Тайна на шестерых - Эдуард Янович Салениек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Инта не смогла больше выдержать; стало так тяжело на душе. Поднялась, позвала громко:
— Лиените! Угу-гу!
Тут же раздвинулись ближние кусты.
— Я здесь!
Лиените, вероятно, подсматривала из кустов за необычным завтраком Мада; ее глаза лучились сочувствием, она уже на ходу развязывала свою торбочку.
— Мад, тебе сегодня повезло. Мама положила мне картофельные оладьи. А вот тут, в бумажке, немного сахару.
Долго упрашивать не пришлось. Крупные, в полсковороды, оладьи полетели Маду в рот, словно мелкие ягодинки.
— Ну как — вкусно?
— Ой!.. О вкусе я и подумать не успел. Что ж ты раньше не спросила?
Девочки переглянулись. Мад же, заморив червячка, довольный, растянулся на траве.
— Расскажи что-нибудь о себе, — предложила Лиените.
Мад присел, стал зачем-то теребить мох.
— Я уже говорил. Жили в небольшом городке, отец работал в кузнице…
— Как же ты попал в Одулею?
Мад сразу сгорбился, как старичок.
— Господь за грехи наказал нас войной… Мы стали гордыми, совсем про него забыли… — Парень снова пошел нести вздор, вздор, который вдолбили ему в доме Скрутулов. — Папа ушел воевать… Немец подошел совсем близко… Мы с мамой бросили все… Шоссе битком набито машинами, повозками, людьми. А у одного моста настоящее столпотворение…
И тут я увидел девочку, совсем еще маленькую… Бежит, бедненькая, плачет… Упала, а встать уже не может… Я сказал маме: давай возьмем ее в машину!.. А она: скорей, пока еще мост не обстреливают… Ну, я и побежал со всех ног… Поднял ее — легонькая! И тут вдруг, откуда ни возьмись, — самолеты. И такое началось, такое!..
Парень умолк.
— Ну, ну! — Инта тяжело дышала.
— Нашу машину разнесло вдребезги… Мама пропала, все пропало!.. Я отыскал только вот это… — Порывшись в кармане, Мад показал девочкам гнутый фаянсовый обломок, похожий на вопросительный знак. — Ручка от моей кружки: мама взяла ее с собой в дорогу.
Он бережно спрятал драгоценный черепок.
— А потом?
— Отец небесный решил спасти мою душу. Я бродил вокруг места, не помню уж сколько времени. Там и бомбили, и стреляли, и взрывали, а я все никак не погибал… Та маленькая девчушка умерла… Вот тогда-то я плакал! Ой, как плакал!.. А сам я мерз, да не замерз, умирал, да не умер… Перст божий вел меня и привел в Одулею… И перст божий указал мне лучших людей.
— Ох, бестолочь! — охнула Лиените. — Вот нашел так нашел! Это же самые мерзавцы из мерзавцев; вся Одулея знает.
Но Мад упрямо мотнул головой:
— Я был грешен, ох как грешен! А где еще, в какой другой усадьбе меня научили бы так полюбить слово божие?.. В наше время, когда безверие растет и ширится и несть ему конца и края! — Парень явно повторял чужие слова.
— Тьфу! — Инта приложила руки к разгоряченному лицу. — Неужели ты не понимаешь: они сдирают с тебя шкуру, и притом бесплатно!
— Ничего не поделаешь. Я избран господом, чтобы искупить великие грехи отца моего и матери моей… Отец был безбожником, мать работала в городском Совете… Нет, нет, и не спорь! Разве это не знамение божие, что я сошел с машины именно в ту минуту, когда налетел немец? Всевышний решил спасти мою душу, чтобы я, в свою очередь, страданиями, горячими молитвами спасал души грешников. Да, да, я обречен на страдания и муки. Я должен забыть все, что было до Скрутулов, и мать, и отца, и самого себя, будто только явился на свет и наречен Мадом… А когда дядюшка и тетушка решат, что довольно, что грехи моих родителей уже прощены, тогда они купят мне новые штаны и шапку.
Девочки молчали. Они не знали, что сказать; впервые в жизни довелось им столкнуться с таким одержимым.
А Мад все еще проповедовал:
— Разве в мире тысячи и тысячи не мучились? Разве христиан не бросали на съедение зверям? Мне-то еще ничего… Я могу и коровку погладить, и с барашком пободаться. У меня так много друзей: и мотыльки, и мурашки… А если меня, подобно пророку Даниилу, бросили бы на растерзание львам, что тогда? Да, с едой неважно, даже совсем неважно… Но лучше ли было святым мученикам? Им заливали в рот расплавленную смолу, их поджаривали на раскаленных углях!
Он сник и молча потащился к своему стаду.
В головах у девочек шумело, словно они только что выскочили из угарной бани.
— Да он же совсем тронутый! — Лиените жалостливо вздохнула. — Ничем тут не поможешь.
— Как это — ничем? — воскликнула Инта. — Мы обязаны его спасти, слышишь: обязаны! Мы ученицы и… почти пионеры!
Лиените тут же согласилась:
— Да разве я против? Конечно, обязаны спасти… Но когда спасем, я его первая отдеру за уши!
2
На следующий день к Маду вместе с Интой пришла Байба. Держа за спиной пакетик, Инта сказала:
— Вот попробуй, Мад, угадай, что у меня в руках. Отгадаешь — все твое!
— Хлеб! — радостно воскликнул Мад.
Девочки переглянулись: именно этого они и ожидали.
— Мимо!
— Сыр!
Инте стало не по себе. Бедный парень, только об одном все помыслы!
— Попробуй еще раз.
— Миска с кашей!
— Эх, голова, голова! Неужели мы бы тебя дразнили едой, как собаку?
Заговорила Байба:
— Мад, ты читать еще не разучился?
— Почему бы мне разучиться? Евангелие всегда со мной.
Байба едва заметно улыбнулась.
— Вот как!.. Но, видишь ли, читать все время одно и то же не очень-то полезно. Ты ведь в школу ходил, сам должен знать: за арифметикой — чтение, за чтением — письмо. Разнообразие должно быть.
— Что верно, то верно, — согласился Мад; ему, привыкшему к насмешкам и язвительным шуточкам, нравилась серьезная рассудительность Байбы.
— Вот и я так думаю. — Байба развязала пакет. — Мы тут собрали для тебя кое-какие книги…
Парень зарумянился от волнения. Жадно схватил книги, прижал их к груди, словно кто-то собирался их у него отнять. Затем, когда убедился, что опасности никакой нет, стал осторожно листать дрожащими пальцами.
— Хорошие какие… И страницы как шелковые.
Инта удивлялась все больше и больше.
— У Айны ведь есть книги. Неужели не мог у нее взять? Ну, хоть старые учебники.
Мад смутился.
— Я попросил однажды. Но у меня видишь какие руки… Вдруг запачкаю?
Парень снова занялся книгами — он не мог от них оторваться. Инта потянула Байбу в сторонку.
— Ох, Байбинь! —
