Исторические силуэты - Станислав Отв. ред. Васильевич Тютюкин

рода Александром Македонским»{224}. В последнем он оказался прав. Великими проигравшие не бывают. Однако виновата тут была, конечно, не жена, а другие, куда более важные причины исторического порядка.

Не пропал у него и интерес «к большим политическим событиям». Однако свадьба все-таки состоялась, как и намечалось, в сентябре 1903 г. Прожили они совместно несколько десятилетий. Безоблачным этот брак назвать нельзя. Было много всякого: и семейные сцены, и разъезды, и периоды бурных «приливов чувств». Имели двоих детей: Веру (род. в 1904 г., в замужестве Трэль) и Льва (1905–1916)[12]. Вместе доживали свой век в серых буднях эмигрантского безвременья.

Женитьба не изменила непоседливый характер Александра Ивановича. В январе 1904 г. началась русско-японская война, и он по поручению городской думы в качестве ее представителя и помощника главноуправляющего Общества Красного Креста в марте выезжает на театр военных действий (в конце года занял пост главноуправляющего). Две недели находился в пути и прибыл в Харбин 4 апреля. С дороги почти ежедневно посылал письма и открытки в Москву жене, которая собиралась выехать к нему позднее.

В первых его сообщениях из Маньчжурии речь идет главным образом об устройстве собственного быта, даются советы и рекомендации Марии Ильиничне. Однако эти настроения скоро прошли. В мае 1904 г. приехала жена и начала работать в госпитале Красного Креста в Харбине (осенью вернулась в Москву). Виделись они редко. Целиком уйдя в организацию помощи раненым, А. И. Гучков беспрестанно переезжает с места на место и в тылу, и на передовой, решает множество текущих вопросов организации деятельности санитарных отрядов, размещения госпиталей, обеспечения их необходимым оборудованием, санитарными средствами, провиантом. Постоянно информирует московскую городскую думу и управление Красного Креста о положении дел, требует перевода денежных средств и материалов, составляет и отправляет отчеты об израсходованных суммах. Поразительна его энергия в этом деле, как и удивительна преданность ему.

На первом этапе войны на волне «прилива патриотических чувств» многие сановно-аристократические лица устремились на Дальний Восток, чтобы затем в петербургских гостиных блеснуть своими рассказами о причастности к «великой военной кампании». Харбин и другие крупные города были переполнены такого рода титулованными и именитыми «радетелями». Когда же стало выясняться, что война принимает нежелательный оборот, что вместо победных маршей стала звучать совсем другая музыка, что война — это не петергофские и царскосельские парады, а лишения, боль, кровь и смерть, что требуется не «участие присутствием», а «участие делом», то поток праздных визитеров прекратился. Остались лишь те, кто ощущал нравственную потребность выполнять тяжелую, малоприметную, но столь необходимую каждодневную работу. В это число самоотверженных людей входил и А. И. Гучков.

После отъезда жены самому приходилось решать много личных бытовых вопросов. Например, 4 ноября 1904 г. Александр телеграфировал брату Николаю: «Спасибо газеты, посылки. Закажи спешно сапоги, пару легких, пару непромокаемых. Возобнови истекший абонемент Русских ведомостей. Новостей дня. Пришли фотографический аппарат взамен потерянного… Сижу без обуви, ибо часть вещей, сапоги украли ночью»{225}. С конца года тональность корреспонденции родственникам меняется. Основное внимание теперь обращено на бездарное командование, на ужасающие условия быта армии, на хищения и безответственность интендантства{226}. По мере ухудшения военной обстановки все чаще звучит боль за судьбу армии и России. Эта тема по сути дела и возникает впервые в это время.

«С новым годом, голубка, — пишет он Марии Ильиничне 1 январе 1905 г. — Пошли нам Бог, счастья, нашему бедному, бедному отечеству…» И через день продолжает: «Все эти дни мы находились под гнетущим впечатлением падения Порт-Артура. Мучителен не только самый факт падения, сколько все эти подробности, унизительные для того, что краска стыда поднимается. Наконец-то начинается развенчивание Стесселя»{227}.

В январе 1905 г, в России началась революция, мощным катализатором которой была русско-японская война. А. И. Гучков находился в районе военных действий вплоть до печального эпилога военной авантюры царизма — Мукденского сражения. Плохая организация войск, бездарное командование, безобразия в обеспечении снабжения — все это предопределило тяжелое поражение. Хаос и паника царили везде. Главноуполномоченный Красного Креста с возмущением наблюдал трусливое бегство многих лиц из числа обслуживающего персонала госпиталей, оставлявших раненых на произвол судьбы. В этой ситуации он принимает чрезвычайно смелое и благородное решение остаться в Мукдене вместе с неэвакуированными солдатами и содействовать передаче госпиталей японской армии в соответствии с международными нормами. С последней почтой, 24 февраля 1905 г., он отправил жене одно из самых проникновенных писем: «Голубка моя, безутешная Маша! Мы покидаем Мукден. Несколько тысяч раненых остаются по госпиталям. Много подойдет еще ночью с позиций. Я решил остаться, затем дождаться прихода японцев, чтобы передать им наших раненых. Боже, какая картина ужаса кругом!.. Не бойся за меня. Я люблю тебя и с каждым днем все больше… Твой, твой, весь твой А. Гучков»{228}.

Поступок произвел большое впечатление на современников. По получении известия об этом московская городская дума на заседании 8 марта признала, что «А. И. Гучков совершил подвиг самопожертвования» и по предложению городского головы В. М. Голицына единогласно постановила: 1) выразить уважение этим самоотверженным подвигом; 2) возбудить ходатайство о том, «чтобы путем соответствующих сношений А. И. Гучкову была предоставлена возможность возвращения непосредственно в действующую армию» и 3) выразить супруге и братьям свою благодарность и признательность. В своем обращении гласные заметили, что деятельность А. И. Гучкова и «подвиг оставят неизгладимый след в благодарной памяти Москвы»{229}.

В начале мая 1905 г. ему удалось вернуться в Москву. Появление его в зале заседаций городской думы на Воскресенской площади 17 мая было триумфальным. Как свидетельствует думский журнал, «гласные встали со своих мест и продолжительными аплодисментами выразили свое горячее приветствие прибывшему в заседание А. И. Гучкову»{230}. По словам современника, «своим участием в русско-японской войне и особенно поездкой к бурам, воевавшим против англичан, он как бы вошел в легенду»{231}.

В России нарастало революционное движение, втягивавшее в водоворот событий все слои русского общества. Буржуазно-либеральная среда, к которой по своему происхождению и взглядам принадлежал А. И. Гучков, бурлила. Городские думы, предпринимательские организации, земства принимали неслыханные по своему радикализму призывы (о допущении стачек рабочих, предоставлении свободы собраний и союзов, свободе печати и т. д.). Чрезвычайно острым был и земский съезд, происходивший в Москве в мае, в работе которого участвовал А. И. Гучков. Съезд вынес решение направить депутацию к царю, в задачу которой входило изложение соображений о необходимости созвать народных представителей для решения вопроса о войне и мире и «установлении обновленного общественного строя».

На съезде отчетливо наметилось размежевание общелиберального лагеря, отражавшее разное понимание методов и сроков достижения конечной цели — конституционного строя, как и форм