Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Владимир Успенский

Когда кончился подъем, кучер остановил лошадь возле дерева, одиноко торчавшего на взгорье. Достал из кармана кисет, обернулся.

– Ну, ребяты, смотрите на город. Последний раз.

Тут наши одуевские всегда прощаются, ежели уезжают куда.

Игорь и Настя спрыгнули с тележки. Видна была только верхняя, ближняя к ним часть города. В разливе садов выступали красные пятна крыш. Высоко в небо врезалась тонкая колокольня Георгиевской церкви.

Милый маленький городок, с немощеными улицами, с кривыми переулками и деревянными домами! Сколько связано с тобой! Вон с той горы в детстве катался на санках. Десять лет, сперва с сумкой, а потом со старым маминым портфелем ходил в школу, белая стена которой едва замени а сейчас издалека. И уже не различишь тот сад, где встречался с любимой девушкой, не разыщешь глазами свой дом. Там, в городе, остались родные, остались друзья.

Еще утром все это было настоящее. А теперь это прошлое, отодвинувшееся назад. И возврата к прошлому не будет. Если и приедешь сюда, то уже совсем другим человеком…

– Ну, хватит, ребяты, ехать пора, – позвал кучер. – Поезд не лошадь, ждать не будет.

Игорь словно очнулся, сбросил задумчивое оцепенение и с удивлением заметил, что держит в своей руке руку Насти. И отпускать ее руку ему не хотелось.

– Поезжайте, мы пройдем немного! – крикнул он.

Пошли по обочине, по пропыленному, прижавшемуся к земле подорожнику. Начался спуск. Вершина косогора обрезала горизонт позади, будто стеной отделила их от городка. Зато впереди далеко-далеко видна была дорога. Она бежала серой лентой среди полей, петляла, сворачивала то вправо, то влево, скрывалась в оврагах и вновь выбегала из них.

Старая, тысячелетняя дорога, исхоженная неисчислимыми ногами, истоптанная неисчислимыми копытами, убегала вперед и скрывалась в голубоватой туманной дымке. Многие, многие люди прошли по ней, узнали, куда уводит она. Но каждый когда-то выходил на нее первый раз, и каждому представлялась она новой и бесконечной, манила и пугала неизвестностью, звала узнать, что есть там, за далекой чертой горизонта.

Часть вторая

На станцию выгрузки эшелон прибыл холодным и хмурым октябрьским утром. Паровоз, загнавший в тупик красные теплушки, выпустил из-под колес струю пара, вздохнул облегченно и медленно отошел, исчез в предрассветной мгле. На насыпи стояли люди в серых шинелях. Раздавались резкие, повелительные крики.

– Выходи строиться!

– Живей!

– Поторапливайтесь!

Новобранцы вылезали неохотно, жаль было расставаться с обжитыми местами на нарах. Вагоны – последние, что соединяло с домом. Садились в эти вагоны в родных краях, возле «них прощались с девушками и с матерями.

Полусонные ребята дрожали от холода, запахивали плотней старенькие пиджаки, драные ватники. Обувь у всех изношенная, дырявая. Уезжая из дому, знали – придется бросать, когда дадут форму.

В седьмом вагоне хорошо одеты только трое. Виктор Дьяконский в сером демисезонном пальто, в крепких ботинках – шел на призыв, как на праздник. Сашка Фокин поддержал компанию – надел полушубок, новые брюки. Втайне рассчитывал переслать после переобмундирования вещи домой – пригодятся младшим братишкам.

Лешку Карасева привезли на сборный пункт друзья-трактористы. Лихо подкатили на тройке с бубенцами, кучей вывалились из тарантаса. Лешка сразу рванул гармонь, подвыпившие парни пошли в пляс. Директор МТС, тоже приехавший проводить лучшего тракториста, хотел отвезти Карасева на станцию в своей «эмке», но военком не разрешил. Лешка как был в новехоньких щегольских сапожках, в костюме, в галстуке и с цветком в петлице, так и стал в строй. Закинул за спину гармонь, сдвинул на затылок фуражку, подмигнул Фокину и крикнул: «Пошли, что ли!»

Карасев и Дьяконский попали в один вагон, но всю дорогу не разговаривали, будто и не замечали друг друга.

Утренние сумерки редели, отодвигалась туманная мгла. Четче обозначались голые деревья, домики с островерхими крышами.

Дьяконский стоял на правом фланге, терпеливо ожидая конца построения, пытался понять, куда приехали. Сашка прятал за его спиной от ветра посиневшее лицо, похлопывал руками по бедрам, ворчал:

– Охота им было в такую рань… Самый сон теперь. Эх, жизнь!

Лешка Карасев окликнул стоявшего в стороне сержанта.

– Эй, начальник, что за город?

– Отставить разговоры! – оборвал тот.

– Тайна, что ли? Все равно узнаем.

– Пр-рекратить!

– Вот пес! – обозлился Лешка.

– Замолчи, рыжий! – шикнули на него.

– Равняйсь! – крикнул сержант, натягивая на левую руку перчатку. Ребята подтянулись, подняли с земли фанерные чемоданчики, вещевые мешки. – Смирно! Нале-е-во! Шагом марш!

Новобранцы недружно затопали по подмерзшей земле. Миновав какие-то склады, колонна свернула на широкую улицу. Ребята с интересом смотрели под ноги: больно уж чудная была тут мостовая. Строгими рядами, притертые одна к другой, лежали плитки из черных плоских камней, скрепленных бетоном в одинаковые шестигранники. Отшлифованные временем камни тускло и влажно блестели, идти по ним было скользко. На тротуарах валялась кожура каштанов. Ветер гнал желтые листья.

У подъезда старинного двухэтажного здания – рессорная пролетка с черным верхом. На высоких козлах, спрятав в воротник пальто седую бороду, надвинув на уши шляпу-цилиндр, дремал извозчик. Под мышкой у него торчал кнут. Когда колонна поравнялась с пролеткой, извозчик встрепенулся, стащил с головы цилиндр, спросил, поклонившись:

– Пан офицер, не желаете?..

Капитан, шагавший по тротуару, махнул рукой и отвернулся, прикуривая.

– Гляди, чудо какое! – дивились новобранцы.

– Фаэтон-то еще при царе Горохе сработан.

– Ну и завезли нас!

Поравнявшись с извозчиком, Виктор спросил негромко:

– Что за город, товарищ? Извозчик свесился с козел.

– Це Брест. Брест-Литовский.

– Ого! – удивился Виктор.

Сашка толкнул его в бок.

– Где это?

– Самая граница. За Бугом – немцы.

Колонна растянулась, сержанты покрикивали, подгоняли людей. Уже совсем рассвело, и на улицах появились прохожие.

– Ты гляди, гляди, Витька, – вертел головой Фокин. – У нас на весь район один директор сушзавода шляпу носит, а тут все мужики в шляпах. Где рабочий, где начальство – не разберешь.

– Ну, мода такая.

– Странная мода-то.

Миновав полосатый шлагбаум, колонна вышла на берег неширокой речки. Оправа высились насыпанные холмы земляных укреплений. Впереди показалось длинное здание из красного кирпича. Это стояло на самом берегу и все целиком, сверху донизу, отражалось в тихой, сонной воде.

– Стой! – раздалась команда. – Можно сидеть, курить. С мест не сходить!

– А как насчет малой нужды? – сунулся вперед Лешка Карасев.

– Чего? – не разобрал сержант.

– До ветру бы…

– Ждать!

– Вот она, солдатская служба, – крякнул Лешка. – Начинаются дни золотые…

– А ты в карман, – посоветовал кто-то.

Кругом засмеялись.

Перевоплощение новобранцев началось в предбаннике, где орудовали машинками и ножницами десятка два красноармейцев-парикмахеров в белых халатах поверх гимнастерок. Они молниеносно, деловито стригли под «ноль» притихших парней. В одну минуту ловкач-парикмахер равнодушно снял роскошный рыжий чуб Карасева. Лешка сразу как-то потускнел, насупился, молча побрел в раздевалку.

В бане – густое, сизое облако пара. Ноги скользят по деревянному решетчатому настилу. Гомон голосов, крики, стук жестяных тазиков. Кому-то мыло попало в глаза, он топчется возле крана, плещет в лицо ледяной водой, от холодных брызг с руганью шарахаются ребята.

Сержант в раздевалке следил, чтобы мыться шли нагишом, ничего не брали с собой. Но Карасев умудрился пронести кисет. Вокруг сгрудились парни, курили. Лешка рассказывал:

– После бани укол делают. Болеть будет. Лучше высосать сразу…

– В спину ведь, как высосешь?

– А друг другу. Ты мне – я тебе.

– Саша, ты знаешь, из чего прививка от сыпного тифа делается? – громко сказал Дьяконский.

– Не слышал.

– Разводят особых вшей, белокурых таких. И название у них поэтическое – «нимфы». Этих самых «нимф» заражают тифом. Потом специально обрабатывают, высушивают, кажется, толкут и делают настойку, которую людям вспрыскивают.

Ребята повернулись от Лешки к Виктору, молча слушали его. Дьяконского уважали за ученость.

– Тьфу, а ведь мы сосватались было.

– Ты наговоришь, рыжий.

– Ну, не сосать, выдавить можно, – не сдавался Карасев.

– И выдавливать ни к чему. Поболит день, зато тиф не схватишь.

– Это кто как желает, – примирительно сказал Лешка, чувствуя, что Дьяконский убедил ребят. Поколебавшись, впервые за все время прямо обратился к Виктору. – Махорки хочешь? Или ты на папиросах воспитан?

– Закурю, – спокойно ответил Дьяконский.