Звезда (Сборник) - Эммануил Казакевич

Временами Ийка завистливо поглядывала на хлеб, не прекращая работы, уговаривала себя:

— Вот уж управлюсь, тогда поем в свое удовольствие.

Ийка составила тарелки горкой. Вытирая последнюю, она отошла полюбоваться ими, и ее голосок, сразу перескочив через целую октаву, поднялся до самой верхней возможной для нее нотки. В это время потолок у окна с грохотом повалился вниз и в наполненной солнцем посудной внезапно погас свет.

Ийка упала навзничь.

Надвое раскололась мокрая тарелка. Недоеденная горбушка попрежнему лежала на подоконнике.

В окна соседнего класса ворвался грохот. Со столиков посыпался хирургический инструментарий. На пол упали осколки. Хирург пошатнулся.

— «Фокке-вульф»! — крикнул кто-то из санитаров.

Хирург прислонился к стене. Люди метнулись к выходу. Раненый лежал на операционном столе неподвижно. С раскрытой полости живота соскользнула хирургическая салфетка.

Наташа подняла голову и вопросительно посмотрела на хирурга.

Осколок с визгом пролетел между ножками стола.

— Будем продолжать, — с трудом произнес хирург.

Наташа подбежала к двери и загородила собой выход. Она хотела что-то крикнуть, но у нее захватило дыхание, и она сказала совсем тихо:

— Доктор говорит: будем продолжать. — Она испугалась, что ее никто не услышит, но кончила уже совсем шопотом: — Никто не уйдет, пока мы не кончим работу.

В этом грохоте, может быть, только шопот и можно было услышать.

В комнату вывалилась оконная рама. Хирург попросил, чтобы его подвели к столу и посадили на табурет.

— Два кохера и один пеан, — сказал он операционной сестре.

Рядом с госпиталем рвались мины. В палату принесли новых раненых.

Операция продолжалась. Наташа помогала операционной сестре. Передний край, к которому она так стремилась, проходил теперь здесь, через операционную, раскинутую в этом классе.

Когда операция подходила к концу, ее толкнуло, ногу чем-то обожгло, горячая волна подкатилась под горло. Во рту стояла теплая кровь. Столик с наркозом закружился вдоль стенок класса и опрокинулся. Ее подняли и положили на стол.

— Хлорэтил! — приказал хирург.

Наташе надели маску.

— Считайте!

Что-то холодящее прошло по щеке. Она не то провалилась, не то улетела куда-то — стола под спиной не было.

— Четыре… пять… семь… пять… восемь…

Сквозь сон Наташа услышала гул, и кто-то рядом сказал.

— Опять «фокке-вульф»! Над самой крышей залет.

Больше она ничего не слышала…

К вечеру Наташа проснулась.

Залитая по грудь гипсом, она лежала молча и чуть заметно улыбалась.

— Больно? — спросил сосед.

Она не расслышала.

— Верно, очень больно?

— Да нет, ничего.

Она посмотрела в окно и почему-то вспомнила: «Чувствовать себя сильным и способным к борьбе — это и есть счастье». Где-то она читала это — кажется, у Сергея. Ну да, это было написано поперек обложки на его обшей синей тетради, а дальше, кажется, шли задачки по химии.

То ли небо склонилось ближе к окну, то ли Наташу кто-то приподнял к небу, только луна и звезды в тот вечер были и крупнее и ярче. Стоит лишь протянуть руку — и дотронешься до Млечного пути. Ей казалось, что она может все. Она чувствовала себя очень счастливой.

О гибели подруги Наташа не знала. Ей сказали, что Ийку срочно вызвали в санотдел армии и оттуда отправили на курсы учиться. Наташа скучала по Ийке, ждала от нее писем и присматривалась к соседям по палате.

Рядом с Наташей лежали два командира. Оба были из одной дивизии, оба ранены в череп. Они ни разу не видели один другого, хотя их носилки стояли вплотную.

Майор воевал третью войну. Младший лейтенант недавно кончил училище.

— Это — сынок мой, — любил говорить майор. — Теперь никуда его от себя не отпущу. А скажи, сестричка, ты ведь видишь, — спросил майор у Наташи: — похож младший лейтенант на меня или нет?

Оба соседа были одинаково слепы, одинаково терпеливы. Одинаковая повязка — «шапка Гиппократа» — белела у обоих на голове. А главное — у обоих была одна судьба.

Прямые вороного цвета волосы с упорной проседью падали на лоб майора. Лицо изможденное, землистое, с резко обозначенными углами скул. У младшего лейтенанта — круглое веснушатое лицо. Сквозь бинты пробивались огненные вихры.

— Да, товарищ майор, младший лейтенант удивительно походит на вас, — убежденно сказала Наташа и сама поверила в это. — Просто вылитый сын. А у вас есть сын? — спросила она.

— Был у меня сын, — глухо сказал майор.

И Наташа подумала: вот ведь смешной девчонкой была она прежде, все ей хотелось сделать что-то особенное, чем-то отличиться, чтобы ни в коем случае не походить на подруг. А теперь, наоборот, люди стараются отличиться, чтобы походить на других и не отставать от соседей.

…Ногу жгло. Огонь из ноги разбегался по всему телу, охватывая койку, палату и дом.

— Откуда ты, парень, родом? — крикнул майор через всю палату раненому, которого только что внесли и положили у входа.

— Из Хабаровска, — отвечал новичок.

— А я с Урала. Да мы ж совсем земляки! — обрадовался майор.

Наташа уже много раз слышала подобные разговоры, но только сейчас она поняла, почему все вновь прибывающие раненые ищут прежде всего своих земляков, потом ровесников, потом тезок, пытаясь в каждом «своем» найти что-то родственное, почему пожилые бойцы называют молодых сестер дочками, а молодые бойцы пожилых сестер величают матушками.

Она попросила у майора листок бумаги и стала писать матери.

На батарее

После ранения Наташа долго лежала в тыловом стационаре.

Летом 1942 года немцы подходили к Харькову, к Воронежу, к Сталинграду. В такие дни постельный покой и бездействие были особенно невыносимы.

В сентябре Наташа вернулась в распоряжение штаба армии.

У начсанарма она получила направление в дивизию для использования в санбате. У начсандива она выпросила направление в полк «для использования в санчасти».

— Очень прошу вас, направьте меня в боевые порядки, — обратилась Наташа к начальнику санслужбы полка.

— Обязательно в боевые порядки? — переспросил начальник, просмотрев ее документы.

К роще, где был расположен блиндаж санчасти, подъехал невысокий, но ладный и крепкий, сильно загорелый капитан с двумя орденами и медалью «За отвагу».

Это был Никитин, начальник штаба полка.

Капитан приветливо поздоровался с Наташей, выслушал ее и, подведя к обрыву оврага, вынул из кобуры наган.

— Умеете пользоваться? Приходилось?.. А ну, покажите… Ишь ты… Умеет!.. Так, значит, на передний край захотелось?

Капитан задумался.

— Что касается линейной батареи, — сказал он после минуты молчания, — прямо говорю: не советую. Оставайтесь в санчасти. Или, хотите, я возьму вас в штабную к себе? На батарее трудно физически и к тому же небезопасно.

Капитан говорил искренне и просто. Незаметно для себя самой Наташа рассказала ему и об институте, и о матери, и даже о Сергее. Узнав, что Наташа знает немецкий, Никитин попросил ее прочесть ему немецкие письма, которые сегодня разведчики доставили в штаб.

Затем он приказал подать второго коня.

Через полчаса они были в штабной батарее.

Наташу поразили чистота и порядок в блиндаже начальника штаба, куда, по его словам, никогда не входила женщина. Стены были оклеены чистыми газетами. Землянку наполнял свежий запах хвои. На столике лежали книги.

Никитин достал из планшетки аккуратно сложенные газетные вырезки.

— Вот, посмотрите, что о моих солдатах пишут Это дивизионная газета. А это — из фронтовой. А вот и в «Правду» наши ребятишки попали. Маловато, четыре строчки всего, — добавил он с сожалением. — Ладно, когда-нибудь больше будет…

— Товарищ капитан, расскажите, пожалуйста, за что и когда вы получили медаль «За отвагу», — попросила Наташа. Эту медаль она ценила выше многих других наград.

— Да что обо мне! — отмахнулся Никитин. — Вот у меня разведчик есть один, так у него три таких… Сам его представлял. Такой это хлопец!..

И он с увлечением стал рассказывать о своих «хлопцах».

— Боги войны, одним словом. Сами увидите.

В штабном блиндаже пятой батареи было шумно. Наташа спустилась по ступенькам и нерешительно остановилась на пороге блиндажа. В тесной землянке артиллеристы, сидевшие вокруг столика, казались особенно рослыми. Наташа почувствовала себя маленькой и невзрачной. До сих пор она имела дело только с больными и ранеными. Как примут ее эти крепкие, сильные люди? Наташа оглянулась, чувствуя на. себе пытливые, пристальные взгляды. В блиндаже замолчали.

— А мы уж тут спорили, к кому вы попадете. Я об заклад бился, что к нам!