Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот - Александр Мелихов

Паутина-хранительница... Этот образ пришел Сабурову в голову, когда он на лодке приближался к острову, на котором сохранилась община раннехристианского типа: с общим имуществом, взаимопомощью, братством и всем остальным, о чем мечталось Сабурову. Дело происходило в Эфиопии: неописуемой лазурности озеро, неописуемой изумрудности трава и при всем том Африка: в бархатной траве ютятся скорпионы, а в лазурной влаге клацают челюстями крокодилы. Подплывая к острову, Сабуров увидел, что прибрежные кусты оплетены бесконечной серебристой паутиной, опоясывающей остров без единого изъяна: с острова много лет никто не выезжал - община ни в ком не нуждалась. Боже, как изодрана государством паутина наших душевных связей!.. Образ затянутого паутиной острова, возмущался известный философ и общественный деятель сэр Чарльз Брукс, это лучшая критика воззрений Сабурова: он восхваляет людей, не имеющих выхода наружу, к чему-то более высокому, - святому, в конце концов! - но погрязших в обслуживании друг друга, то есть самих себя! "А для чего нужны все эти божества, святыни? - возражал Сабуров. - Для чего человеку сохранять этот пережиток рабства: потребность непременно смотреть на что-то снизу вверх?".

Кстати, лет через тридцать-сорок об этой же паутине небрежно обмолвился один европейский писатель, в течение нескольких лет считавший себя очень знаменитым: поклонницы именовали его не иначе как Стилист. Стилист обронил, что серебристая паутина - единственное место в записках Сабурова, обращенное к эстетическому чувству. Стилист высокомерно удивлялся, что Сабуров, повидавший своими глазами все чудеса света, никак не упомянул ни о сверкании солончаковых пустынь, ни о грандиозной вычурности скал, ни о диковинных расцветках зверей и птиц, одни имена которых в поэте вызывают трепет: заметил лишь то, что он называл человеческими отношениями грязных невежественных существ, лишенных человеческого облика.

Любопытно, как воспринял бы этот упрек в мещанстве столбовой дворянин Сабуров? Но рецензия известного врача и путешественника Гаспара Курне подействовала на все существо Сабурова потрясающим образом. Курне в тщательно отобранных выражениях высказывал удивление, что автор "Записок Сабурова" не произнес ни слова об ужасающих болезнях, являющихся подлинным бичом обитателей первозданных островов и материков, - о чудовищных незаживающих язвах, целых гроздьях слепых глаз, раздутых животах, разрываемых клубками шевелящихся паразитов?

Прочитав эти строки, Петр Николаевич выронил газету и закрыл лицо руками, повторяя: "Он прав! Какой стыд! Какой стыд!". Здесь будет уместно вспомнить, что самого Петра Николаевича тропическая лихорадка дважды приводила к самому краю могилы, но смертная часть человека, даже П. Н. Сабурова, не могла всерьез занять его ум.

Сабуров очень любил сказку, услышанную им от каких-то кочевников: утка-праматерь плавала по бескрайнему океану, не находя ни крупицы тверди, чтобы свить гнездо. Тогда она нарвала пуха из собственной груди - с него-то и началась земля. Так было во все времена: вся твердь, на которой мы стоим, была когда-то кем-то вырвана из собственной груди.

Поразительное душевное здоровье и душевная щедрость Сабурова опиралась, я уверен, еще и на то, что ничего на свете он не считал своим. Вы владеете домом в центре Парижа, соглашался Сабуров, но задумайтесь: ведь тысячи писателей, артистов, художников, ученых должны были потрудиться в течение веков, чтобы Париж стал тем центром мировой культуры, куда стремятся тысячи людей со всех концов земли, - так что, сдавая квартиру внаем, вы отчасти торгуете славой Мольера.

Кем бы вы ни были и чем бы вы ни обладали, будьте уверены: в течение веков массы никому теперь не ведомых людей осушали болота, вырубали леса, прокладывали дороги к тому месту, где вы живете: уберите все это, останьтесь сидеть исключительно на своей собственности - и вы увидите, как все ваше золото обратится в золу.

Хорошо, вы не вульгарный хозяйчик, вы благородный обладатель таланта: вы написали гениальную поэму, вы сделали выдающееся изобретение... А скажите: язык, которым вы пользовались, открытые до вас законы природы, научные приборы, наконец, - и они тоже ваши создания? Да в простейшем гвозде, который вы вбиваете в стену, сосредоточена вековая металлургическая цивилизация!

А вы, маэстро - были бы вы скрипачом-виртуозом, если бы не была изобретена скрипка?

А вы, благородный поэт? Вы сами создали ту поэтическую культуру, отпрыском коей вам посчастливилось стать? Может быть, это вы обучили грамоте ваших читателей, вы развили в ваших почитателях художественный вкус, без которого ваши творения остались бы унылой белибердой?

Не только вокруг вас, но и в вас самих все наиболее ценное не принадлежит вам - даже ваш точеный мраморный нос, которым вы так гордитесь, он красив лишь до тех пор, пока окружающие согласны считать его таковым. Странствуя по свету, Сабуров, кажется, не встречал такого уродства, которое где-либо не считалось красотой. Чего стоят одни только уши до плеч или полумертвая шея, которая может держать голову не иначе, как при посредстве нескольких десятков вплотную нанизанных металлических колец!

В семидесятых годах прошлого века наделала шуму брошюрка, выпущенная в свет под безвкусным псевдонимом одной эксцентрической американкой, подвизавшейся в журналистике. Брошюрка носила на редкость изобретательное название - "В объятиях людоеда": кровожадный чернокожий каннибал похищает с элегантной яхты золотоволосую красавицу. Вначале людоед-гурман предполагает ею полакомиться, но, уже намазав горчицей, вдруг застывает, пораженный как громом ее небесной красотой. Сердце прекрасной блондинки тоже было тронуто этой наивной бескорыстной страстью, особенно после того как богатырь сложил к ее ногам весь свой наличный запас сушеных человеческих голов.

Описание любви среди мангровых зарослей, кокосов и бананов ни одна домохозяйка не могла читать без восхищения и зависти. Супруг-людоед исполнял малейшие прихоти своей прекрасной повелительницы, предоставив в ее распоряжение семнадцать обломков фарфоровых тарелок, ожерелье из гильз от винчестера и множество других сокровищ. Из любви к ней он за несколько дней изучил английский язык, чтобы объясняться ей в любви на ее родном языке, причем его милый акцент напоминал почему-то ирландский. Добродушный великан уверял ее с ирландским акцентом, что его покорили ее красота и чистоплотность, а также двенадцать разновидностей ее духов и лосьонов. Когда же златовласая повелительница начала тосковать по родным редакционным коридорам и стрекоту "Ундервудов", мужественный воин покорно сказал ей: "...как дай вам бог любимой быть другим" - и самолично снес ее на собственных могучих плечах к резиденции американского консула, где она произвела подлинный фурор своим загаром и травяной юбочкой, исключительно выгодно подчеркивающей ее прелестные формы.

Великодушный влюбленный провожал увозивший ее пароход, простирая к ней могучие руки с вершины вулкана, но когда она в последний раз оглянулась, его уже не было. Мораль отсюда вытекала, впрочем, довольно антирасистская: любовь всюду любовь, красота всюду красота, чистоплотность всюду чистоплотность.

Сабурову тоже удалось проникнуть вглубь этого гористого острова, изрезанного долинами, каждая из которых была заселена особым племенем. Он сумел завоевать доверие дикарей, и более того: ему удалось побеседовать с покинутым супругом отчаянной американки. Закаленный воин с содроганием признался, что его брак был одним из самых тяжких испытаний в его жизни, исполненный трудов и опасностей, и вступить в этот союз его мог заставить лишь патриотический долг: невеста обещала принести в приданое полсотни железных топоров вместо здешних каменных, а с железными топорами его родное племя могло рассчитывать на полное истребление всех вражеских племен, то есть всех остальных племен острова.

Прежде всего, новая жена навлекла на него позор своей упорствующей нечистоплотностью, никак не соглашаясь заворачивать свои испражнения в листья и закапывать в специально отведенном месте. А ее бестактность смотреть на жующего человека, когда каждый ребенок знает, что в этих случаях необходимо отвернуться! А невоспитанность - после самой обильной трапезы даже не рыгнуть в знак благодарности! А неразвитость ее вкуса она не находила удовольствия даже в мясе жареных собак и ящериц, не говоря уже о пауках, жуках и червях самых деликатесных сортов. Она удивлялась, что женщина убивается над издохшим поросенком, которого она вскормила своей грудью, - кто еще был бы способен на такое бессердечие? Она так ни разу и не собралась поискать насекомых в волосах у мужа (правда, может быть, потому, что их не ела). Она ежедневно мылась - из-за этой отвратительной привычки от нее совсем "не пахло женщиной". В довершение она натиралась столь мерзкими снадобьями, что у него не хватало духу к ней даже приблизиться.