смогла бы так просто такое выдумать?

Он некоторое время разглядывает меня, задумчиво.

— А твоё имя как будет?

— Сейчас…

Некоторое время мы собираем камушки, то и дело сталкиваясь пальцами в песке. Я выкладываю "Камилла".

— А вот эти две буквы одинаковые, — почти с детским восторгом говорит Март. — А можно я?!

Розовые в свете Стилуса барашки пены прыгают по водной глади.

— Почему здесь никто не купается? — вдруг спрашиваю я. — Это тоже… оскорбит Тирату и всё такое?

Март смотрит на меня исподлобья.

— Я не издеваюсь, я правда не знаю!

— Агнесса, кто ж просто так полезет в море, не огороженное дикое море? Сожрут же.

— Кто?!

— Полно желающих, хищные рыбы, рачки ядовитые, асгусы не сожрут, но покусают будь здоров.

Романтическое настроение отчего-то развеевается без следа.

Лучше никогда не забывать о том, что вокруг тебя масса невидимых глазу желающих подзакусить.

Или просто укусить, что ненамного лучше.

Глава 21.

Гванами, дающими сладкое молоко, оказались те самые длинноухие массивные создания, которых я заприметила неподалёку от дома утех. Как я поняла, на мясо их не пускали и в качестве ездовых и тягловых животных тоже не использовали. Спрашивать, почему, не стала — по ошеломлённому лицу моего некроманта и так понятно. Интересно, каким образом Тирата давала населению возможность понять, что именно ей не нравится и что её оскорбляет? Плевала с небес в бокалы с вином, например?

Впрочем, может, и плевала.

Кстати, мельком, издалека я видела статую Единой — на одной из площадей, которую Март назвал "лиловой". На первый взгляд, статуя как статуя, женщина как женщина, обнаженная, впрочем, фигового листа на интимных частях тела не исключаю — мой взгляд, мазнув по стройной каменной фигуре, неожиданно зацепился за нечто совершенно иное.

Листок из местного бумагоподобного сырья бессовестно трепыхался на фонаре в полтора человеческих роста, изящном, изогнутом, больше всего напоминавшем колокольчик, вырезанный из зеленоватого металла — по виду того самого, из которого здесь делали деньги. Совершенно замечательный фонарь, со стеклянным колпачком-цветком наверху, но дело было всё-таки не в нём, а в приклеенном листке. С моим хмыровым портретом по центру. Похожий показывал мне королевский следователь Лигран.

Я застыла перед трёклятым фонарём, не в силах отвести глаз от искусно нарисованного лица молодой женщины в обрамлении чёрно-бирюзовых волос, понимая умом, что она — это я, но до последнего не принимая этот нехитрый факт.

Она — это я. Меня действительно ищут. Меня могут найти в любой момент!

Я отшатнулась и врезалась в стоящего за спиной Марта, а тот ухватил меня за локоть и потащил прочь.

— Тише, тише, тише, — вполголоса бормотал он. — Агнесса, не дёргайся так, ты привлекаешь к нам слишком много внимания. И не смотри на меня с таким видом, будто я превратился в кварка. Улыбочку, улыбочку, лирта, и мы спокойно уходим, как ни в чём не бывало, ну же, всё в порядке, моего-то лица там нет, в случае чего мы незнакомы, запомнила?!

Я со всей силы дала ему локтем под рёбра:

— Слушай, ты..!

— Это же была шутка, чтобы тебя отвлечь, — простонал Март, не выпуская меня из рук. — Агнесса!

Мы отходим прочь от площади, и я снова жалею, что не представляю, как обуздать свой донум.

Может, и нет никакого дара? А тот перенос — просто случайность, магический выверт этой странной реальности…

— Что там написано? Под рисунком.

Март приподнимает бровь.

— Есть варианты?

— Конечно, есть, — сердито ответила я. — Хотелось бы узнать, кто из двоих садистов-извращенцев за меня взялся. Ставлю, конечно, на королевскую полицию, но и жрецов не исключаю.

И Март смотрит на меня, пристально, серьёзно, даже, пожалуй, слишком серьёзно для такого дурачка. И вдруг притягивает к себе ближе, обхватывает ладонями лицо, утыкается лбом в лоб.

— Ты чего?

— Мне кажется, на нас смотрят. Сделаем вид, что увлечены друг другом.

А мне кажется, кто-то врёт и не краснеет.

— Кто именно из жрецов тебя допрашивал?

— Лирт Веритос, если я не путаю имя. По виду главный. Длинные сиреневые волосы и взгляд уверенный.

Не то что бы в близости наших лиц было что-то особенное. И я была уверена, что Март не будет пытаться меня поцеловать, у него даже в мыслях такого нет, и всё же чужое тёплое дыхание касалось кожи, мысли путались.

— Почему ты назвала их садистами?

— Ну, насколько я понимаю, жреческий донум заключается в определенном… подчинении воли, — а может, Март — тоже жрец? Иначе как можно объяснить то, что я не чувствую в себе сил сопротивляться? — Им нет нужды запугивать или угрожать. Один только взгляд — и ты сам себя задушишь собственными руками. Непередаваемые ощущения, — от одних только воспоминаний мурашки бегут по телу.

— А следователь? — Март не задаёт вопросов и не выказывает никакого удивления, из чего напрашивается вывод, что с методами и талантами жрецов он знаком.

Интересно, откуда.

— А тот попросту пытался запугать и полапать, — хмыкнула я, и руки моего случайного спутника, ставшего вдруг таким важным и почти уже родным, больно сжались на плечах.

— Даже так?

Пожимаю плечами, пытаясь вернуться к прежнему хладнокровию.

— А кто бы ему помешал? Ещё надо сказать спасибо, что только полапал. Никогда ни в каком из миров не было закона над законом.