Танцующая на ветру - Наталия Терентьева

Я молча вышла из общежития, решив продолжить поиски Машки. Не может быть, чтобы мою прекрасную, умную, добрую собаку убили. Тетя Даша нарочно врет.

Папа, который должен был слышать наш разговор, ничего не спросил, он уверенно топал куда-то по улице, таща свою сумку, которую он не стал оставлять в общежитии. Мне было интересно, что же у него в огромной сумке? Неужели действительно вещи, и Валюша велела ему не возвращаться без какого-то документа, который я хочу подписать.

В небольшой конторке, на которой было написано «Юридические услуги», папа оставил сумку, поздоровался с секретаршей, взял у меня паспорт, сразу прошел с ним в кабинет, как будто он здесь все хорошо знал, минут через десять позвал меня.

– Вот, – кивнула мне женщина, сидевшая за столом, – проверьте паспортные данные и подписывайте.

– А что это?

Мне никто не ответил, я хотела сесть на стул.

– Я не приглашала вас садиться, я сказала: «Читайте», – прокомментировала женщина.

Я пожала плечами и стала читать. Я сначала ничего не поняла в том, что там было написано. «В связи… по причине…» Но я собралась и попыталась сквозь странный, как будто ненастоящий русский язык увидеть смысл. И мне кажется, я его увидела.

– То есть ты хочешь, чтобы я заранее отказалась от метров, которые на меня дадут? – спросила я папу.

Папа сделал жалкое-жалкое лицо, как будто он клоун, а клоуну – не папе – только что сказали, что он плохой поэт и ничтожество. Вот как бы отреагировал клоун? Жалобно задвигал бы бровями, рот бы у него поехал на бок, губы и подбородок сильно затряслись, лоб сморщился в некрасивую гармошку, остатки пегих волос поднялись бы над вспотевшим лбом…

– Это… – ответил папа и замолчал.

– Попрошу без семейных сцен. Здесь все официально, – раздраженно сказала нотариус.

– Дочка… – прошептал папа. – Пожалуйста…

Я не знала, что мне делать. Наверно, это не имело отношения к моей квартире, которую мне когда-то, очень скоро, через пару лет должны дать, или даже раньше. Ведь я не жила с папой, и моя настоящая квартира все равно принадлежала им… Все как-то запутано и непонятно, другие законы другого мира, которых я совсем пока не знаю…

Я подписала документ. Всё равно они от меня не отстанут. И папе житья от Валюши не будет. А куда он на самом деле денется?

Нотариус, опустив глаза, негромко проговорила:

– Только не надейтесь, что это решит все ваши проблемы. Это лишь… гм… В общем, до свидания, господа.

Мне показалось, что она чем-то очень недовольна. То ли папой, то ли мной, то ли своими действиями и тем, что она сказала. Или тем, что не сказала.

– Приятно, когда тебя называют господином, правда, дочка? – засмеялся папа, выходя из кабинета, подмигивая секретарше и подхватывая свой клетчатый баул.

Я в ответ только пожала плечами. Мне мир без господ и слуг гораздо больше нравится, но папе я этого говорить не стала.

На улице папа, аккуратно убравший документ в сумку, погладил меня по рукаву.

– А теперь надо, чтобы ты поехала в Москву и прописалась к нам в квартиру.

– А сейчас я не прописалась?

– Нет! – замахал руками папа. – Это другое. Там Валюша все написала, в тетрадке. Пункт первый – отказ у нотариуса, обязательно с паспортом, обязательно! Кстати, ты не нашла мне пятьсот рублей?

Я протянула папе деньги, как раз те, что вчера мне заплатили за уборку.

– Спасибо, дочка, спасибо! – У папы снова намокли глаза. – Никто мне не давал денег. Никогда! У Валюши не допросишься… И вот дочка, наконец, поняла, как тяжело жить ее папке… Понимаешь, когда вот тут… – Папа потер себе грудину, и я думала, что он опять заговорит о болезни, но он сказал о другом: – Вот тут все время о чем-то щемит, щемит… Мысли всякие, образы, эпитеты, метафоры… слова носятся… и все хочется плакать и думать о хорошем… А тут жизнь, грубая, неправильная… Унижения, оскорбления… Как у Достоевского! Все вернулось, все так похоже! А человек и не менялся! Понимаешь, дочка?

Я неуверенно кивнула.

– Ну, поехали?

– Куда? – удивилась я.

– В Москву!

– В Москву?! Сейчас?

– Ну да, ведь мы только полдела сделали! Успеем, все сегодня успеем! Вот Валюшка-то обрадуется!

– Папа, у меня занятия в училище, я и так первую пару пропустила…

– Ничего, для дела не страшно! – легко ответил папа, решительно взяв меня под руку. – Пойдем, а то скоро электричка, как раз скоростная, всего с тремя остановками идет, надо доехать, успеть! Я узнал расписание. Мы с Борисом все узнали. Так-то, дочка! С папкой не пропадешь!

Я просто не успевала за переменами папиных мыслей и настроения. Только что просил денег, потом жаловался, вспоминал Достоевского, чем очень меня насторожил – значит, не такой он глупенький, каким прикидывается, а теперь тащит меня и куда – в Москву!

– Но…

– Давай, давай! Смелее! Так вот и бывает! Встанешь утром, не знаешь, что ждет тебя вечером… Я иногда утром думаю – а вот вдруг вечером мне позвонят и скажут – ваши стихи издают отдельным томом… С золотыми буквами… И еще вам заплатят сто тысяч… Только согласитесь у нас публиковаться… А я им, значит… «Подумаю! Может, и не соглашусь еще! Душой не торгуют!» Понимаешь, дочка? А где остановка тут у вас?

Не очень уверенная, что я правильно все делаю, я все же согласилась поехать в Москву с папой. Потому что вдруг почувствовала, что у меня есть родственник, самый близкий. Я понимаю теперь, почему Лена так переживает о своей матери, постоянно о ней говорит, ругает то ее, то Якупа, то их вместе, и говорит-говорит… Потому что у нее есть близкий, родной человек рядом. Плохой, хороший – не важно. Родной. Это как будто часть нее самой. Только отдельно. Не знаю, как объяснить, но я это почувствовала. И поэтому поехала с папой. Даже не из жалости и не потому, что поняла, что Валюша его со свету сживет. Но и поэтому тоже.

На вокзале я чуть отстала от папы, услышав знакомый голос. У киоска, в котором можно выиграть мягкую игрушку, стоял Паша Веселухин, сосредоточенно пытался достать «одноруким пиратом» розового то ли зайчика, то ли котика и вслух рассуждал, уговаривал игрушку нормально себя вести, то ласково, то матом… Я видела, как он раз подцепил, два, зайчик-котик свалился. Паша, не сдаваясь, заплатил еще, снова поехала эта механическая «рука», снова опустилась на котика, снова тот соскочил… Я подошла к Паше и подергала его за куртку.

– Паш…

Паша, как от удара током, дернулся, повернулся ко мне с совершенно ошалелыми глазами.

– Ты?.. Т-ты?

Он так чему-то удивился или перепугался, что я сама отступила от него на шаг.

– Ну я… А что ты так удивляешься?

– А… я… ты… Это… ты…

– Сосредоточься и попробуй еще раз, – посоветовала я Паше.

– А-а, да… – Паша послушно повернулся к автомату, стал шарить в кармане. –Кажется, все… – Он виновато посмотрел на меня и еще раз проверил карманы.

– Я вообще-то не это имела в виду. Снова скажи, что хотел. Ты один? А где Дашка?

– А чё она должна со мной быть? – Паша независимо пожал плечами. – Я… Это… Руська… – Паша, всегда отличавшийся непредсказуемостью и крайней смелостью в поступках, вдруг шагнул ко мне, схватил меня за плечи и так сжал, что у меня что-то скрипнуло в позвоночнике.

– Паш… – Я попыталась высвободиться, да не тут-то было! Паша держал меня крепко, выглядел при этом жалко и одновременно самодовольно.

Я принюхалась. Паша курит, это не секрет. И Паша довольно сильно душится. Почти что женатый человек, понятное дело!

– Зачем тебе игрушка?

– Так это… Я тебе хотел игрушку…

– Мне? Мне?! С чего бы это? – Я все-таки осторожно выскользнула из его рук.

Паша растерянно похлопал перед собой большими неловкими руками. Как-то он еще подрос, что ли… Мальчики ведь растут до двадцати пяти лет, особенно глупые… Как будто их организм думает – вот вырасту, может, чуть поумнею, жить легче станет. Потому что Паше от его глупости очень тяжело живется.

– Ты… это… – Паша побурел и стал смеяться.

Так, ясно. Живет он с Дашкой или не живет, а особо не повзрослел.

Я присмотрелась. Выглядит Паша неважно. Мешки под глазами, кожа помятая, нечистая, брился дня два назад, одежда грязноватая, ботинки не мыл с прошлой зимы…

– Чё? – Паша нервно отряхнулся под моим взглядом. – Чё не так?

– Да все не так, Паша. Где Даша твоя?

– Чё? Не моя она! Я… это… вообще… с Толяном теперь буду в комнате… Хочешь, приди, посмотри!..

– Не хочу.

– А ты чё здесь?

– А у меня отец приехал, – вздохнула я. И самой в этот момент стало удивительно приятно. Никто не понимает, что такое для детдомовских так сказать. Я, конечно, и раньше говорила: «Мне папа телефон подарил», «Мне папа звонил». И сейчас это уже не так остро чувствуется, как раньше… Но всё равно приятно. Даже про такого папу, как мой.

– М-м-м… – Веселухин покивал, явно не зная, что сказать. – А… это… чё хотел?

Я улыбнулась. Начать сейчас рассказывать Паше, зачем приехал папа? Паше, который на самом деле ко мне хорошо относится, и если бы он не набрасывался на меня, то я бы с ним дружила, был бы он моим самым лучшим другом.