Игра "в дурочку" - Лилия Беляева

— А что? А что? Любопытное предложение. Сколько времени тебе надо?

— Около месяца.

— С чем связано, с какой стороной жизни?

— С самой жизнью и смертью.

— На кладбище, что ли, устроишься?

— Не совсем…

— Согласен. А что? А что? Надо газету вытаскивать из трясины. Про рынок твои изыскания хорошо пошли, с громом! Ну что ж… Ну лады… В случае чего — звони. Я всем что скажу? Куда подевалась?

— Уехала… Взяла отпуск без содержания… аллергию залечивать. На Алтай к бабке-травнице… Я слышала, есть такая… Вот к ней.

— Ну что ж… ну что ж… — Макарыч пребывал ещё какое-то время в легкой задумчивости, потом акуратно переложил свою единственную серую прядку поближе ко лбу и окончательно смирился с необходимостью послать меня на подвиг:

— Иди! С Богом!

Михаила в редакции не было. Дождалась. Он немного удивился, что вот я какая усидчивая. Мы вышли с ним на улицу.

— Готов мне помочь?

— Докладывай, автомат с подствольным гранатометом у меня уже в руках.

— Шутишь. Но именно ты мне можешь помочь. Потому что знаешь Удодова и, наверное, знаешь, что он директор Дома ветеранов…

— Знаю. Он звал меня несколько раз, чтобы снимал его знаменитых ветеранов. Он любит, чтобы про его Дом в прессе мелькали хорошие слова и снимки соответствующие. В инстанциях его тоже хвалят.

— А, по-твоему, кто он? Кем он был, когда ты его снимал? Ну тот снимок, на стене в твоей комнате?

— Десять лет назад дело было… Он сеансы давал в клубах, Дворцах. Как экстрасенс. Народу собирал тьму-тьмущую. В Сибири. Бывший спортсмен. Пробовал машины из Японии возить и торговать не поделил что-то с рэкетирами. Избили до полусмерти. Воспрял и — в экстрасенсы. С авантюрными наклонностями мужичок. Как попал в директора этой великосветской богадельни — ума не приложу.

— Он тебе чем-то обязан?

— Есть немного. В том городишке, где он изображал экстрасенса, его зажала в угол местная шпана, чтоб денежки отнять. Не помогли ему «космические связи» ни хрена. Я вломился в ситуацию и выручил бедолагу.

— Очень хорошо. Даже восхитительно, — сказала я. — Значит так. Ты ему позвонишь, спросишь, надо ли чего поснимать, мол, выдался свободный день, а там и закинешь удочку насчет меня.

— Это зачем же тебе? Решила в богадельне жить?

— Именно. Скажешь Удодову, что я — твоя знакомая, что приехала из Воркуты, что зовут меня Наташа, все документы в порядке, работала в детском саду, теперь в Воркуте жуть, поэтому и подалась вместе с матерью в Москву. Мать нанялась работать на даче у одних богатеев, а я, то есть Наташа хочет осмотреться, пристроиться с тихом месте, чтоб потом попробовать в медицинский институт… Такая есть голубая у неё мечта.

— Он может спросить, почему не в торговлю? Уборщицам ведь гроши платят.

— Ответ: не все умеют торговать. Она боится, что её подставят. Она, кроме того, не хочет работать там, где грубость, мат… И не на всю же она жизнь идет в Дом… Попробует, не понравится — подыщет себе место получше. И вообще время нынче такое… ученые вон кастрюлями торгуют, офицеры по ночам вагоны разгружают, а бывший дворник на «мерседесе» по Европам раскатывает.

— В нелегалы собралась, значит… Может, не надо?

— Надо, Миша, надо. В этом богоугодном заведении…

И я рассказала ему про смерть актрисы Мордвиновой-Табидзе, про убийство Павла из-за вазы, а может, из-за дачи, про то, как гардеробщица попала под машину после того, как сказала нам роковые слова: «Старуху убили. Жить здесь страшно». И про свои подозрения — покойниц грабят…

Михаил, естественно, удивился, почему всем этим делом не занимается следствие прокуроры там всякие. Рассказала ему, как мы с Маринкой ходили по кабинетам правоохранителей и что там услышали.

— Чудные вы, все-таки, отдельные женщины, которые в газетах работают, — сказал Михаил. — Нет чтобы личные дела устраивать, богатых мужей искать…

Мы пришли к нему домой. Он при мне позвонил Удодову и нажал ту кнопку на «Панасонике», которая врубает звук, слышный при желании даже на улице.

— О, Миша! — услыхала я голос Виктора Петровича. — Что вдруг вспомнил обо мне?

— А интересно узнать: не ты ли мелькал с длинноногой брюнеточкой на тусовке в «Рэдиссон-Славянской», где киношники собрались? Недельку назад?

— Брюнеточка понравилась?

— Классная девочка, классная!

— Только таких и держим!

— Рад за тебя, Витя, искренне рад. Воровать не стану. Есть просьбишка.

— Всегда готов! Попутно не исполнишь ли мою небольшую?

— Излагай.

— Надо бы снимки сделать ты бы взялся… порадовал наших ветеранов? Как они обедают, гуляют-отдыхают… Снимков десять. Мы их на стенде повесим. Старые отыграли свое. Сам понимаешь, такой у нас контингент сегодня жив старичок, книжку читает, на гитаре струны перебирает, а завтра… исчез. Мы, конечно, можем заплатить, но, сам понимаешь, не деньгами, деньжатами… Но Бог тебе припомнит это деяние! Доброе отношение к стареньким — благое дело, Миша!

— Вас понял. Не откажу. Завтра утром имею свободное время. Как ты?

— Все дела отменю! К нам же комиссия должна явиться — мы ей и покажем свеженький стенд! Выручаешь ты меня, Миша, как всегда! У тебя какая просьба?

— Приеду, скажу.

— Договорились.

Он положил трубку в гнездо.

— Татьяна, где твой милый?

— Уехамши. А что?

— Как же он не отговорил тебя от этого авантюрного мероприятия?

— Пробовал. Не хватило терпения. Да и аргументов. Отговорить можно женщину домашнюю, обремененную детьми, стиркой-готовкой… А я что? Я перекати-поле… Кстати, вроде тебя.

— Значит, твердо решила в прорубь головой?

— Твердо, Миша. Где наша не пропадала! Любопытный же кроксвордик получается с этим самым показательным Домом! Вот и внедрюсь, и присмотрюсь-прислушаюсь, и поломаю голову, почему да отчего да кто виноват, и шарахну дубиной правды по башке нашего обывателя! Может, даже книгу напишу и получу Нобелевскую премию!

— Только так! — поддержал он меня. — Иначе и браться незачем. Мне из премии на бутылку выделишь?

— Да ты, вроде, не пьешь… Кстати, почему не пьешь?

— Кстати, все свое выпил и завязал. В Афгане еще. Аппарат как удержишь, если руки трясутся? Вот то-то же… Да и бабочки-козявочки пьяниц не уважают, фыркают и улетают.

Он поднял со стола фотографию оранжевой бабочки с черной окаемочкой на крыльях, повертел, то приближая, то отдаляя:

— Жаль, Татьяна, я должен уехать. Жаль.

— Не жалей, так устроено, от меня все уезжают.

— Должен уехать и уеду в этот выходной. Хотя если бы был поблизости… Но — должен. Хода назад нет.

— Куда ж это?

— В Таджикистан. Ну и, конечно, бабочек поснимаю и прочую мелочевку. Ключ от квартиры отдаю тебе. Ты же должна где-то жить в качестве Штирлица?

— Я почти сняла уже комнату…

— Дай отбой.

— Михаил, ты — золото…

— Знаю. Другие — нет, не убеждены. А то бы орденок на ленточке повесили.

Под вечер следующего дня он мне доложил:

— Влез в доверие к Вите Удодову по уши! Отщелкал ему двадцать пять кадров. Завтра отнесу. Про тебя говорил… Представил как девицу трезвую, но небольшого ума. Без замаха девицу.

— Правильно. Пойду обрабатывать свою сводную сестрицу. Это ж она Наташа из Воркуты.

— А если не согласится?

— Убедю. Постараюсь. Костьми лягу.

Вообще-то я не была до конца уверена, что моя провинциалочка легко согласится сыграть свою роль в приключенческом сюжете. Девица она замедленных реакций, патриархальных представлений, что можно, что нельзя, а что нельзя ни в коем случае. Но, с другой стороны, она вряд ли захочет портить со мной отношения.

Я пришла домой, позвонила на дачу, где она с матерью огородничала у богатенькой старушки, которая хотела питаться овощами только со своей земли. Договорились встретиться.

Наташа появилась с улыбкой, веселая, загорелая, её светлая челочка отливала атласом:

— Ой, как там хорошо! У нас домик отдельный! Но нам там только до осени. Мама хочет в Грецию. Там работники нужны. Там долларами платят.

— Ты часто в Москву ездишь?

— А зачем? На даче природа.

— У тебя паспорт с собой?

— С собой, в сумке. А что?

Я начала издалека, перечислила особенности и трудности своей журналистской работы, подчеркнула значимость каждой заметки, где автор выступает против аморального поведения молодежи, бичует безответственность тех молодых людей, которые пьют, употребляют наркотики, хулиганят.

— Это же все ужасно? Ты так думаешь? — спросила Наташу.

— Ясное дело. — поэтому уверена, ты готова помочь мне.

— Чем смогу… А как?

— Мне надо поселиться в студенческом общежитии. Ну будто я приехала поступать или подруга чья-то. Мне надо посмотреть, как там живут, как юноши и девушки проводят свое время. Чтобы написать все по правде. Чтобы помочь было тем, кому нужно.