Ненависть - Джулия Баксбаум

В детстве Хэллоуин был для меня большим семейным праздником; мама, папа и я обычно ходили к соседям, нарядившись героями какого-нибудь телесериала — Смерфами, Брейди, соседями по комнате из фильма «Компания трех»[21]. Папа брал на себя роль стратега: мы избегали Хоганов, чей дом был на углу, потому что они угощали только изюмом, и постоянно навещали Дэмпси, хоть те и жили кварталах в десяти от нас, так как они щедро раздавали шоколадные батончики огромных размеров. Мама у нас была по творческой части, например, превращала нас всех в одно целое, сшивая наши костюмы несколькими точно рассчитанными стежками. А мне просто нравилось идти между ними, тянуть их за собой и поглощать все их внимание. Мы делали это каждый год, пока мне не исполнилось двенадцать и я в одностороннем порядке не отменила этот обычай. Я решила, что переодевания — это только для маленьких.

Кейт и Дэниел живут в Трибеке в большом лофте[22], то есть имеют, в отличие от меня, настоящую квартиру. Они любят называть ее «индустриальной», как будто это здорово, а я не могу понять, чем хорошо то, что твой дом напоминает товарный склад. Когда мы входим, они оба устремляются к нам. Я смотрю через их плечи, стараясь разглядеть в переполненной комнате Эндрю, но не вижу его. Навскидку я насчитываю шесть доминатрикс, двух черных кошек и трех шаловливых медсестер. Эндрю нет. Я с гордостью могу сказать, что на данный момент я здесь единственная королева выпускного бала.

— О’кей, я знаю, что ты меня возненавидишь, но все-таки я должна сказать тебе это сразу… — вместо приветствия говорит Кейт.

— О нет.

— Увы, здесь Карисса, — сообщает Дэниел и уносит наши пальто. Вот так они и действуют. Команда преследователей.

— Зачем нужно было ее приглашать?

— Я и не приглашала. То есть специально не приглашала. Я сделала электронную рассылку по всей фирме. Я просто забыла, что она тоже может прийти.

За ее спиной я вижу Кариссу, которая стоит в углу с бокалом вина. На ней костюм официантки ресторанов «Хутерс», грудь ее вываливается из форменной белой майки на бретельках, а задницу едва прикрывают очень короткие оранжевые шортики. Я начинаю смеяться, но тут же прекращаю, заметив, что она разговаривает с Эндрю.

Он снова в том же образе, в который входит каждый год на Хэллоуин: приклеивает большие бакенбарды, надевает белые, усеянные стразами брюки клеш из полиэстера, найденные на чердаке родителей, и подвязывает подушку под серебристую рубашку с широким воротником. Эндрю — Король рок-н-ролла, но в поздние годы, толстый и потный. В прошлом году я спросила, почему он воплощается в такого Элвиса, а не в того ловко крутящего бедрами парня, в которого был влюблен весь мир. Я не ожидала настоящего ответа, но все же получила его:

— Он таков, как есть, Эмили. Разве это не печально, если тебя помнят только двадцатилетним, даже если ты и вправду чем-то был хорош? — После чего Эндрю скривил губы в фирменной улыбке Элвиса, столь обворожительно асимметричной, что я тут же покрыла ее поцелуями.

Сегодня он демонстрирует свои лучшие номера Кариссе. Она получает все: и кривую улыбку, и круговые движения ногой.

Когда Джесс видит то же, что и я, она ведет меня прямиком к замысловатому бару, установленному в углу.

— Текила? — спрашивает она.

— Нет. Водка. Я стараюсь не наступать на одни и те же грабли дважды. — Она наливает мне рюмку, и я опрокидываю ее быстро и гладко. Когда горючая жидкость опускается вниз, я почти не чувствую жжения в горле. Затем Джесс смешивает водку с тоником и бросает туда лайм, после чего молча протягивает мне. Я подвигаюсь, потому что какой-то мужчина, одетый, по всей видимости, в костюм гамбургера, протискивается бочком к бару и тянется за бутылкой джина.

— Похоже, что мы с вами предназначены друг другу самими небесами, — говорит он, толкая меня под ребра своей пластмассовой булочкой. Затем наливает себе выпивку.

— Не поняла?

— Вы ведь королева выпускного бала, верно? А я — Король Бургер, — говорит он, с гордостью показывая на свою голову, и, понятное дело, на нем тоже диадема, только она выглядит так, будто сделана из потускневшего золота.

— Умно, — говорю я, в действительности не зная, что бы ему сказать умного. Я не могу отвести глаз от Эндрю и Кариссы, которые теперь болтают уже в другом углу.

— Классная диадема, — говорит Джесс, показывая на голову парня.

— Это не диадема. Это корона, — возражает он, потирая золотые зубцы.

— Это диадема. Короны образуют крут. Диадемы — только половину круга. Это диадема, — утверждает Джесс. Я смотрю на нее, не понимая, зачем она пререкается с гамбургером. Он тоже смотрит на нее, но смущенно, как будто мы оказались круче, чем он ожидал.

— Ладно, какая разница, — бормочет он, берет выпивку и уходит, по пути толкая Джесс своей булочкой.

— Что это было?

— Я не собираюсь стоять и смотреть, как к тебе пристает какой-то тип в ужасной диадеме. Ты выше этого. Так или иначе, я хотела, чтобы он от нас отстал. А теперь перестань пялиться на них. Ты сбиваешь меня с толку.

— Я не пялюсь, — говорю я и перевожу взгляд на Джесс, потому что я, конечно, именно пялюсь.

— Знаешь, он не поведет ее к себе домой.

— Я знаю.

— Он, наверное, разговаривает с ней, чтобы заставить тебя ревновать.

— Я знаю.

— Тебе, наверное, нужно просто подойти и поздороваться. И сделать это круто.

— Я знаю.

— Только помни, что это ты бросила его.

— Я знаю.

— Зачем тогда тебе делать это опять?

Я смотрю на нее и делаю медленный глоток из своего стакана.

— Я не знаю.

— Ну да, — говорит она. — Я так и думала.

На то, чтобы частично смыть свою тоску алкоголем, ушло не так уж много времени. Я не перестаю в упор смотреть на Кариссу и Эндрю, который сейчас выглядит даже более общительным, чем раньше, но теперь уже не чувствую при этом стыда и почти не скрываюсь. Я рассуждаю, что Карисса сама хочет, чтобы люди на нее глазели, ведь кажется, что ее грудь вот-вот вывалится из майки. Эндрю, хоть и одет, как стареющий Элвис, тем не менее выглядит фантастически. Волосы спутаны, на голове что-то среднее между прической «помпадур» и ложным коком. Вокруг глаз у него складки, — больше «скобок», чем «запятых», — которые углубляются всякий раз, когда он улыбается. Я испытываю искушение подойти и лизнуть их, сунуть свой язык в эти мягкие канавки. Я не знаю, почему эта мысль никогда раньше не приходила мне в голову.

Во время разговора Карисса наваливается на него, они открыто флиртуют, а я думаю, как я могла его отпустить. Эндрю хотел на мне жениться. На мне, не на ней. На мне. И именно я от него и ушла. Кто так поступает? Я могла бы сказать ему «да». В конце концов, это всего только одно слово. Тогда передо мной бы открылся путь, по которому я могла бы пойти и позволить ему привести меня куда-то — хоть куда-нибудь. И сейчас в том углу стояли бы мы, а не они.

Люди говорят «да» постоянно. Это просто выбор, как и все остальное. «Я стану одним из тех, кто говорит «да», — решаю я. Как учит программа «Двенадцать шагов»[23], вы должны действовать так, будто вы человек, поступающий прямо противоположно тому, что вы делаете на самом деле. Алкоголики должны действовать так, будто они не хотят пить. Я должна действовать как человек, который говорит «да». Это кажется очень простым. Всего две буквы.

Я умышленно игнорирую мысли, похожие на высказывания Джесс: «Ты еще не готова к таким Эндрю». И мысли, похожие на мои собственные, от которых больнее всего: «Эндрю в конце концов ушел бы сам. Ты сделала то, что должна была сделать. Ты ушла первой». Но слова эти неразборчивы, как шипение фонового шума, и у меня нет сил прислушиваться к ним. Вместо этого, сквозь дымку в голове от четырех порций водки с тоником и еще нескольких рюмок помимо них, становится ясно, что я должна поговорить с Эндрю. Прямо сейчас.

Я уговариваю себя, что у меня нет причин нервничать. Этот мужчина в углу видел меня голой столько раз, что мне и не сосчитать, он занимал половину моей кровати, а моей жизни, наверное, — еще больше. И не важно, что сейчас он делает вид, что не заметил моего появления на вечеринке и предпочитает разговаривать с официанткой из «Хутерс».

Я иду через комнату, прокладывая себе дорогу сквозь разные костюмы. Нечто наэлектризованное и обтягивающее, курица, страдающая птичьим гриппом, Мона Лиза, футляр для конфет в форме Чудо-Женщины, пара игральных кубиков, еще одна драная кошка.

— Привет, — говорю я им обоим. — Можно тебя на минутку? — спрашиваю я у Эндрю и киваю в сторону коридора, ведущего к туалету. Это единственное место во всем лофте, где есть хоть какой-то намек на уединение. Все остальное помещение напоминает одну большую сцену.

— Конечно, — отвечает он. — Еще увидимся, Карисса. — Я вижу, как Эндрю бросает последний взгляд на ее сиськи, прежде чем последовать за мной в коридор.