Спарринг- партнеры - Гришэм Джон

Вторым был Джеррол Бейкер, отбывавший срок в тюрьме. Лензини навестил его там и снял показания. Подпись была его – при всей ее неразборчивости из-за отсутствия большей части левой руки, потерянной в результате несчастного случая с бензопилой, – но опять-таки нотариальное заверение Фриды Уилсон было подделано. Джеррол получил двадцать пять, а не шестьдесят тысяч долларов наличными.

Третьим шел Трэвис Джонсон, местонахождение неизвестно. Поддельная подпись, поддельное нотариальное заверение. Четвертым числился Даг Джампер, ныне покойный. Эксперт-почерковед ФБР изучил подписи и выразил уверенность, что все подписи на соглашениях Джонсона и Джампера были подделаны Маком Стаффордом. Не оставалось никаких сомнений, что он прикарманил двести тысяч долларов.

В целом, выяснилось, что выручка Мака от его мошенничества составила четыреста тысяч долларов, а не двести тысяч, на которые он имел право: сорок процентов от полумиллиона долларов, переведенных мистером Марти Розенбергом.

– Называйте это как хотите, – подытожил Лензини, – растратой, воровством или крупной кражей. Даже если не брать в расчет подлоги, это преступление на двести тысяч долларов. И оно попадает под юрисдикцию штата, а не федеральных властей. Другими словами, парни, это ваша песочница.

– А в чем тогда ваш интерес? – поинтересовался Дайер.

– Фиктивное банкротство является федеральным преступлением. Документы говорят сами за себя, джентльмены. Дело из тех, что проще не бывает, и вывернуться Стаффорду ни за что не удастся. Он использовал недействительные печати и штампы, заплатил часть денег Оделлу Гроуву и Джерролу Бейкеру, а остальное присвоил.

Дайер стал просматривать бумаги, а Масгроув спросил:

– И вы думаете, что он вернулся в страну?

– Ну, мы его не видели. У вас есть, у кого можно поспрашивать в городе?

– Как сказать, пока тут просто сплетничают. Я довольно хорошо знаю Джейка Брайгенса, на прошлой неделе столкнулся с ним в суде, но он ничего не говорил.

Лензини взял еще один лист бумаги и нахмурился, глядя на него.

– Мы связались с авиакомпаниями и выяснили, что за последний месяц никто с таким именем в страну не въезжал. Не сомневаюсь, что Стаффорд использует другое имя. – Он отложил бумаги, сделал глоток кофе и произнес с серьезным видом: – Джентльмены, мне не нужно напоминать вам о щекотливости сложившейся ситуации. Когда вы созовете свое большое жюри…

– Вы хотите сказать, «если» мы созовем, – перебил его Дайер.

– Да, конечно…

– Я возглавляю наше большое жюри, мистер Лензини. И это я решаю, созывать ли его вообще, и если да, то делаю это без указаний со стороны ФБР. Я уверен, что прокурор США в Оксфорде не хотел бы моего вмешательства в дела его большого жюри.

– Разумеется, нет, мистер Дайер, но преступления серьезные, а дело представляется элементарно простым.

– Да, выглядит все так, кто спорит. Тем не менее мы проведем свое расследование и примем решение. Я уверен, что мы предъявим обвинение, но сделаем это по-своему.

– Отлично. Как я уже говорил, это щекотливая ситуация, поскольку мы имеем дело с человеком, который умеет ускользать из рук правосудия.

– Я это уже понял, – огрызнулся Дайер.

– Мы должны проявить максимум осторожности при выборе тех, с кем будем говорить о Стаффорде.

– Я это понял, – еще резче заявил Дайер.

После ухода агента Дайер и Масгроув с полчаса просматривали документы, и то, что было вполне очевидным при поверхностном ознакомлении, полностью подтвердилось. Оба знали Мака много лет, и, хотя близкими друзьями с ним и не были, не хотели участвовать в деле, из-за которого коллега-адвокат окажется в тюрьме. Было ясно, что потерпевшие – обманутые клиенты – понятия не имели о мошенничестве Мака, пока ФБР не сообщило им об этом.

Однако чем дольше они обсуждали открывшиеся перед ними возможности, тем больше им нравилось дело. Оно вносило приятное разнообразие в рутинную процедуру бесконечных разбирательств с варщиками метамфетамина, торговцами наркотиками, угонщиками автомобилей и домашними тиранами. Дела о преступлении белых воротничков были большой редкостью, и с таким простым им еще не приходилось сталкиваться. Мак решил обокрасть своих клиентов, и их обязанностью как представителей штата было раскрыть преступление и добиться справедливости.

А необходимость сохранить следственные действия в тайне представлялась настоящим вызовом.

В душную субботу Мак был занят работой в гриль-баре и, обслуживая горстку клиентов, следил одним глазом за парковкой. Ровно в час он увидел знакомую машину, которая свернула с Хайленда и заехала на стоянку.

Это был «меркьюри» 1983 года выпуска, который он купил за два года до бегства из города. Машина, конечно, вместе со всем прочим досталась Лизе при разводе, а теперь, похоже, перешла к его дочери. Марго выбралась из салона, чувствуя, как у нее кружится голова при мысли, что она вот-вот окажется в баре колледжа. Она была одета по-студенчески: в обтягивающие джинсы, босоножки и блузку с глубоким, почти неприличным вырезом. Мак пообещал себе не говорить ни слова о ее наряде.

Он встретил ее у дверей, и они удалились за столик в задней части ресторана. Мак подозвал официанта, который ему не нравился и который слишком долго пялился на его дочь, и они заказали чизбургеры и чай со льдом.

– А можно заказать мне пива? – спросила она, делая первую попытку его спровоцировать.

– Вам семнадцать лет, юная леди. По закону для этого надо быть старше двадцати одного года, плюс ты сегодня за рулем.

– У меня есть удостоверение личности, по которому мне двадцать четыре. Показать?

– Нет. Я трачу половину своего времени на проверку поддельных удостоверений личности. Где ты его взяла?

– Ни за что не скажу.

– Кто бы сомневался.

– У всех есть такие, Мак.

– Я все еще Мак.

– Мне больше нравится так. Тебе никогда не подходило «папа».

– Могу я узнать последние новости о твоей маме?

Улыбка исчезла с ее лица, а глаза наполнились слезами. Принесли чай в высоких бокалах, и она сделала глоток. Потом, посмотрев в окно, сказала:

– На самом деле ничего не изменилось, если не считать, что она мало ест. Она слабая и хрупкая и… ну, просто жалкая какая-то.

Ее губы задрожали, она закрыла глаза и прикрыла рукой рот. Мак похлопал ее по руке и прошептал:

– Мне очень жаль.

Минута слабости прошла, и Марго, выпрямив спину, улыбнулась и стиснула зубы. Крутая девчонка, которой Мак гордился.

Она сказала:

– Конечно, я усложняю ей жизнь. Вчера я спросила, могу ли сама съездить в Мемфис, сказала, что у меня назначена встреча с чуваком из приемной комиссии в Родсе и все такое. Что вообще-то правда. Ей эта идея не понравилась, она сказала «нет», одной мне поехать нельзя. Вчера вечером мы ужинали в большом доме, и она сообщила Герми и Хани, что я собираюсь в Мемфис одна. Они, как обычно, выпали в осадок. Можно подумать, я хочу пройтись голой по гетто. Получился неплохой скандальчик. Я напомнила им, что права у меня уже два года и я несколько раз ездила в Тьюпело с друзьями. Герми рычал и шипел, говорил, что я не смогу найти колледж Родса. Поэтому я спросила его, где он находится в большом городе. Он сказал наугад и ошибся, а потом я все разложила по полочкам. Автострада номер семьдесят восемь в Мемфис, пятьдесят четыре мили отсюда, оставаться на семьдесят восьмой после того, как она перейдет в Ламар-авеню, затем повернуть направо на Саут-паркуэй, следовать по нему на север мимо Юнион, мимо Поплар, повернуть налево и ехать на запад по Саммер-авеню примерно квартал. Слева будет зоопарк, а справа – колледж. Я отчеканила все это так, что Хелен даже засмеялась, а мама улыбнулась. Понятно, я умолчала о маленьком крюке сюда, в гриль-бар. Слева от Парк-авеню, на север от Хайленда, два квартала к востоку от Саутерн, где назначена встреча с тобой. Это бы их сильно расстроило.

– Значит, мое имя все еще табу?