Крестовый поход - Александр Прозоров

– Как ты можешь так сказывать о супруге своем, княгиня? – укоризненно покачала головой дворовая девка.

– А почему бы и нет, милая? Все едино не слышит никто. Люблю я его, если ты об этом. Больше жизни люблю. Однако же это не значит, что он не должен исполнять мои прихоти, – рассмеялась она и вдруг грустно вздохнула: – Кто бы мог сказать четыре года назад… Всего четыре года тому!!! Сказать, что ныне стану я королевой, чей титул император Римской империи утверждать станет! Я бы тому вещуну первая в лицо расхохоталась. Но как-то раз среди рабов я встретила Егора… – Княгиня Заозерская мечтательно улыбнулась.

– Бога за такую милость молить надобно!

– Ох, своевольна ты, Милана, вечно перечишь. – Княгиня задумчиво сложила ладони перед лицом. – Прямо не понимаю, как тебя столько лет терплю? Скажи-ка мне, милая, а девки дворовые и особливо эта, индийская, без тебя с хлопотами по уходу за мною справятся? Одевать, раздевать, умывать, платья подбирать готовы?

– Справятся, хлопоты привычные. А Немка еще и станцует! – гордо вскинула подбородок Милана. – Меня куда отошлешь, хозяюшка?

– Тебя? Которая всегда мысли свои по каждому моему шагу имеет? Своенравна и упряма, но честна и преданна? – Елена в задумчивости поднесла палец к губам. – Куда тебя спровадить?.. А не поставить ли мне тебя в ключницы? Хозяйство больно большое развелось, не справляюсь. А как уедем надолго, так и вовсе беда! Справишься? Чего молчишь?

У Миланы и вправду перехватило дух. Ключница в любом доме – первый человек после хозяина. Всеми доходами и расходами, всеми припасами, всем скотом, постройками и казной заведует. Гостей на постой определяет, работникам платит, за порядком следит…

Пожалуй, что и важнее хозяина стать может, коли тот на иное что отвлечется.

– Постараюсь, матушка, – низко склонила голову бывшая дворовая девка.

– Пару дней еще за мной походи, определи, кто за старшую после тебя останется. Платье себе княжеское выбери, дабы достойно поста нового смотреться. Украшения купи. Тебе, чай, подношения уже носят. Светелку хорошую выбери. Достойную звания боярского. Дабы и бояре уважали. И смотри мне! Не забалуй! Иначе все мое доверие прахом пустишь. Ну и… Сама понимаешь.

– Слушаю, матушка.

– Что еще? – задумалась Елена. – И да! Невольницу эту из Индии… Ты ее языку нашему не учи и прочим накажи, чтобы не учили. Не понимает ничего, и слава Богу. Зело удобно при себе слугу глухонемого иметь. Ибо разговоры у меня с мужем все чаще такие случаются, о каковых чужим ушам лучше ничего не знать.

– Слушаю, матушка.

– Распорядись, чтобы стол в большой зале к обеду накрыли, ватажников и бояр, каковые трезвые, пригласи. Я же пока к мужу пойду, грех очередной искупать. Знала бы Асия, что в гареме меня услаждениям учила, для чего мне ее искусство понадобится…

Свою вину княгиня Елена, конечно же, успешно загладила. Егор, измученный ею до беспамятства, смирился с тем, что никого из соседей ему побеспокоить не удастся, отпустив лишь малопонятную для жены шутку: «Надеюсь, хотя бы от Монтесумы тебе ничего не надо…» А когда княгиня переспросила, кто это такой, небрежно махнул рукой: «Напрасно строишь планы. Он еще только лет через сто родится». Однако после этих слов Егор стал каким-то задумчивым, и Елена решила потом поспрошать об этом имени у купцов. Может, у «Монтесумы» и вправду имеется что-то очень важное?

– Надо бы у поморов поинтересоваться, с какой скоростью их кочи ходят, – закинув руки за голову, произнес князь. – Из всего, что я видел, их корабли самые крепкие. Опять же, можно не через Атлантику ломиться, а Беринговым проливом. Летом да вдоль берега. Там ведь сейчас никого?

– Давай сперва пообедаем, любый мой, – погладила его по голове супруга.

– Позавтракаем, – поправил ее Егор, откатился к краю постели, в задумчивости забыв поцеловать потянувшуюся к нему жену, и начал одеваться, бубня что-то себе под нос.

– Ты мне? – переспросила его Елена.

– Северным путем не пройти, – ответил князь. – С голоду опухнем. Разве только город на Амуре основать.

– Идем к столу, – оправившись перед зеркалом, позвала княгиня. – За обедом расскажешь. Я пока еще ни слова не поняла. Ровно индианка наша, Немка которая.

Однако, когда они наконец-то вышли из опочивальни, оказалось, что в горнице перед спальней собралось изрядное число дворни.

– Гонец к небе, княже, от царевны Айгиль! – торопливо сообщил боярин Федька, подскочив к повелителю.

Следом подошел круглолицый длинноусый воин в долгополом тегиляе, в каракулевой шапке со свесившейся набок макушкой, опоясанный саблей, спрятанной в медные ножны с синими эмалевыми кольцами. Воин стянул шапку, опустился на колено, вскинул свиток над головой.

– Благодарю тебя, витязь, – кивнул ему Егор, принимая грамоту, сломал печать, развернул бумагу, пробежал глазами, даже не пытаясь прочитать, передал жене.

– Великая правительница татарской Орды Айгиль Всевластная тебе, князь Егорий Заозерский, поклон шлет… – начала читать Елена. – Чтит она тебя и уважает… Дружбу ценит… Восхищена… Ага, вот: «Дошло до меня, друг мой Егорий, что литовский князь Витовт по наущению мерзкого Джелал-ад-Дина, называющего себя чингизидом, порешил учинить поход на мое государство, ныне полки свои исполчая и полагая начать войну еще до весенней распутицы». – Она пробежала глазами грамоту до конца и кивнула: – Прощается она с тобой с большой уважительностью и заверяет в искренней дружбе.

– Вот проклятие! – сжал кулак Егор. – Какой поход, откуда? Он же должен раны свои после Грюнвальдской битвы еще лет пять зализывать! У него же, по слухам, треть армии тогда полегла. И это не считая раненых и увечных.

– Клянусь правой рукой, княже, сие известие достоверно полностью, – не поднимая головы, сказал гонец. – Хан Джелал-ад-Дин с собой в Литву двадцать пять сотен всадников увел. Весь черный тумен, и еще несколько преданных эмиров со своими телохранителями. Многие зело хвастливы и обещают слугам дворов постоялых, где живут, и хозяевам их, и торговцам, и девкам блудным, что вернутся в Сарай вскорости и трон у мудрой прекрасной повелительницы отберут. Верно и то, что бояр своих князь Витовт исполчает и скрывать цели похода даже не думает. Они не боятся женщины и верят, что татарские тумены перейдут под их бунчуки сразу, едва токмо армия Джелал-ад-Дина появится на берегах Волги.

– Где же он возьмет армию? – недоверчиво покачал головой Егор. – Литва сильна, но сила ее не бесконечна. Да еще после Грюнвальда… Если он уведет последние войска на Орду, кто останется защищать Литву?

– С Римской империей у Польши и Литвы мир, с тевтонами мир, с Москвой мир. А тебя, любый мой, – Елена коснулась щеки мужа губами, – он, похоже, ничуть не боится.

Слово вестника

– Уверен ли ты в том, шляхтич? – наклонившись вперед, еще раз спросил уставшего гонца великий князь Литовский и Русский.

– Вот те крест, княже! – широко перекрестился стоящий на коленях мужчина в распахнутом армяке и лисьей шапке. – Своими глазами доспехи датские видел, кои русские ратники через Новгород на санях везли. Иные и мятые, и пробитые, и окровавленные. Сразу видать, что после сечи с мертвецов сняли, дабы добро не пропадало. Опять же и воины князя Заозерского, когда с устатку по кабакам пить разошлись, зело датчан проклинали, подлостью задумавших верх взять, обоз походный на чужой земле исподтишка побить. Сказывали, много сотен было датчан в той засаде. Меньше трех тысяч, но более одной. Злы на них новгородцы, рвутся войну продолжить, и князь их о том же желании сказывает. Первые сотни ватажные когда пришли, боярские дети сказывали, что раненых в Ладоге оставили, а армия отстала, ибо сани освобождать пришлось. Опосля главные силы стали подходить. Я обоза дождался, а как латы датские в санях увидел, так сразу в седло вскочил и к тебе помчался, княже!

– Точно датские? – недоверчиво переспросил Витовт.

– Русские такой брони не носят вовсе. Кирасы там были. Иные вороненые, иные крашеные. Но без крестов. Датчане, больше некому. И сами русские о том же говорят, и полон, сказывают, был.

– Большой?

– Бояре вернувшиеся признали, побили их всех со злости, княже. Иных и с пристрастием смерти предали. Повели себя датчане, ровно тати. Таково с ними и обошлись.

– Значит, королева Маргарита желала князя Егория ловким ударом уничтожить, а вместо этого токмо лютой ненависти добилась? – Князь Витовт наконец-то расслабился, рассмеялся, откинулся на спинку кресла. Снял с пояса небольшой бархатный кошель, бросил его гонцу: – Вот, получи. Ты принес важные вести и зело вовремя. Я запомнил твое имя и награжу достойно заслугам. Свободен, отдыхай.

– Ну же, друг мой, вот все и разрешилось! – Здесь, в Вильно, Джелал-ад-Дин показательно носил восточные одежды: расшитый шелком и атласом халат, перепоясанный усыпанной самоцветами саблей, войлочную тюбетейку с рубинами и изумрудами, мягкие войлочные сапоги с задранными вверх носками. Но толстый стеганый халат лишь подчеркивал худобу татарского хана. Провалившиеся темно-синие глаза, совсем тонкие усики, блеклая бородка. Князь Витовт с самого начала подозревал, что его верный и близкий союзник чем-то болен. Не наесть к тридцати годам никакого тела – это явно не к добру. – Ты можешь выступать, ничего не опасаясь. Подобной подлости стерпеть невозможно. Тем паче ее не спустит атаман Егорий. Злобен, пес, ако оса осенняя.