Город Хэллоуин - Люциус Шепард

Потом лодка ткнулась носом в причал. Стив и Дэн (или Дэйв) подняли Клайда и понесли куда-то, не переставая отпускать шуточки на его счет. Скрипнула, открываясь, тяжелая дверь, и минуту спустя он очутился на массивном бетонном столе, освещенном мощными дуговыми лампами.

Внутренний двор городской тюрьмы был похож на заброшенный заводской цех без крыши; от одного вида этого мрачного, темного пространства становилось не по себе, но особенно угнетала тяжелая, давящая атмосфера, какая бывает, наверное, только в местах, где приводятся в исполнение смертные приговоры. Единственным, на чем отдыхал глаз, была узкая извилистая полоска ночного неба высоко над головой, а в нем — единственная звезда. Не зная ее имени, Клайд назвал звезду сначала Азраэлем, потом — Диснеем, затем — Фримонтским Филом и наконец, сам не зная почему, — Альфой Козерога.

Способность двигаться понемногу возвращалась, но Клайд по-прежнему был надежно связан. Единственное, что он сумел, это поднять голову и оглядеться. В полумраке он увидел шесть, нет — семь идеально круглых отверстий в бетонном полу, одно из которых было прикрыто ржавым листом железа. Над каждым отверстием возвышалась А-образная наклонная рама с лебедкой и пропущенной через блок цепью. Глядя на зияющие дыры в полу (несомненно, это и были те самые «трубы», давшие название тюрьме), Клайд неожиданно подумал о том, что форма правильного круга была в Хэллоуине в большом ходу. Кроме Труб существовали еще и Блюдца, и туннель возле бара и… в общем, если покопаться в памяти, примеры отыскать было несложно. Куда больше его занимало происхождение этих отверстий. Конечно, можно было допустить, что все они — результат слепой игры природы, но Клайду почему-то представился плюющийся кислотой гигантский червь или огромный жук с алмазной твердости челюстями-мандибулами, который прожег, просверлил, прогрыз эти круглые дыры-ходы и теперь сидит где-то глубоко под землей, ожидая, когда сверху ему сбросят очередную порцию пищи.

От размышлений его отвлек новый голос, который он сразу узнал. Брад!.. Изогнув шею, Клайд попытался высмотреть приятеля. Он был уверен: тот пришел освободить, спасти его от страшной неизвестности. Минуту спустя Брад действительно опустился рядом с ним на колени. Курчавые волосы афроамериканца были заплетены в длинные толстые косицы, отчего казалось, будто он зачем-то нацепил «тарантулу» — детскую шапку в форме паука. В руках Брад держал цепь с крюком, который и зацепил за веревки у Клайда на груди.

— Извини, дружище, — сказал он. — Ничего личного…

Потом великан измерил рулеткой ширину плеч Клайда и сказал кому-то:

— Номер Пятый, я думаю, подойдет.

На мгновение Клайду удалось заглянуть ему в глаза, но в них он увидел лишь холодное равнодушие. Вот уж действительно — «ничего личного»… Больше того, Брад — этот приятный парень, жизнерадостный любитель пива и болельщик «Далласских ковбоев», — казалось, получал удовольствие от своей способности подчиняться приказам и исполнять работу, невзирая на лица. Работу палача… Было просто удивительно, как Клайд не понял, не увидел этого раньше, хотя, возможно, все дело было в том, что черная кожа Брада поглощала часть видимого света, мешая разглядеть его истинную… Стоп, скомандовал себе Клайд и мысленно усмехнулся — настолько безумной, особенно в нынешней ситуации, показалась ему привычка даже думать политкорректно. Так человек, попавший в застенки инквизиции, мог бы беспокоиться о легкой экземе на ноге или, к примеру…

Додумать до конца Клайд не успел. Его подняли и подвесили над трубой Номер Пять. Цепь натянулась, потом стала разматываться, и Брад заботливо придержал тело Клайда, пока Спуз, вращая лебедку, опускал его в черный колодец.

— Если будешь дергаться, цепь может оборваться, и тогда нам придется доставать тебя баграми, — напутствовал пленника Брад, и Клайд, чьи глаза в этот момент находились вровень с ногами палачей, отчетливо представил себе эти самые багры, рвущие на куски его плоть, которая к этому времени успеет сгнить настолько, что уже не будет насаживаться на острые крюки.

С этой мыслью он и опустился в сырой, непроглядный мрак колодца, который становился все уже и уже, смыкаясь вокруг, словно могила, и вызывая острые приступы клаустрофобии, которым Клайд изо всех сил старался не поддаваться. Труба уходила вниз под небольшим углом, и он то и дело задевал за одну из стенок плечом. В тесном пространстве не было места даже для того, чтобы запрокинуть голову и посмотреть наверх, где еще виднелось небольшое, с каждой секундой уменьшавшееся пятнышко света от ламп. Сначала оно было размером с полудолларовую монету, потом — с четвертак. Когда же оно сократилось до размеров десятицентовика, Клайд вдруг начал падать. Обдирая кожу и ударяясь головой о стенки, он летел в кромешном мраке, пока не достиг дна. Инстинктивно Клайд все же успел чуть согнуть ноги, чтобы погасить удар, и все равно приземление вышло не слишком удачным: пол каменного мешка оказался наклонным, и основная нагрузка пришлась на левую ногу. Резкая, словно электрический удар, боль прострелила все тело; лишь колоссальным усилием воли Клайду удалось загнать ее обратно, но совсем погасить неприятные ощущения он не смог, даже перенеся вес тела на правую ногу. Словно тлеющий уголь, боль примостилась где-то под левым коленом, пульсировала, жгла, вгрызалась в кости, словно раковая опухоль. Не имея сил сдержаться, Клайд вскинул голову, чтобы закричать, но тут наверху залязгало, загремело, и что-то тяжелое хлестнуло его по лицу, выбив зуб, отчего рот мгновенно наполнился кровью. Цепь все же оборвалась, а может — палачи сами отцепили ее и сбросили вниз. О том, что это может означать, Клайду страшно было даже подумать. Забарахтавшись в приступе животной паники, он попытался выплюнуть кляп, чтобы звать, умолять о пощаде, но ему это не удалось, а пару минут спустя он вдруг осознал, что цепь с крюком, на которой он висел, по-прежнему натянута. Очевидно, те, кто остался наверху, просто «пошутили», сбросив вниз еще одну цепь.

Гнев, который он испытал, помог Клайду справиться даже с болью, однако он знал, что не сможет поддерживать себя в этом состоянии долго. Пройдет сколько-то времени, гнев остынет, и он снова останется один на один со своим безвыходным положением.

Время… оно сделалось медленным, тягучим, словно густое масло или мазут. Секунды ползли не торопясь, и каждая из них была до краев наполнена страхом, болью, надеждой, чувством обреченности и отчаянием. Вскоре Клайд начал слышать и видеть вещи, которые — как он от души надеялся — существовали только в его воображении: гигантские, слабо фосфоресцирующие рыбы с торчащими из пасти клыками и похожими на шрамы улыбками выплывали из стен и неторопливо, с угрозой двигались к его лицу. Холодный камень колодца ожил и задышал; в нем, словно в воде, копошились какие-то существа, приливы и отливы накатывали на Клайда, так что трещали ребра и воздух вырывался из легких. Растерянный, напутанный, наполовину раздавленный, он не мог ни думать, ни надеяться и мечтал только о том, чтобы палачи сжалились и пустили в колодец ледяную воду или кипящее масло… не важно что, лишь бы поскорее прекратились мучения. Хриплые, срывающиеся голоса, повторенные и искаженные эхом, сообщали Клайду такие подробности о нем самом, какие только он и знал, а также вещи, которых он не знал вовсе и которые готов был отрицать, если бы мог выговорить хоть слово. Чтобы отвлечься, заглушить эти шипящие, брызжущие ядом голоса, Клайд стал повторять про себя имя: Аннелиз… Аннелиз… Аннелиз… Он твердил его снова и снова, пока оно не потеряло всякий смысл, словно коротенькая молитва, которую ревностный неофит читает по четкам сотни, тысячи раз подряд. Воображаемые голоса (а он уже не был уверен, что они действительно воображаемые) между тем стали громче, они лгали ему о ней, произнося ужасные вещи, и помимо собственной воли Клайд начинал им верить.