Фавориты и фаворитки царского двора - Александр Николаевич Боханов

она писала о себе, что была в то время «наивна и глупа». Тогда почему же ее еще более юный внук был способен стать мужем и отцом семейства притом что он жениться не хотел, о женитьбе не помышлял, а свою «суженую» первоначально воспринял как девочку-чужестранку? Ответа нет. Императрица его нам не оставила.

Известно только, что мать Александра Великая княгиня Мария Федоровна умоляла Екатерину повременить с браком, уверяла, что в столь юном возрасте брак не может стать счастливым. Императрица и слышать не хотела ничего, что не соответствовало ее мнению. В конечном итоге, увы!.. Мария Федоровна оказалась пророчицей…

После свадьбы юные Александр и Елизавета вели себя так же, как и до свадьбы. Гуляли вместе, музицировали, вели беседы в узком дружеском кругу. И все. Не складывалось ни душевной, ни физической близости. Свадьба состоялась 28 сентября 1793 года, и уже с конца зимы 1793–1794 годов многие при дворе начали пристально вглядываться в облик юной Великой княгини Елизаветы Алексеевны, надеясь отыскать хоть малейшие признаки изменений в очертании девичьего стана, свидетельствующие о грядущем материнстве. Но ничего не происходило. К лету 1794 года стало очевидным, что Елизавета в обозримом будущем матерью становиться не собирается. Екатерина была раздосадована, поскольку рассчитывала на иной ход событий.

И тут вдруг у юной княгини появляется не скрывающий на публике своих чувств пылкий поклонник, и некоторые влиятельные придворные начинают ему усиленно содействовать. Этим «Ромео» оказался… Платон Зубов! Сразу же возникли разговоры, что «страсть» фаворита Императрицы была, так сказать, санкционирована Екатериной, без соизволения которой «Платоша» и пальцем шевельнуть не мог. Екатерина любила Зубова и остро переживала приступы его «невнимательности». Она ревновала его даже к своим горничным! Любой девушке или даме, на которую «Платоша» смотрел более мгновения, грозила участь «вылететь со свистом» из придворного круга, что называется, без выходного пособия. А тут почему-то Екатерина многие месяцы ничего не замечала…

«Штурм крепости» не удался. Елизавета была в ужасе от домогательств графа, в ужасе был и Александр. Вся эта любовная интермедия разом прекратилась по воле Императрицы. Так и осталось неясным, почему до конца 1794 года Екатерина не пресекала многомесячных ухаживаний фаворита. Предположить, что она «была не в курсе», совершенно невозможно.

В этот период у Елизаветы Алексеевны сложились самые доверительные отношения с графиней В. Н. Головиной, которая, будучи старше на тринадцать лет (Головина, урожденная княжна Голицына, родилась в 1766 году, а Елизавета – в 1779 году), прекрасно разбиралась в запутанных придворных лабиринтах или, как тогда говорили, в тонкостях «придворной политики». Она пользовалась расположением Императрицы и стала играть роль своего рода ментора при юной Великой княгине. Елизавета Алексеевна не раз раскрывала графине свое сердце, и некоторые из этих исповедальных признаний Головина потом воспроизвела в своих «Записках».

Говоря об отношениях Александра и Елизаветы, Головина заключала: «Великий князь любил свою жену любовью брата, но она чувствовала потребность быть любимой так же, как она бы любила его, если бы он сумел ее понять. Разочарование в любви очень тягостно, особенно во время первого ее пробуждения».

Любви не было, была только дружба. Екатерину II это чрезвычайно заботило, все шло совсем не так, как она намечала. Думала, что молодые привяжутся друг к другу или, как говаривали на Руси, «стерпятся, слюбятся». В данном случае этого не наблюдалось. Шли месяцы, а Александр и Елизавета так и оставались братом и сестрой. Однажды Екатерина, которая получала сведения обо всех и обо всем с разных сторон, решила расспросить свою почитательницу Головину о состоянии дел. Она постоянно находилась в кругу Александра и Елизаветы, а последняя, как точно знала Екатерина, имеет с Головиной самые тесные отношения.

Вопрос Императрицы был поставлен в самой общей форме: «Скажите мне, Вы их видите постоянно, действительно ли они любят друг друга и довольны друг другом?» Согласно светскому этикету дальше этого идти было нельзя, хотя Екатерину интересовала только одно: живет ли внук со своей женой полноценной семейной жизнью. Трудно предположить, чтобы Головина не поняла этого сокровенного смысла, но сделала вид, что не поняла. Она стала говорить о том, что это – замечательная пара, что отношения их наполнены нежностью и другие подобные обиходные глупости. Екатерина прервала пустой монолог своей почитательницы; ей все это было неинтересно. «Я знаю, графиня, – заключила Императрица, – что не в Вашем характере ссорить супругов. Я вижу все, знаю больше, чем об этом думают».

Она действительно знала и видела все (или почти все), что происходило при дворе. Реагировала же она только на некоторые вещи, которые касались ее лично. Брак Александра являлся историей именно такого рода.

Великая княгиня Елизавета, принимая роскошь и комфорт двора Императрицы Екатерины II, смотрела на окружающую жизнь глазами стороннего наблюдателя. Она трепетала перед Императрицей, а к свекру и свекрови относилась без всяких родственных чувств. Она их не любила, она вообще почти никого за свою жизнь по-настоящему не любила. Этим она очень напоминала супруга, который тоже оказался законченным эгоцентриком. По словам фрейлины Елизаветы Алексеевны графини Р. С. Эдлинг (урожденной Стурдза, 1786–1844), много лет наблюдавшей свою госпожу, «воображение у нее было пылкое и страстное, а сердце холодное и неспособное к настоящей привязанности. В этих немногих словах вся история ее». Но не все было так просто, как казалось со стороны. Елизавета была способна не столько даже на любовь, сколько на необузданные порывы страсти.

Она с упоением читала роман Жан-Жака Руссо «Новая Элоиза», где поэтизировались «свободные» женские чувства, которым надлежало следовать без оглядки. Все же, что мешает движениям и порывам «нежного сердца», называлось «предрассудками». Екатерина II эту книгу осудила как «порочную», но при дворе ее читали, а некоторые воспринимали с жадным интересом. Хотя такого понятия, как «эмансипация», еще в обращении не существовало, но «свободные нравы» при дворе уже рождали «эмансипе», к числу каковых можно отнести и Елизавету Алексеевну, ставшую в 1801 году российской Императрицей.

Польский князь Адам Ежи Чарторыйский.

Литография. Ок. 1831

У Елизаветы Алексеевны «Элоиза» оказалась стараниями фрейлины графини А. А. Шуваловой (1775–1847), которая была в числе тех, кто стремился «разжечь страсть» в ее душе… к Платону Зубову. Замысел не удался, но трактат Руссо ей очень понравился. Это так соответствовало общим умонастроениям и воззрениям мужа, который под воздействием проповедей Лагарпа сделался «либералом», «республиканцем» и сторонником «свободы».

Его «сестра-жена» тоже превратилась в «республиканку», у которой вызывали «возмущение» «произвол» и «тирания», царившие вокруг. Естественно, что «республиканцы» вслух свои мысли не выражали, смея обсуждать их только в узком кругу,