О, я от призраков больна - Алан Брэдли

Осознание ударило меня словно молотком.

– Доггер, – прошептала я. – Эта блузка, шаль и юбка – тот же костюм, что она носит в фильме!

Доггер, задумчиво рассматривавший тело, положив руку на подбородок, кивнул.

Несколько секунд между нами царило странное молчание. До этого момента мы словно были друзьями, но внезапно, именно в этот миг, возникло ощущение, будто мы стали коллегами, возможно, даже партнерами.

Наверное, ночь вселила в меня мужество, хотя, может, это ощущение чего-то другого. Странное чувство безвременности повисло в комнате.

– Ты делал это раньше, не так ли? – внезапно спросила я.

– Да, мисс Флавия, – ответил Доггер. – Много раз.

Я всегда подозревала, что Доггеру доводилось видеть мертвые тела. В конце концов, он пережил два года в японском лагере для военнопленных, после чего ему пришлось больше года работать на печально известной Дороге смерти в Бирме, один день на которой, должно быть, дал ему больше, чем шапочное знакомство со смертью.

Помимо передававшихся шепотом кухонных рассказов миссис Мюллет я мало что знала о военной службе Доггера – и, если на то пошло, об отцовской.

Однажды, наблюдая, как Доггер подрезает розовые кусты на Висто, я попыталась спросить его.

«Вы с отцом вместе служили в армии, не так ли?» – полюбопытствовала я настоль в небрежной и бесцеремонной манере, что сразу же возненавидела себя за неумелую работу.

«Да, мисс, – ответил Доггер. – Но есть вещи, о которых не следует говорить».

«Даже со мной?» – хотела спросить я.

Я хотела, чтобы он сказал: «Особенно с вами», или что-то в этом духе, что-то, о чем я могла бы с удовольствием размышлять полуночными часами, но он не сказал. Он просто потянулся к шипам и парой точных щелчков обезглавил последнюю умирающую розу.

Доггер, он такой: его верность отцу иногда приводит в ярость.

– Думаю, – говорил он, – вам лучше сходить вниз и разбудить доктора Дарби… если вы не против, конечно.

– Разумеется, – ответила я и, выскользнув из комнаты, двинулась к лестнице.

К моему удивлению, доктора Дарби не было там, где я его в последний раз видела: место, где он спал, пустовало, и в поле зрения его не было.

Пока я думала, что делать, доктор появился из-под лестницы.

– Неудача с телефоном, – сказал он, как будто сам себе. – Хотел позвонить Квини и дать ей знать, что я еще дышу.

Квини – это жена доктора Дарби, прикованная к инвалидной коляске ужасным артритом.

– Да, миссис Ричардсон пыталась воспользоваться им накануне вечером. Вы разве не помните?

– Конечно, помню, – сварливо сказал он. – Я просто забыл.

– Доггер спрашивает, не подниметесь ли вы наверх, – произнесла я, стараясь не выдать никаких подробностей, на случай, если кто-то из спящих на самом деле слушает нас с закрытыми глазами. – Ему нужен ваш совет.

– Тогда веди, – сказал доктор Дарби, проявляя на удивление мало нежелания. – …сквозь мглу вокруг, – добавил он, доставая первую за этот день мятную конфетку из кармана жилета.

Я проводила его наверх в Голубую спальню, где Доггер до сих пор сидел на корточках рядом с трупом.

– А, Артур, – сказал доктор Дарби. – Опять я нахожу тебя на месте происшествия.

Доггер посмотрел на нас по очереди с чем-то вроде улыбки и затем ушел.

– Нам лучше вызвать полицию, – сказал доктор Дарби, после того как обследовал глаза Филлис Уиверн так же, как до него Доггер.

Он пощупал ее вялое запястье и приложил большой палец к основанию челюсти.

– Жизнь покинула тело, доктор? – спросила я. Я слышала эту фразу по радио в программе о Филиппе Оделле, частном детективе, и подумала, что она звучит намного более профессионально, чем «Она мертва?».

Я знала, что да, но мне нравится, когда мои собственные наблюдения подтверждает профессионал.

– Да, – ответил доктор Дарби, – она мертва. Тебе лучше разбудить этого немецкого парня – Дитера, верно? Судя по его виду, он должен хорошо управляться с лыжами.

Пятнадцать минут спустя я была в каретном сарае с Дитером, помогая ему пристегнуть лыжи к сапогам.

– Они принадлежали твоей матери? – спросил он.

– Не знаю, – ответила я. – Полагаю, да.

– Очень хорошие лыжи, – сказал он. – «Мадшус». Сделаны в Норвегии. Кто-то за ними ухаживает.

Должно быть, это отец, подумала я. Он иногда приходит сюда посидеть в старом «роллс-ройсе» Харриет, как будто это хрустальная часовня из сказки.

– Что ж, – наконец сказал Дитер. – Поехали.

Я следовала за ним до самого Висто, перебираясь в своих резиновых сапогах с одного сугроба на другой. Когда мы миновали стену кухонного огорода, я заметила лицо в водительском окне одного из грузовиков. Это был Латшоу.

Я помахала, но он не отреагировал.

Когда снег стал слишком глубоким, чтобы я смогла дальше идти за Дитером, я остановилась и наблюдала, пока он не превратился в крошечное черное пятнышко на заснеженных просторах.

Только потеряв его из поля зрения, я вернулась в каретный сарай.

Мне надо подумать.

Я забралась на заднее сиденье старого «роллс-ройса» Харриет и закуталась в автомобильный коврик. В сознании скользнули слова вроде «тепло» и «удобно».

Когда я проснулась, часы «фантома II» молча показывали без пятнадцати шесть утра.

– Что, черт возьми… – сказала миссис Мюллет, явно удивившись, когда увидела, что я вхожу в кухонную дверь. – Ты замерзнешь до смерти!

Я пожала плечами, кутаясь в кардиган.

– Мне все равно, – сказала я в надежде на некоторую долю сочувствия и, возможно, на аванс в виде рождественского пудинга – одного из немногих блюд, которые она готовила удовлетворительно.

Миссис Мюллет меня проигнорировала. Она с занятым видом суетилась на кухне, поставив на огонь большой, слегка мятый чайник для чая и нарезая ломти свежевыпеченного хлеба для тостов. Очевидно, об убийстве Филлис Уиверн еще не объявили всему дому.

– Хорошо, я так много наготовила к Рождеству, верно, Альф? Мне тут целую армию кормить надо. Лежат утречком, как лорды и леди, все они – кто на твердом полу, кто нет. Так вот оно со снегом: пара дюймов – и люди беспомощны, вот так.

Альф сидел в углу кухни, намазывая джем на экклсскую слойку[31].

– Беспомощны, – сказал он. – Как скажешь.

Внезапно он спросил у меня:

– Что Дед Мороз принес тебе в этом году? Славную куколку, наверное, с разными нарядами и всякое такое?

Славную куколку, да уж! За кого он меня принимает?

– На самом деле я надеялась на аппарат Киппа[32] и набор колб Эрленмейера[33] разного размера, – ответила я. – Научных приборов не может быть слишком много.

– Аррр, – сказал он, что бы это ни значило.

Упоминание Альфом Деда Мороза, однако, напомнило мне о том, что сегодня воскресенье и что сегодня вечером – канун Рождества.

Перед тем как лечь спать этой ночью, мне доведется покорить крышу и камины Букшоу, дабы подготовиться к химическому эксперименту.

– Будь осторо-о-ожен, – пропела я, прогулочным шагом выходя из кухни.

За кухонной дверью Букшоу превратился в сумасшедший дом. Вестибюль, в частности, напоминал лобби вест-эндского театра в антракте – множество людей, притворяющихся, что им очень весело, и говорящих одновременно.

Уровень шума для человека с таким чувствительным слухом, как у меня, был практически невыносим. Мне нужно уйти. Полиция, вероятно, будет здесь лишь через несколько часов. Еще полно времени, чтобы нанести завершающие штрихи на мои планы в канун Рождества.

Впервые я задумалась о фейерверке задолго до того, как отец подписал договор с «Илиум филмс». Мой изначальный план заключался в том, чтобы запустить его с крыши Букшоу – представление из огней и света, которое будет видно на милю вокруг, в Бишоп-Лейси: мой рождественский подарок деревне, так сказать, презент, о котором будут говорить долго после того, как Святой Николай умчится домой на морозный север.

Я запущу поток пламени, который заставит устыдиться северное сияние: замысловатые зонтики горячего и холодного огня всех цветов, ведомых человеку. Химия об этом позаботится!

Подготовка к этому плану неторопливо шла месяцами, чтобы в итоге включить замысел по захвату в плен старого бородатого эльфа собственной персоной, что раз и навсегда положит конец жестоким насмешкам моих глупых сестриц.

Теперь, подготовив химические ингредиенты, я внезапно впала в уныние. Мне только сейчас пришло в голову, что это могут счесть неуважением – устроить столь потрясающее празднование, имея в доме труп. Пусть даже, по всей вероятности, останки Филлис Уиверн уберут к тому времени, когда Дед Мороз придет нас навестить, я не хочу, чтобы меня обвинили в бесчувствии.

– Эврика! – воскликнула я, аккуратно расставляя цветочные горшки, позаимствованные в оранжерее. – Придумала!

Я сооружу гигантскую почетную ракету в память о Филлис Уиверн! Да, точно! Ослепительный душераздирающий финал, чтобы завершить шоу.