Сын города - Том Поллок

«И ему нужна твоя помощь, Брэдли, так что поднимай задницу».

Бет неуверенно встала, не обращая внимания на попытки Фила ей помочь. От ужаса кружилась голова – она чувствовала себя призраком, плывущим над изломанными мертвецами. Шагу нельзя было сделать, чтобы не наступить на одного из них. Трусливая ее часть хотела, чтобы они ушли под гравий, исчезли; хотела закрыть глаза и забыть, что видела их. Она сердито отпихнула от себя это чувство и взамен заставила себя посмотреть на тела взрослых, свернувшихся вокруг своих детей, потому что, какой бы мелочью это ни было, это было наименьшим и одновременно всем, что она могла сделать.

– Как вы делали это раньше? – внезапно спросила она. Гнев ее нарастал; от него разболелся желудок. – Как убивали Высь?

Он издал короткий смешок.

– Убивали? Мы, главным образом, стараемся только, чтобы он убивал нас чуть медленнее.

Бет уставилась на него, и у парня отпало всякое желание шутить.

– Ладно, – сдался Фил, – однажды моя мать почти прикончила Высь навеки: она сожгла его огнем, жарче, чем… ну, что угодно. Мы называем это Великим пожаром.

Бет потребовалось несколько секунд, чтобы это осознать, потом она недоверчиво переспросила:

– Великий пожар? В Лондоне? Это была твоя мама? Это было?.. Боже мой, это было оружие?

Фил монотонно ответил детским стишком:

– Лондон в пламени пожара; лей же воду, воду лей. Пламя, пламя, пламя, пламя: смой кровь улиц с Паддинг-лейн. – Он холодно улыбнулся. – Сентябрь тысяча шестьдесят шестого: та пекарня была ее огнивом, но топливом стала только она сама. Да, Бет, это было оружие – ее великое оружие. Некоторые сказали бы – ее великая сила, потому что иногда лишь сила уничтожать способна спасти все остальные силы. – Он гордо задрал подбородок. – Город горел три дня и три ночи, но не тронул ни волоска ни на одном человеческом ребенке. Вспомни об этом, когда в следующий раз соберешься назвать мою мать чудовищем. Гаттергласс говорит, долгое время они считали, будто с Высью покончено, но, должно быть, глубоко под землей остался его зародыш.

Теперь ярость завязла у Бет во рту, вызывая позыв сплюнуть ее, но откуда взялось это чувство? Девушка не знала этих людей; она даже не знала, что в городе жили такие люди, так почему же она дрожит от желания отомстить за них? Ответ пришел к ней быстро, рожденный волной ярости: это были ее улицы, Лондон был ее местом, и если в его стенах жили люди, они были ее людьми. Город был живым, и Бет всегда в глубине души знала это.

Она не убегала из дома. Ее дом был здесь: ее дом и ее народ.

Ее народ, ее война.

Она посмотрела на Фила. Его лицо отражало ту же ярость, что и ее.

– Мы должны идти, – тихо сказала Бет. – Надо собрать армию.

Он посмотрел на нее с благодарностью, сменившейся затем выражением, которое Бет узнала, хотя оно и выглядело неуместным на его дерзком лице.

Это был тот же взгляд, что появлялся на лице Кары, когда та поддерживала Бет в очередном глупом поступке: мольба о храбрости. «Пожалуйста, – говорил он, – придай мне достаточно смелости для этого».

Потом Фил сорвался с места и проворно полез по мертвому буру, пока не встал, кое-как балансируя на самой вершине: тощая тень, колеблющаяся на фоне облаков.

– Высь! – завопил он дико и неразборчиво. Через весь спящий город он бросал вызов кранам на темном горизонте, повторяя снова и снова. – Высь! Вы-ы-ысь!

Наконец парень спустился вниз и, пошатываясь, подошел к Бет. Его глаза были широко распахнуты, и девушка заключила его в объятия и крепко прижимала к себе, пока он не перестал дрожать.

Глава 16

– Куда теперь, командир? – Бет сидела на столбе, разрывая жиронепроницаемую бумагу с бутербродом. Запах копченого окорока и горячего расплавленного масла поплыл по холодному воздуху.

Через несколько часов после того, как они покинули Поля Сноса, Бет обнаружила, что больше не может вспомнить, что чувствовала, находясь там. Она вообще не могла ничего почувствовать: как будто эмоции взорвались от гнева и выключились, оставив только самые примитивные телесные ощущения: холод, растяжение мочевого пузыря, боль уставших мышц…

Бет откусила большой кусок, внезапно почувствовав зверский голод.

– Хочешь? – пробормотала она с полным ртом хлеба и бекона.

Фил с улыбкой отказался:

– Мне это не нужно.

Бет проглотила:

– Ах да, твой хваленый синтез. Ты никогда ничего не ешь? Так, просто, ради вкуса?

– Конечно, хороший кусок асфальтового пирожка или пару бензиниченок, когда находится минутка. Ничего подобного, – он посмотрел на сэндвич Бет со смесью любопытства и явного недоверия. – Кстати, о минутках: который час? – спросил парень.

Бет глянула на свой «Джи-шок»:

– Шесть двадцать три утра.

– Тогда можно расслабиться; особы, которым мы собираемся нанести визит, еще не скоро проснутся.

Тьма все еще застилала улицу за вокзалом «Ватерлоо», где они сидели, но офисные костюмы уже засновали взад-вперед, газетные киоски запестрели новыми заголовками, а машины и автобусы деловито зашуршали по асфальту.

– Чего я не понимаю, – сказала Бет, – так это почему ты считаешь, что нам будет трудно привлечь союзников на свою сторону. Я хочу сказать: Высь откровенно опасен, так отчего же почитатели твоей мамы не выстраиваются в очередь его свергнуть?

Фил посмотрел на девушку так, словно она была премированной идиоткой:

– Ты шутишь, да? Потому что он откровенно опасен. Мы никогда не сталкивались ни с чем подобным. Мать Улиц всегда собирала армию и вела ее сама, пока Высь не стал слишком сильным, чтобы его можно было убить. – Парень помрачнел. – Моя мать оставила нас в беде. Когда она рядом, все боятся и действуют. Когда ее нет — боятся и притворяются, что это не их проблема. Они проводят границы. «Пусть Высь остается в Сити, – говорят они, – и мы будем жить, и он пусть живет». А когда он нарушает эти границы, проводят новые: дескать, к северу от реки, к востоку от парка. – Фил выковыривал грязь из-под ногтей и рассеянно сщелкивал ее в ближайшего голубя. – И чем больше они уступают, тем мощнее становится Высь, а чем мощнее он становится, тем сильнее они пугаются, и поэтому и дальше откладывают действия. Порочный круг: глупо, но именно так все и происходит.

«Какой-то аттракцион долбаного оптимизма», – подумала Бет.

– Но те люди, – настаивала она, – те, из вчерашней ночи, – Каменники и Женщины в Стенах. Разве у них нет друзей, семей?

– Конечно, есть, – вздохнул Фил, – но на каждого мужчину или женщину, которые жаждут мести за своих убитых собратьев, найдутся трое других, свернувшихся калачиком в углу и умоляющих не навредить и им.

Он скорчился под потрясенным пристальным взглядом Бет.

– Не смотри на меня так, – попросил он. – Я не знаю, по какому пути пошел бы сам. И, что бы ты там ни думала, уверен, ты тоже не знаешь.

Бет дивилась: что же произошло с дерзким парнем, заявлявшим: «Я – худшее из чудовищ улиц»? Слои бравады слетали с него с огромной, пугающей ее скоростью.

Когда солнечный свет начал проступать из-за высоких зданий на горизонте, Фил потянулся и положил копье на плечо.

– Давай, заканчивай жевать. Нужно идти дальше.

Они пробирались через ранние утренние толпы. Несколько человек неодобрительно смотрели на асфальтокожего парня, разгуливающего в холод без рубашки, но совсем немногие – в конце концов, если не вглядываться, на улицах Лондона были десятки еще более странных людей.

Избегая главной улицы, они перепрыгнули через забор с желтым ромбом, предупреждавшим: «Высокое напряжение. Опасно для жизни». Фил взобрался по пожарной лестнице на крышу и, подойдя к двум возвышающимся трубам, изрыгающим кондиционерные пары, оперся о ближайшую трубу и остановился, задумчиво поджав губы:

– Ладно, Бет, – сказал он. – Люди, с которыми мы собираемся встретиться, нахальны, высокомерны и чертовски убийственно раздражают, другими словами, они – аристократия. Я предупреждаю тебя заранее: с ними нужно быть вежливыми, потому что…

– Потому что у меня длинный язык?

Он решительно кивнул.

– Окей, – сказала Бет, – но я не понимаю, о чем ты беспокоишься. Я могу контролировать себя, знаешь ли. Прямо сейчас, когда ты сказал «нахальны, высокомерны и раздражают», я и слова не сказала о горшках, чайниках[6] и зан…

Он шутливо ее толкнул:

– Пойдем. И сними часы – я не хочу, чтобы стекло отразило чье-либо глазное яблоко, провоцируя дипломатический инцидент.

Бет хотела было спросить у него, о чем, черт возьми, он толкует, но быстро отнесла вопрос к разряду бесполезного колебания воздуха и сунула «Джи-шок» в карман. Завернув за трубу, они столкнулись с прямоугольной штуковиной, задрапированной черной тканью, – высокой и широкой, как контейнер для морских перевозок. Фил сдернул ткань, обнажая гладкую плиту зеркального стекла.