Пародия - Коллектив авторов

робко прочел помощник. — Тут, пожалуй, цензура вмешается — насчет китового живота… Ну да ладно.

Хмурый человек и его помощник в этот день долго смеялись, дочитывая конец стихотворения…

* * *

Два человека, которых природа по своей скупости сделала фельетонистами, сидели и смеялись. Профессия накладывает на душу каждого свой отпечаток: один смеялся, потому что у него не было денег, а другой — по поводу потери трудоспособности.

— Читал сегодня стихи в «Вестнике»?.. Помнишь, еще это: и в китовом животе… Сами, наверное, написали… Какой дурак решится нести в редакцию. Взяли и поместили к объявлениям — не то из биржевого отдела, не то табачная реклама — не поймешь.

— Пародирнуть?

— А ты как думаешь?

Пародирнули.

* * *

В следующем номере другой ежедневной газеты был помещен маленький фельетон:

Как они пишут

Я ищу мечту в мечте.

Из Олега ужанина

Я ищу мечту в кастрюле,

Под луной и в темноте,

В сумке, в лампе, в венском стуле,

В канарейке и коте…

Два фельетониста подсчитали строки и разошлись кредиторами третьего лица, пострадавшего по рассеянности.

* * *

Литературный критик толстого ежемесячника устало зевнул, отложил перо и взял какую-то книжку.

— «Лиловая доска. Лирконеты и поэзобетки. Стихиты и прозаметы»… Новое что-то…

Через два часа критик запер двери кабинета, снял трубку с телефона сказал, что уходит, и, обманув горничную тишиной в комнате, сел писать пародию.

— Не могу, — краснея, извинился он перед собой, — прежнее время вспомнил… Грехи молодости, так сказать… Умел я тогда подзадеть… Подзадену…

Хотя это был русский ежемесячник, но у него были читатели. Некоторые из них даже разрезывали страницы. Они прочли пародию и запомнили фамилию пародируемого: Олег Южанин.

* * *

— Вы не из Варшавы? — тихо спросил заведующий объявлениями. — Может быть, господин из Лодзи или из Волковишек?

— Нет, — сказал Южанин, — я здешний. Примете это объявление?

— Что значит не принять, если вы за него отдадите деньги…

— Берите. Корректуру исправлю сам.

Текст объявления о книге, сданной самим поэтом, гласил:

«Четыре года страдал черной оспой. Теперь я жив, Здоров и даже собираюсь жениться, потому что Я прочел собственную свою книгу:

«Лиловые десны», 1 р. 25 к.

Готовится к печати:

«Крокодил в ноздре». «Рифмеллы и созвучины». Склад у автора».

* * *

Старый эстет писатель сидел в уютной комнате и любил молодежь.

«В молодости есть какая-то тайна, — думал он, — взять хотя бы уже одно то, что мне вот пятьдесят лет, а сыну швейцара — двенадцать… Это мистично…»

— К вам пришли, — сказала горничная, — молодой человек какой-то…

— Дуняша… — с тихим упреком бросил старый писатель. — девушка!..

— Простите, барин… Опять забыла.

ГЬрничная накинула на плечо кусок портьеры, растрепала прическу и произнесла с томительными паузами:

— Господин мой… К тебе прибыл отрок… Он томится у входа квартиры твоей номер девятнадцать, по парадной лестнице…

— Узови сюда… Приемлю его.

Молодой человек быстро вошел в комнату:

— Это я. Олег Южанин. Первый том — один рубль двадцать пять копеек. Складу автора.

— Слышал, слышал.

— Меня уже пародируют в лучших журналах. Я, между прочим, гений.

— Ты гений, отрок. У тебя такой вид…

— Хотите, я вам прочту свои стихи? Только я их пою… А вы должны бить в такт ногой… И горничная пусть стоит в прихожей и бьет ногой. Может быть, у вас в доме кто-нибудь приезжий — пусть и он бьет ногой…

— Пой, отрок…

— «Артишок в мадере»

Мы сидели на диване из мрамора,

Мы тянули ликер 1/2 бут 3 р. 80 к. из соломинки.

У вас в глазах — два цыганских табора,

Столько в них было истоминки.

Потом мы сели с вами в мотор-ландолю,

Вы надели брюссельские кружева с атласом.

И понял я по движению колес: я люблю.

Как гимназист седьмого классом…

— А почему: классом? — умиленно спросил старый писатель.

— В этом есть что-то нездешнее — презирать падежи. Я не люблю их старого лика. Я отверг их.

— Сядь, отрок — взволнованно сказал старый писатель, — ты — гений. Сейчас я позвоню по телефону и скажу одному издателю, что у меня сидит гений.

Уходил молодой человек с массой рекомендательных писем. Из них только одно было в страховую контору с просьбой определить на нетрудное место; все остальные были с копированными удостоверениями о гениальности подателя…

* * *

Триста человек, сидевших на местах от 50 к. до 4 р. 20 к., смотрели на эстраду и слушали молодого человека, деловито распевавшего стихи:

— Обриллиантите ноги, дорогая мечталка, олевкойте изгибы фарфоровых рук… Как алмазная лошадь, под вами качалка, вы сиреневой розой разводите круг…

— Скучно чтой-то, — сказал человек, пришедший по контрамарке, — не люблю я этих алмазных лошадей, опять же руками там круги разводят..

— А ведь ходят слушают, деньги платят…. Есть, значит, что-то… Печатают. Авторитеты хвалят… Действительно, в нем есть что-то…

Триста человек сидели и искали оправдания неосторожной затрате двух рублей и целого вечера; расходы на вешалку и на извозчика заставили признать молодого человека гением… Другие признали это заочно. Будущность молодого человека была обеспечена…

* * *

Когда наступит лучшее время и будет организовано «Общество защиты читателей от дурного обращения», молодым людям с быстрой карьерой будет худо. Но пока в литературе — их царство. Будем же терпеливо ждать, когда им станет худо.

Если бы…

Кусочек литературного фельетона

Недавно исполнившееся стопятидесятилетие со дня смерти Ломоносова осталось почти незамеченным. Писали об этом не много и немногие.

Если бы мы обратились к Игорю Северянину с предложением высказаться по поводу литературного значения Ломоносова, маститый поэт, мы не сомневаемся, ответил бы стихами:

Ломоносов в шампанском! Ломоносов в шампанском!

Удивительно вкусно, свежо и остро…

Весь я В чем-то ужасном, крикливо мещанском.

Но рукою привычной я берусь за перо.

Я к поэзии прошлой отношусь как к химере.

Что писал Ломоносов — ужасно старо.

Ломоносов — в малаге, Ломоносов — в