Будет кровь - Кинг Стивен

– Вот увидишь, – повторил он.

Похоронная служба проходила в церкви Святой Анны, которую мисс Харгенсен – я не мог даже мысленно называть ее просто Викторией – и ее муж посещали с самого раннего детства и в которой они обвенчались. Мистер Харриган был богат и долгие годы оставался одним из столпов мира американской коммерции, но на отпевание Тэда и Виктории Корлисов собралось намного больше народу. Церковь Святой Анны довольно большая, однако в день похорон там было не протолкнуться, люди стояли во всех проходах, и если бы отец Ингерсолл не взял микрофон, его было бы просто не слышно из-за плача и всхлипов. Они были хорошими учителями, их любили ученики, они любили друг друга, и, конечно, они были совсем молодыми.

Как и большинство скорбящих. Там был я; там были Реджина и Марджи; и Билли Боган, и Ю-Бот, который специально прилетел из Флориды, где играл в низшей бейсбольной лиге. Мы с Ю-Ботом сидели вместе. Он не плакал, но у него были красные глаза, и он шмыгал носом.

– Ты ходил на ее уроки? – шепотом спросил я.

– В выпускном классе, – тоже шепотом ответил он. – Для аттестата нужна была биология. Она мне поставила тройку, просто в подарок. И я ходил на ее кружок наблюдения за птицами. Она написала мне рекомендацию для универа.

Мне она тоже написала рекомендацию.

– Это так неправильно, – сказал Ю-Бот. – Они просто ехали, никому не мешали. – Он помолчал и добавил: – И они были в шлемах.

Билли практически не изменился, но Марджи с Реджиной казались старше, взрослее. Наверное, из-за макияжа и взрослых нарядов. После службы, когда мы все вышли из церкви, они обе обняли меня, и Реджина спросила:

– Помнишь, как она о тебе позаботилась, когда тебя избили?

– Да, – сказал я.

– Она мне разрешила намазать руки ее кремом, – сказала Реджина и снова расплакалась.

– Надеюсь, его посадят пожизненно, – с жаром проговорила Марджи.

– Так точно, – согласился Ю-Бот. – Запрут на замок, а ключ выкинут в реку.

– Непременно посадят, – сказал я.

Но, конечно, я был не прав. Прав был Дэйв.

Суд над Дином Уитмором состоялся в июле. Его приговорили к четырем годам тюремного заключения, которые можно отбыть условно, если он согласится пройти курс лечения от алкоголизма в реабилитационном центре и сдавать мочу на анализ по первому требованию в течение тех же четырех лет. Тем летом я снова работал в «Энтерпрайз», уже как штатный сотрудник (на полставки, но все же). Мне теперь доверяли освещение городских новостей и даже периодически поручали написать небольшой очерк о жизни города. На следующий день после обвинительного приговора Уитмору – если это можно назвать приговором – я высказал свое возмущение Дэйву Гарденеру.

– Да, это очень паршиво, – сказал он. – Но тебе, Крейги, пора повзрослеть. Мы живем в мире, где деньги диктуют, а люди внимательно слушают. В деле Уитмора явно где-то сыграли деньги. Уж будь уверен. Кстати, где твой обзор Ярмарки мастеров на четыреста слов?

* * *

Реабилитационного центра – скорее всего с собственным теннисным кортом и полем для гольфа – было никак не достаточно. Четырех лет сдачи анализов было никак не достаточно, особенно если ты знал заранее, когда именно надо сдавать мочу, и мог заплатить человеку, который обеспечит тебе чистые образцы. Уитмор наверняка мог.

Лето уже подходило к концу, а мне все чаще вспоминалась одна африканская поговорка, которую я где-то прочел еще в школе: Когда умирает старик, сгорает целая библиотека. Виктория с Тэдом погибли совсем молодыми, но так было еще хуже, потому что они столько всего не успели, не осуществили и не достигли. У них впереди была целая жизнь, а потом все закончилось. Все эти ребята на похоронах: и нынешние ученики, и недавние выпускники, как я сам и мои друзья, – само их присутствие говорило о том, что что-то сгорело, уже навсегда.

Я вспоминал, как она рисовала на школьной доске листья и ветки деревьев. Это были красивые рисунки, сделанные от руки. Я вспоминал, как по пятницам после уроков мы убирались в биологической лаборатории, а заодно вычищали и химическую половину, и смеялись насчет тамошних запахов, и она в шутку высказывала опасение, как бы какой-нибудь доктор Джекилл из «химиков» не превратился в мистера Хайда и не разнес всю школу. Я вспоминал, как она мне сказала: «Я тебя понимаю», – когда я заявил, что не хочу возвращаться в спортзал, после того, как меня избил Кенни Янко. Я вспоминал все это, вспоминал запах ее духов и думал об этом ушлепке, который ее убил: как он выйдет из клиники и займется своими делами, весь такой радостный, словно солнечное воскресенье в Париже.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Нет, этого было никак не достаточно.

Вернувшись домой, я принялся обыскивать ящики письменного стола в моей комнате, не желая признаться себе, что ищу… и зачем. Я не нашел, что искал. Даже не знаю, чего было больше: разочарования или облегчения. Я уже собрался выйти из комнаты, но развернулся буквально в дверях, подошел к шкафу и, поднявшись на цыпочки, дотянулся до верхней полки, где годами копился ненужный хлам. Я нашел старый будильник, и айпод, который разбил, катаясь на скейтборде, и клубок спутанных наушников. Там стояла коробка с бейсбольными карточками и стопка комиксов о Человеке-пауке. В самом дальнем углу лежала толстовка с эмблемой «Ред сокс», из которой я давно вырос. Я приподнял толстовку, и под ней оказался старый айфон, подаренный мне папой на Рождество. Давным-давно, в незапамятные времена, когда я был мелким шпенделем. Рядом лежала зарядка. Я поставил айфон заряжаться, по-прежнему не желая признаться себе, что именно задумал. Но теперь, вспоминая тот день – с тех пор прошло не так много лет, – я уверен, что тогда мною двигало воспоминание о словах, сказанных мисс Харгенсен во время одной из наших пятничных уборок: Не стоит звать, если не хочешь, чтобы тебе ответили. В тот день я хотел получить ответ.

Может, он и не зарядится, говорил я себе. Он годами пылился в шкафу. Но он зарядился. Вечером, когда папа лег спать, я взял телефон, и иконка заряда батареи в верхнем правом углу экрана показывала сто процентов.

Это была настоящая прогулка в прошлое. Вечер воспоминаний. Я нашел электронные письма из давних времен, фотографии папы, когда тот еще не начал седеть, мою переписку по мессенджеру с Билли Боганом. Ничего важного: просто шуточки, и просветительская информация вроде Я сейчас перднул, и насущные вопросы типа Сделал домашку по алгебре? С тем же успехом мы могли бы переговариваться через консервные банки, соединенные вощеной ниткой. Собственно, если подумать, практически вся современная коммуникация сводится к такой болтовне ради болтовни.

Я лег в постель с телефоном, как в те времена, когда у меня еще не было необходимости бриться, а поцелуи с Реджиной представлялись великим событием. Только теперь моя старая кровать, когда-то казавшаяся огромной, сделалась мне маловата. Я посмотрел на плакат с Кэти Перри, который повесил на стену в девятом классе, когда Кэти была для меня воплощением сексапильности. Я изменился, стал старше, но в то же время остался таким же, как был. Как все забавно выходит.

Если духи и существуют, однажды сказала мисс Харгенсен, они уж точно не все святые.

Вспомнив об этом, я чуть было не передумал. Но потом я представил, как этот урод Дин Уитмор играет в теннис в своей дорогой частной клинике, и все сомнения разом отпали. Я открыл список контактов и вызвал номер мистера Харригана. Все нормально, твердил я себе. Ничего не произойдет. Ничего и не может произойти. Это просто такой способ справиться с гневом и скорбью, очистить голову и жить дальше.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И все-таки в глубине души я точно знал: что-то произойдет. Поэтому я ни капельки не удивился, когда в трубке раздались гудки. И когда включился автоответчик – в телефоне, который я собственноручно положил в карман мертвеца почти семь лет назад, – и скрипучий старческий голос произнес мне в ухо: «Я сейчас не могу подойти к телефону. Я вам перезвоню, если сочту нужным».