Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769-1774) - Евгений Тарле

О разбитии и сожжении турецких судов при стенах крепости Дамиата и о взятии Селима-Бея в полон дошедшее до Александрии известие произвело тамо великое смятение, так что городской комендант, опасаясь приближения туда российской эскадры, тотчас приказал разрушить суда и снять все войска для защищения крепости и порта, а сие уже и доставило лейтенанту Алексиано безопасность к свободным при египетских берегах разъездам и к пресечению неприятельской торговли удержанием разных за счет турков провозимых товаров и учинением диверсии и тревоги во всем Египте и Сирии, куда он соединяясь с полякою офицера Паламиды и удалился средних чисел ноября для продолжения и при сирийских берегах над неприятелем поисков»68.

Огромно было значение Патрасской победы эскадры Коняева и Дамиеттской победы Алексиано. После этого нового разгрома турки уже ни разу вплоть до конца войны не осмелились потревожить русский флот в Архипелаге прямым, сколько-нибудь значительным нападением. А ведь между Патрасским боем 28 октября 1772 г. и заключением Кучук-Кайнарджийского победоносного мира 10 июля 1774 г. прошел год и восемь месяцев, и у турок, конечно, еще оставались боеспособные суда, потому что Коняев истребил только флот, стоявший у входа в Лепантский залив, но суда, которые этот флот поджидал и с севера, из Дульциньо («дульциниотские»), и с юга, от берберийских берегов (от Туниса) - оставались еще в распоряжении Порты. Однако страх, наведенный на Константинополь истреблением фрегатов у Патраса и у Дамиетты в конце октября 1772 г., оказался настолько сильным и длительным, что напомнил до некоторой степени о впечатлении, произведенном истреблением линейного флота под Чесмой в конце июня 1770 г.

Вскоре стало совсем ясно, что русские останутся владыками занятых ими островов Архипелага ровно столько времени, сколько найдут нужным там оставаться.

Екатерина была восхищена полным провалом турецкой попытки внезапным нападением уничтожить русский флот в Архипелаге в нарушение условий перемирия. Ее больше всего возмущало, что эта попытка совершена была во время перемирия, заключенного Спиридовым с турками (в соответствии с общими мирными русско-турецкими переговорами 1772 г.).

Лишь в феврале 1773 г. узнала императрица об этих октябрьских победах капитана Коняева при Патрасе и Алексиано - под Дамиеттой.

«Граф Алексей Григорьевич,-писала Екатерина Орлову в собственноручном письме от 21 февраля 1773 г., - с великим удовольствием усмотрела из ваших последних реляций о новых, вами полученных по истечении второго перемирия победах над вероломным неприятелем…» Получив новые подробности, Екатерина удостоверилась, что нападение турок было совершено во время перемирия, в расчете на то, что русские, доверяя честности турок, не успеют подготовить должный отпор внезапной, коварной атаке. «…К особливому нашему удовольствию, - писала она Орлову

спустя четыре дня после первого письма, - усмотрели мы с какой рачительной прозорливостью предуспели вы опровергнуть вероломного неприятеля нашего против вас умысел и тем самым нанесли ему, конечно, великий удар»69.

Мирные переговоры, начатые было в Бухаресте в марте 1773 г., оборвались, не приведя ни к какому результату, и «завиствующие нам дворы», то есть прежде всего Франция - открыто, а Пруссия и Австрия - тайно ведшие все время подкоп под эти мирные переговоры и подстрекавшие Оттоманскую Порту к продолжению войны, могли быть довольны.

Однако герцог Верженн так же, как его непосредственный предшественник герцог д'Эгильон, не решился на то, на что, безусловно, готов был решиться, но смутился только из-за противодействия Англии, павший в 1770 г. Шуазель. Прямой помощи туркам в Архипелаге Франция не оказала.

Следует тут снова вспомнить, что благожелательные предостережения и опасения Галиани были совершенно напрасны. Как и все почти иностранцы, он не знал, что русские к концу войны бывают, обыкновенно, еще сильнее, чем вначале. Петербургское адмиралтейство оказалось вполне в силах после посылки трех эскадр (Спиридова, Эльфинстона и Арфа) в 1770 г., после посылки четвертой эскадры (Чичагова - Коняева) в 1772 г., отправить в Архипелаг еще и пятую, в конце октября 1773 г. Эту пятую эскадру повел в Архипелаг герой Чесмы, теперь уже контр-адмирал Грейг, вызванный в свое время в Петербург и там некоторое время пребывавший.

В эскадре Грейга, вышедшей из Кронштадта 21 октября 1773 г., было четыре корабля (один с 74 орудиями и три - по 66 орудий), два фрегата, шесть транспортов, нанятых у англичан.

Вооруженных чинов во всей эскадре было 2469 человек.

Но этой эскадре, явившейся в Средиземное море к самому концу войны, уже не пришлось принять участие ни в блокаде Дарданелл, для усиления которой ее и выписывал Алексей Орлов, ни в других военных действиях, так как в случае продолжения войны Орлов намечал нападение на два наиболее торговых города Оттоманской империи - на Смирну в Сирии и на Салоники. Это уже не состоялось. Тем не менее, приход этой пятой эскадры в самый момент Кучук-Кайнарджийских переговоров явился очень полезной демонстрацией полнейшей готовности России продолжать, если понадобится, войну со всей энергией.

Отправляя Грейга с этой пятой эскадрой в Архипелаг, Екатерина снабдила его инструкцией, в общем сходной с теми указаниями, которые давались командирам предшествующих эскадр: по-прежнему - зорко и осторожно держать себя относительно враждебных («Бурбонских») государств - Франции и Испании и по-прежнему (и даже более прежнего) твердо верить в помощь Англии:

«Об Англии справедливо можем мы сказать, что она нам прямо доброжелательна, и одна из дружественнейших наших держав, потому что политические наши вкусы и интересы весьма тесно между собой связаны и одним путем к одинаковой цели идут. Кроме того, имеем мы с Великобританскою короной трактат дружбы и коммерции…» Таким образом, «изъяснилися мы откровенно с королем Великобританским и получили уверение, что военные корабли наши приняты будут в пристанях его владения за дружественные, и нами таковые снабжаемы всякою, по востребованию обстоятельств, нужною помощью»70.

Однако должно тут же заметить, что уже не все английские дипломаты после Чесмы одинаково искренно проводили «русофильскую» политику своего кабинета. Английский представитель в Константинополе Мэррей принадлежал к тем, кого русские победы на море уже начали приводить в большое беспокойство. Он начинал бояться за английские позиции на морях Леванта и поэтому тайно поощрял турок к продолжению войны в 1772 г., когда в Константинополе решили было идти на перемирие. Но поведение Мэррея вызвало суровый отпор и окрик со стороны его прямого начальства, министра лорда Рочфорда который написал ему 24 июля 1772 г.: «Его величество и его министры не могли считать иначе, как необычайным непониманием с вашей стороны вашего долга, тот совет, который вы решились подать Порте на основании ваших собственных соображений… Совет, прямо направленный против заключения мира (между Портой и Россией), тогда как постоянным желанием его величества было ускорить насколько возможно заключение этого мира (pacification)». Этого сурового выговора было, конечно, вполне достаточно, Мэррей смирился.

Так, до конца Архипелагской экспедиции и, шире, до конца русско-турецкой войны 1768-1774 гг. дипломатическая обстановка в Европе продолжала складываться самым благоприятным для России образом. Десятилетие, следовавшее за окончанием Семилетней войны, то есть 1763-1773 гг., можно в самом деле назвать «декадой французской прострации», как выражается автор новейшей (и наилучшей) истории дипломатии Соединенных Штатов Сэмюэль Бемис71. А в 1774- 1783 гг. Франция была поглощена подготовкой к войне против Англии на стороне восставших североамериканских колоний и затем самой этой войной. Таким образом, победоносные русские эскадры успели не только пройти в Архипелаг и властвовать там больше четырех лет, но и вполне благополучно оттуда вернуться. Обе великие морские державы - Франция и Англия - подстерегали, сдерживали, обессиливали друг друга все эти долгие годы, и одна из них поэтому при всем своем желании не могла, а другая и не находила для себя выгодным мешать русским победам.

В 1773 г. в Архипелаге русский флот состоял из 13 линейных кораблей, 18 фрегатов, 3 бомбардирских судов, 3 пинков и 1 пакетбота. В 1774 г. этот флот еще усилился приходом пятой эскадры (Самуила Грейга).

Таковы были силы, твердо державшие в руках владычество на море и на 20 островах Архипелага. Укрепиться на материке не удавалось ни в Сирии, ни на Морее, ни на имевшем крепость и большой турецкий гарнизон острове Станкио (или Станко), куда ходила специально выделенная небольшая эскадра капитана Хметевского, высадившая 31 июля и в первые дни августа 1773 г. десант, состоявший в подавляющем большинстве из «албанцев и славонцев»72. Десанты приходилось после эфемерных успехов принимать обратно на корабли: слишком мало было налицо русских регулярных сил.