Ненадежный свидетель - Мария Скрипова

На глаза картинка попадается: детский рисунок, кого ни спроси, не поверят, что тридцатипятилетний мужик рисовал. С другой стороны, призрак с карандашом в руках звучит куда менее вероятно. Комната. Нет. Скорее зал без окон или подвал дореволюционной постройки. Винтовая лестница, кирпичные стены, старинные арки и дверь с рисунком – змея, обвивающая чашу. Таких домов в Москве сотни, проверить можно, но это займет время. Нет никаких опознавательных знаков. А в том, что проверять имеет смысл, Афанасьев ни на минуту не сомневался: рисунок имеет отношение к похищению детей. Иначе быть не может. Подсознание Григория дает знаки, пусть так. Но это зацепка, которых практически нет.

– Макаров, – выдохнул Роман, толкая подопечного в бок. – Подъем! Утро уже. Объяснишь, что это такое?

Голос Афанасьева вырывает из сна. Вот незадача, мне снилось море, золотистый пляж, прибой и чайки. Люська играла в песочнице, а жена потягивала из трубочки кокосовое молоко. Мне часто снится этот сон, не помню, было ли что-то подобное… Нет. Никак не выходило уехать в отпуск. Мы собирались, но каждый раз переносили. До того, как все случилось, я взял билеты. Мексика. Да, это точно была Мексика… Хотел сделать сюрприз своим девочкам. Не успел. Разум рисовал красивую сказку, выдавая ее за действительность.

– Макаров, чтоб тебя, – ругается следак. Свет заставляет прищуриться. Действительно утро. Неужели я проспал всю ночь? Рука опухла, пальцы с трудом шевелятся. Прошло часов двенадцать, значит, обезболивающее отпустило. В травмпункте должны были выписать хоть что-то, способное унять чертову боль! – Здесь тебе не царские палаты, чтобы разлеживаться! У нас дел по горло. Еще раз спрашиваю, что это?

– Что? – Сам бы хотел знать. Тычет в меня детской картинкой. Опять Вика нарисовала? Нет. Люська… Точно Люська. Она вчера что-то черкала. Забавно, за пять лет я ни разу не задался вопросом, как нематериальная субстанция чистой энергии способна создавать нечто материальное. Глупо искать логику там, где ее быть не может. – У нее спроси… – киваю в сторону пустого стула, на котором дочка ногами побалтывает. Следак от такого предложения глаза выпучил. Леща дать готов. Но ничего не поделаешь, психи и не такое чудят. Привыкнуть должен был.

– Что это такое, галчонок? Ты там была? – Молчит, глазенки в пол. – А Ника. Она там?

– Нужно освободить ее, папочка, – произносит дочка. Голосок дрожит, не хочет говорить. Боится.

– Галчонок… Это то место? В котором тебя держали? – спрашиваю еще раз. Головой мотает. Но по взгляду вижу, узнала. Она была там, иначе бы не смогла так точно изобразить. Основное внимание привлекает старинная деревянная дверь с рисунком – змея, обвивающая чашу. «Сосуд Гигеи», в российском варианте «Чаша Гиппократа», медицинская символика. – Ты знаешь где оно? Помнишь какие-то детали? Надпись, или… Какие-то звуки. Хоть что-то…

Следак с любопытством наблюдает за моим диалогом с воздухом, не вмешивается. Люська – его единственный шанс, а я задаю нужные вопросы.

– Ты должен найти эту дверь, за ней все ответы, – очень здраво, по-взрослому выдает дочурка. – Он там. Нас приводили к нему…

Он? Почему он? Дионеи – это женщины. Не складывается. У этих тварей есть главный? Картина начинает расширяться, раньше таких переменных не было. Значит, у этих существ есть своеобразная иерархия. Голова трещит, слишком много мыслей, не успеваю собрать. Эта информация может указать другой вектор расследования. И почему Люська сказала «нас»? Она была не одна? Были еще похищенные дети?

– Галчонок, с тобой был еще кто-то? Другие девочки? – осторожно спрашиваю. Молчит… Почему она молчит? Афанасьев напрягается, мой вопрос звучит странно. Такая информация должна быть известна следствию. – Не хочешь говорить? Люсь, доченька, это очень важно… Хорошо… Ты сказала, что вас приводили к нему. Кто он? Ты видела его лицо? Он обижал тебя? – Мотает головой, больше ни слова не произносит. Как до призрака достучаться?

– Макаров! – отвлекает следак, бровь одну приподнял. – Может, поделишься с невсевидящим?

– Это не то место, в котором ее держали, но она была там. Она сказала, что их приводили к нему, больше ничего.

– Приводили к нему? Их? – переспрашивает он. Парадоксально, следак действительно начал прислушиваться к словам призрака? Маловероятно, что возьмет эту версию в разработку, но упускать из виду не стоит. Афанасьев учел ошибки прошлого опыта. – Хочешь сказать, что теперь помимо дионей у нас еще и собственный Вий появился? Я с тобой точно с ума сойду…

– Нужно поговорить с Викой. – Я поднимаюсь. – Она должна что-то знать.

– Не выйдет. Ребенок молчит, с ней работает психолог. Она еще не заговорила. Родители против, чтобы мы допрашивали девочку. Они не дадут согласия.

– Да плевать на согласие! Вика была там, она может что-то знать! – Я уже начинаю злиться. И как, по его мнению, мы должны искать пропавшего ребенка? Время. Главное сейчас – время… Мы тратим слишком много сил на бюрократию.

– Есть закон, Макаров, – вздыхает Роман. – Мы не вправе его игнорировать… – Мой взгляд говорит сам за себя, следак без слов понимает. Мечется, не знает, как поступить правильно. – Собирайся! Едем в больницу. По дороге решим, что с этим делать.

Рядовой возле палаты бездумно тыкает в телефон, даже не смотрит, кто в палату к ребенку заходит. Белый халат лучше любого пропуска работает. Клиника частная, охрана на входе, камеры. Кого попало не пускают. Но это не повод с трагичной халатностью выполнять свою работу. В первый раз дионеи похитили девочек на оживленных улицах города, если захотят – пролезут и сюда. К тому же документы на входе никто особо не проверял. Ксивы было достаточно, чтобы не задавать лишних вопросов.

– Мать от Вики отходит на пять минут, не больше, все остальное время находится в палате, – недовольно поджимает губы Афанасьев. – Разрешения у меня нет, если полезем без бумажки – проблемы нам обоим обеспечены. У ее отца связи наверху, даже подполковник не смог ничего сделать. Идеи?

– Значит, будем действовать через мать, – коротко отвечаю я, заметив молодую женщину со стаканчиком кофе в руках, показавшуюся из палаты.

– Поясни.

– Девочки дружили, были практически сестрами. Дети часто остаются друг у друга с ночевками, проводят время вместе. Пикники, совместные праздники, не перечесть всего. У нас в доме постоянно находились Люськины подружки. Ответственность несут родители принимающей стороны. Со временем это переходит в условный рефлекс, к тому же у женщин преобладает материнский инстинкт. Алена с ума сходила, если кто-то из малышни палец поцарапает, кружила, как над своими птенцами. – Приятные воспоминания, родные… Жена всегда наготавливала целый стол, дети бесились до поздней ночи, а в конце дня мы оба, обессиленные, засыпали на диване, так и не досмотрев какой-нибудь фильм. Эдем, утопия – или я настолько отчаялся, что начинаю идеализировать нашу совместную жизнь.

– И? – выдергивает меня из воспоминаний Афанасьев. Я слишком привык к одиночкам, общение начинает сводить с ума. Почему я должен что-то объяснять?!

– Муж не хочет, чтобы мы разговаривали с их дочерью. Это его решение, не ее. Надавим на жену, она сдастся, вторая девочка ей не безразлична. – По губам скользит улыбка хищным оскалом продавца-консультанта люксовых машин. Я уже забыл это чувство азарта. – Я смогу ее убедить, если ты не против.

– Против, ляпнешь что лишнее, да еще и с этой твоей улыбочкой. Сам с ней поговорю. Здесь жди, даже не высовывайся, – недоверчиво фыркает следак. Как по маслу! Манипуляция удалась. Афанасьева ждет бессмысленный разговор. А мне пора к девочке, неплохой отвлекающий маневр вышел.

Достать медицинскую одежду проблем не составило. Ординаторская через палату, там этого добра навалом. Дверь врачи редко запирают, в определенных случаях. А дальше дело за малым: уверенная походка, задумчивый взгляд, дело в шляпе. Точнее, Макаров в палате, но звучит глупо, признаю. Как и предполагалось, служивый даже глаз от телефона не оторвал, мельком покосившись на белый халат и фонендоскоп, прихваченные для убедительности.

Девчушка полюбопытней оказалась, сразу внимание обратила. У окна с открытой книжкой сидит, картинки переворачивает. Новый человек в палате доверия