Уроки истории - Павел Бегичев

Ну чем не методика?

Умеешь ли ты принимать милостыню? Намаций

Эта история очень необычна для нашего славянско–постсоветского менталитета…

Дело было в середине пятого века, в городе Клермон–Феррана, что уютно расположился в самом центре Франции. В те дни был там, разумеется, свой епископ. История даже сохранила нам его имя и изображение. Звали прелата Намаций. А вот его образ.

Обратите внимание, что в руке он держит макет храма. Это символично, поскольку Намаций много строил. В своем городе он возвел собор и перевез туда мощи святых Агриколы и Виталия, которые были не мужем и женой, как может показаться наивному читателю. Агрикола был богатым христианином из Болоньи, а Виталий был его рабом, которого сам Агрикола обратил в христианство. Позже, в гонение Диоклетиана, их обоих распяли за веру в Распятого.

Но все эти мужчины не имеют отношения к нашей истории…

Потому что речь пойдет о женщине. Супруге епископа Намация… Да–да, я и сам в шоке от того, что целибат в пятом веке еще не распространялся на некоторых епископов…

К сожалению ни имени, ни изображения этой женщины не сохранилось, а о заинтересовавшем меня эпизоде вскользь упоминает только Григорий Турский. Но все же этот маленький случай меня очень тронул.

Супруга Намация была женщиной практичной. От мужа она унаследовала страсть к строительству и тоже возвела на свои средства (а женщиной она была весьма богатой) базилику св. Стефана. Правда, уже за городом.

Все вы знаете, что женщин хлебом не корми, но дай покопаться в тонкостях дизайна интерьеров. Для меня загадка, как можно потратить пять часов на выбор «веселенького» рисунка штор или обоев, вместо того, чтобы с суровой мужской прямотой ткнуть пальцем в первое попавшееся…

Но наша Намациха (да будет позволено нам так ее называть) была настоящей женщиной и особенный интерес проявила к внутреннему убранству «своего» храма…

Однажды она сидела у храма и читала древнее пособие для средневековых дизайнеров, что то рисовала на страницах книги, попутно давая распоряжения относительно росписей в храме…

Но поскольку была она женщиной строгой и воздержанной, то была одета в простое черное платье. К тому же на лице ее была написана такая скорбь по поводу того, что в мире дизайна пока еще нет совершенства, что случайный прохожий крестьянин бедняк принял ее за нищенку, просящую подаяние и скрашивающей свой досуг чтением священной черной книги…

Нищий крестьянин, недолго думая, достал из сумы краюху хлеба и с чувством положил ее прямо поверх мудреных чертежей и зарисовок.

— Ешь, несчастная и моли Бога обо мне! — сказал бедняк мультимиллионерше и пошел прочь…

Намациха ошарашенно смотрела вслед тому, кто был в тысячу раз беднее ее.

Поступок землепашца так поразил епископшу, что она бережно принесла эту краюху хлеба домой и назначила строгий пост. Несколько месяцев питалась она только этой краюхой, ежедневно отщипывая от нее по маленькому кусочку…

А ведь могла и расхохотаться, сказав: я сама зарабатываю на хлеб!

Эта история напомнила мне менталитет апостола Павла. Человека, у которого был свой неплохой бизнес. Человека, который обеспечивал себя сам, но бывало так, что и он брал деньги у людей…

Например он писал филиппийцам:

— Вы знаете, Филиппийцы, что в начале благовествования, когда я вышел из Македонии, ни одна церковь не оказала мне участия подаянием и принятием, кроме вас одних; вы и в Фессалонику и раз и два присылали мне на нужду. [Говорю это] не потому, чтобы я искал даяния; но ищу плода, умножающегося в пользу вашу. 

Павел брал деньги с филиппийцев, чтобы они могли получить награду от Господа.

Почему же мы часто стесняемся принять помощь от ближних? Нет ли в этом гордыни, которая сводит на нет всю нашу деятельность?

Большинство служителей сегодня стесняются жить подаянием. Мне вот интересно, почему? И не восстанет ли супруга епископа Намация на суд с нами и не осудит ли?

А тот крестьянин, получивший на небе огромный венец, не вызовет ли горькое негодование тех, кто нашими отказами от помощи и ложной скромностью был лишен плода в Царстве Божьем?

Дай Бог, чтобы не было так…

Это ли рыба Моей мечты? Прокл

— Не заставляй и не тупи!

 Вот мы все любим рассказы о чудесных исцелениях. В церквах даже специальный жанр придумали. Называется «СВИДЕТЕЛЬСТВО».

В рамках жанра принято рассказывать о жутких симптомах различных болезней, невероятных страданиях и близости к смерти, а потом какой нибудь досужий праведник рассказывает секрет очередного христианского крекс–пекс–фекс–молитвословия, и вуаля! Готово исцеление. Восторженные покачивания головой в такт рассказа в исполнении церковных старушек с болезнью Паркинсона — неотъемлемая часть этого жанра, равно как и радостные завывания проповедника и всхлипывающее «Халлельюя» (ну, или: «Богородице, Дево, радуйся!», или суховато–деловитое «Аминь! Слава Господу!» — это уж в зависимости от конфессии) — прилагаются!

Считается, что рассказ исцеленного — главное свидетельство о величии Божьем.

Правда, памятование о Евангелии в таких случаях отшибается напрочь, ибо всем нам ведомо, что Христос запрещал рассказывать об исцелениях настолько часто, что не заметить этого просто никак невозможно!

Почему? Да потому что исцеленный и сам, как правило, толком не знает, кто такой Иисус, исцеливший его.

Исцеленному, прежде чем рассказывать, неплохо было бы хотя бы какое то время походить с Иисусом, поучиться, поднабраться Слова Божьего. А уж потом свидетельствовать не о терапевтических способностях Христа, а о Кресте и Воскресении из мертвых…

Но, увы!

Слишком многие полагают, что болезнь и исцеление непременно должны привести человека к правильному познанию Христа.

Вот взять, хотя бы одно раннее житие.

Прокл — это не глагол прошедшего времени. Это имя деревенского христианина из села Калипта, что близ Анкиры.

На рубеже первого и второго веков нашей эры, Прокл обратился к Христу. С эпохой человеку явно не повезло, ибо император Траян очень христиан не любил.

А в селе Калипта, да и во всей местности правил некий губернатор по имени Максим, верный приспешник кровавого антицерковного траяновского режима.

Он то однажды и заарестовал нашего Прокла. Привязал к своей колеснице, да повез в пытошную…

Тут Прокл смекнул, что надо бы помолиться. Но то ли не читал он в Евангелии о Господнем запрете на свождение огня с небес, то ли по другой причине, — словом помолился Прокл о том, чтобы колесница остановилась…

Видимо, ангел, несущий Господу эту молитву, по дороге присовокупил к прошению кое что от себя, потому что, согласно житию, колесница не только стала, но и сидящий в ней Максим впал в оцепенение.

В тогдашнем уголовном кодексе не было статьи за парализование губернатора, поэтому все, натурально растерялись.

А Прокл тут и говорит: Сейчас будет исцеление. Только надобно написать по–гречески слово «рыба», сиречь «ихтус», да не просто написать, а расшифровать — ИИСУС ХРИСТОС ТЕОУ УЙОС СОТЕР, что значит Иисус Христос — Божий Сын Спаситель.

А у Максима как раз только правая рука и двигается…

Дали ему бумагу, нарисовал он требуемые буквы о рыбе Прокловой мечты. И, натурально исцелился…

И что вы думаете? Уже в следующее воскресенье выступал в местной церкви в жанре «Свидетельство»?

Как бы не так!

Продолжил путь в пытошную. И вскоре Прокла расстреляли… В буквальном смысле этого слова. Пронзили множеством выпущенных из луков стрел.

Конечно, Прокл прославился как хороший мученик и верный христианин. Но никудышный миссионер.

Пусть даже описанное в житиях — благочестивая выдумка (хотя вполне верится, что Господь преподал Своему неумному сыну Проклу хороший урок прямо перед получением великого мученического венца)…

И даже два урока:

Во–первых, исцеление вовсе не гарантирует хороших знаний о Христе. Максим наверняка многим рассказал об этом эпизоде своей биографии. Вероятно, посмеиваясь над тем, как хитро обманул христианского колдуна…

Свидетельство об исцелении далеко не всегда — доброе свидетельство о Христе. И даже почти никогда таковым не бывает. Поэтому и повелел Господь нам проповедовать Евангелие о Его Смерти и Воскресении, а не о чудесных выздоровлениях.

Во–вторых, вынуждать человека рисовать рыбу, пользуясь его беспомощностью — это глупо…

Видывал я таких «свидетелей Христовых»

Знавал я и одну парикмахершу, которая могла умучить клиента до истинной идиосинкразии к Евангелию. Но каждый клиент слушал рассказы о чудесах и знамениях ее жизни весьма смиренно и послушно, ибо неловко было уходить с недостриженной головой… Правда, слушал в последний раз.