Остров на Птичьей улице - Ури Орлев

я был экспертом по всяким разным узлам – не зря же я столько времени провёл на складе верёвочной фабрики. Только одна вещь меня беспокоила – я не знал точно, какой длины должна быть лестница, и мне не хотелось понапрасну резать хорошую длинную верёвку. Я нашёл какую-то палку и попытался измерить расстояние, чтобы определить длину. Я делал это в несколько приёмов. Сначала измерил расстояние от сохранившегося островка пола до окна сбоку – разумеется, я старался делать это так, чтобы меня не было видно в окне с польской стороны. Потом я измерил высоту самого окна. Потом я прикинул расстояние от окна до пола, заваленного обломками. Потом сложил всё вместе и умножил на два, ведь, насколько мне было известно, все этажи в доме были одной высоты. Если бы у меня был складной метр, я бы измерил всё поточнее, но я и без метра неплохо справился.

Вообще-то я вёл себя не очень осторожно. Разгуливал по развалинам, как будто никакой опасности нет и никто не может неожиданно зайти с улицы во двор и застать меня врасплох. Позже я хорошенько всё обдумал и решил впредь действовать с большей осторожностью. Ведь если со мной что-то случится… Мысль о том, что папа придёт сюда, не найдёт меня и будет думать, что я умер, была невыносима!

После того как я закончил делать лестницу, я решил, пока совсем не стемнело, поговорить со Снежком. Но сначала собрал все перекладины, которые мне не понадобились – я напилил их слишком много, – и сложил в кучу в одном из подвальных отсеков. На этот раз я не стал рассказывать Снежку о том, что мы будем делать, когда закончится война. И анекдоты я тоже не рассказывал, они и мне самому уже не казались смешными. Я просто попытался объяснить мышонку, как буду сегодня вечером поднимать свою лестницу наверх. Жаль, что нельзя делать это днём. Когда светло, я очень метко кидаю камни в цель, особенно если эта цель – огромное окно. Но попасть в окно в темноте – это другое дело. Я не знал, когда выйдет луна. А фонари не горели – у поляков, как и у нас в гетто, немцы ввели светомаскировку из-за войны с русскими.

Стемнело. Я сумел сделать всё в точности так, как задумал! Привязал к тонкой верёвке камень и кинул в окно. Попасть с первого раза не получилось. Камень угодил в нижний пол (так я называл про себя нижний островок пола, сохранившегося на втором этаже; а тот пол, что над ним, я называл «верхним»).

Но я и не обещал Снежку, что попаду в окно своим камнем на верёвочке с первого раза. Камень пролетел в тёмный проём окна с третьего. И после этого всё пошло как по маслу. Камень падал вниз, таща за собой верёвку. Я стоял недалеко от окна на первом этаже и увидел, как он летит мимо меня на фоне тёмного неба по ту сторону оконного проёма. Я привязал лестницу ко второму концу тонкой верёвки и потянул. Когда первая перекладина лестницы коснулась нижнего пола, я крепко привязал верёвку к толстой балке, торчавшей из кучи обломков. Но пока это ещё не была полноценная лестница. Привязанная одной только верёвкой, она крутилась и вертелась во все стороны, и перекладины то и дело уходили у меня из-под ног, как будто лестница сплющивалась на ходу. И тогда я опирался на торчащие краешки перекладин, как на крохотные ступеньки.

О! Каким же прекрасным оказался пол! Да, разумеется, он тоже был завален обломками и покрыт пылью. Я было принялся сгребать мусор ногами и сбрасывать вниз, но тут же перестал. Нельзя устраивать шум ночью. Я как следует привязал лестницу к трубе, которую нащупал на стене возле пола. То ли это была водопроводная труба, то ли просто какая-то железяка – в темноте я не мог толком разглядеть, а зажигать фонарик боялся. Я включал его только в случае острой необходимости, буквально на секунду, да ещё и прикрывал рукой для верности. Теперь лестница висела так, как должна висеть верёвочная лестница. Прямо и немного покачиваясь. Как на корабле. Я спустился по ней вниз и взобрался обратно наверх. Ещё раз спустился и снова поднялся. Спустился и поднялся. У меня не сразу получилось делать это быстро. Всё-таки это была верёвочная лестница, а не деревянная или железная. Но уже через несколько дней я взбирался по ней молниеносно. И спускался тоже.

Удачно, что лестница получилась длиннее, чем я рассчитал. Расстояние от нижнего пола до земли оказалось немного больше, чем у стены, где я проводил свои замеры, но, конечно, когда я мерил, мне и в голову не пришло, что может быть разница в высоте. У моей лестницы было тринадцать перекладин. Счастливое число. Далеко не для всех. Но для меня оно было счастливым.

Старый Барух рассказывал мне, что все плохие вещи происходили с ним либо тринадцатого числа, либо в тринадцатый месяц, либо в тринадцать часов ноль-ноль минут. Я сказал ему, что тринадцати часов не бывает. А он сказал мне, что тринадцать часов – это час дня и что, если я ему не верю, могу сам посчитать. Смешно, что тогда я даже не обратил внимания на тринадцатый месяц, хотя вот его-то как раз и не бывает. Мама сказала мне, что, с одной стороны, это, конечно, предрассудки. Но с другой – если кто-то во всё это верит, то он может попытаться сделать так, чтобы число 13, наоборот, приносило ему счастье. Папа сказал ей на это:

– Не знаю, обращала ли ты внимание, дорогая, что на нашей улице нет дома с таким номером.

Выяснилось, что мама внимания не обращала.

– А ты в следующий раз посмотри: сразу после одиннадцатого идёт пятнадцатый номер. Никому из домовладельцев не хочется остаться без жильцов.

Я, помню, тогда так удивился, что тут же сбегал проверил.

Подоконный шкаф на втором этаже оказался ровно там, где и должен был находиться, – под окном. Как и этажом ниже. Его дверцы были в целости и сохранности. Внутри было много места, он показался мне очень просторным. Я зажёг свечку и проверил, не просачивается ли свет сквозь щели. Нашёл только одну щель, прикрыл её чем-то изнутри и проверил снова. Снаружи было абсолютно темно и ничего не видно. А это значит, что ночью меня нельзя будет обнаружить и к тому же я не нарушу светомаскировку.

На внутренней стенке этого шкафа, который во многих домах выполнял также роль кладовки, были небольшие полочки. Получалась прямо настоящая