Тайна Вселенской Реликвии - Владимир Маталасов

– Да нормально ты выглядела, мам, – обиженно произнёс Кузя. – Только, как сказал Саня, немного побледнела и… даже ещё красивее стала, – тут же слукавил он.

– Спасибо за комплимент, успокоил.

– И тебе спасибо за блинчики. – Расправившись с завтраком, Кузя вышел из-за стола, подошёл к матери и поцеловал её.

– Ах! Да ты ещё и передразнивать меня решился, негодник ты этакий? – воскликнула она, вставая и грозно подбочениваясь. – Да я тебя… Ну погоди же!

Выпятив грудь вперёд, мать стала смешно надвигаться на сына. Приняв её игру, он с деланным испугом бросился от неё прочь в комнату, она – за ним. Бегая друг за другом вокруг гостиного стола, Екатерина Николаевна, улучив момент, ухватила Кузю за край развевавшейся рубашки, и тот плюхнулся на диван.

– Ага, попался? – стоя над сыном в угрожающей позе и едва сдерживая смех, изрекла она. – Зачем на базаре кусался?

– Да не кусался я, не кусался! – громко рассмеялся и взахлёб простонал Кузя, обороняясь руками от наседавшего «противника». – Всё, сдаюсь! Больше не буду!

– То-то же! Только тише пожалуйста, Кузя, тише, – заговорщически прошептала Екатерина Николаевна, прикладывая к губам палец. – Мы с тобой этак всех соседей перебудим. Чего доброго – в милицию заберут, хлопот не оберёшься…

– Здравствуйте, тётя Катя! К вам можно? – спросил Саня отворившую им дверь Екатерину Николаевну.

– Здрасьте-здрасьте, залётные, – отвечала она им в тон с шутливой иронией, пропуская в прихожую. – Проходите. Только поясните сначала: вы, собственно, по мою душу, или же к Кузе?

Ребята, остановившись возле вешалки, в нерешительности топтались на месте, будучи не в силах приступить к оправдательной речи.

– Да в общем-то, мы, собственно, к вам, тёть Кать, – шмыгнув носом и глядя себе под ноги, вымолвил Саня.

– Стоп, мальчики! – тут же прервала она начало Саниного душеизлияния. – Если вы пришли ко мне на исповедь, то знайте, что грехи ваши я давно уже вам отпустила и больше на вас не сержусь!

– Правда?.. Ну, спасибо вам, тёть Кать! – уже раздеваясь, весело выпалил Саня, а Митя добавил: «И ещё раз: извините нас пожалуйста!»

– Да будет вам, – отмахнулась хозяйка. – Кузя! – позвала она сына. – Ты что, не слышишь? К тебе же ведь друзья пришли.

4. СОМы и Каливаш.

Прозвучал звонок, оповещая об окончании переменки. Ученики с шумом и гамом рассаживались по своим местам. В класс уверенной походкой вошёл молоденький учитель химии Сергей Петрович Колосков. Разговоры помалу стихли, класс встал.

– Здравствуйте! Садитесь! – Учитель окинул хозяйским взглядом цветастую поверхность колышущихся голов и повернулся к доске. – А это ещё что такое?

На доске, во всю её длину, чьей-то рукой было начертано:

«Сапожков + Остапенко + Малышев = СОМы.

Класс засмеялся, громче всех – Гришка.

– Это кто у нас здесь шутник такой нашёлся? – спросил учитель, стараясь придать своему голосу строгий оттенок, с плохо скрываемой ребяческой смешинкой в прищуренных глазах.

Колосков появился в школе совсем недавно, прямо с институтской скамьи. Молодой, весёлый, как-то быстро и легко влившийся в школьный коллектив, в его будни и в доверие учеников, он, вероятно, ещё и сам не вышел по складу своего характера из того возраста, когда присваивают друг другу разные клички и прозвища. Единственным человеком, который сразу же невзлюбил его, была завуч. Она называла его «недоучившимся молокососом», подрывающим каноны педагогической этики.

– Кто сегодня дежурный по классу?

– Я! – Из-за парты поднялся невысокого роста худенький, чернявый Слава Дреер.

– Доску-то надо в порядок приводить к началу занятий, – сделал внушение дежурному учитель.

– Я её на переменке вытирал!

– Всё вытер, а это, – Колосков указал в сторону надписи, – забыл.

– Ничего я не забыл, – с обидой в голосе промолвил Слава и посмотрел в сторону последних парт, откуда Шишкин из-под стола показывал ему кулак. – Это Шишкин написал, в самый последний момент, когда в классе никого не было: я сам это видел, но не успел стереть.

Все головы разом повернулись в ту сторону, где сидел вроде бы присмиревший Гришка, устремив свой невинный взгляд в потолок и, делающий вид, что к нему всё это не относится.

– У-у, жидовская твоя морда! – тихо, с какой-то ожесточённостью в голосе, выдавил он из себя, не меняя отшельнической позы.

– Ну и подонок же ты, Шишка! – расслышав последнюю фразу и обернувшись в его сторону, негромко произнесла Вера Заболоцкая, лучшая ученица класса, беловолосая, веснушчатая толстушка.

Пока дежурный вытирал доску, учитель занялся проверкой списка классного журнала на предмет посещаемости учениками занятий. С разрешения классного руководителя трое друзей теперь сидели все вместе: Кузя с Саней на предпоследней парте, а за ними, на последней, восседал Митя.

Урок подходил к концу, когда учитель сделал замечание не в меру разговорившимся друзьям: они перешёптывались, энергично жестикулируя руками и что-то доказывая друг другу.

– Эй, на задних партах! Урок надобно слушать, а не шептаться… Шишкин!.. Что шею вытянул, как жирафа? – Учитель давно заприметил, как тот пытается подслушать разговор своих соседей, непомерно вытянув шею в их сторону. – Смотри, так и останется. Скажи-ка мне лучше, о чём я только что рассказывал?

Гришка неохотно поднялся из-за парты и, покашливая, стоял, переминаясь с ноги на ногу.

– Так о чём же шла речь? – повторил свой вопрос учитель. – Ответь нам, не молчи.

В классе воцарилось долгое, томительное молчание.

– Про калий о аш! – еле слышно подсказал ему сердобольный Митька.

Гришка, по-видимому, не понял и навострил слух, слегка подавшись в сторону подсказчика.

– Про калий о аш! – попытался более внятно шепнуть ему Сапожков.

– Только без подсказок! – сделал замечание учитель.

– А мне никто и не подсказывает, – огрызнулся Шишкин. – Вы рассказывали…

– Ну, смелее!

– … про каливаш.

– Про что, про что? – переспросил Сергей Петрович.

– Про каливаш.

Классное помещение наполнилось дружным хохотом и оживлённым обменом мнений и впечатлений о сногсшибательных познаниях своего соклассника.

– Сам ты – каливаш, Шишкин! – сдерживая смех, вымолвил учитель. – Садись, сделай одолжение.

Пройдёт какое-то время и Шишкин поймёт, что допустил тогда непростительную для своего самолюбия оплошность. Бытующая теперь у всех на устах фраза: «Смотрите, вон СОМы идут!», произносимая каждый раз при появлении друзей, была наполнена не тем смыслом, который хотел вложить в неё когда-то Гришка. Произносилась она хоть и в шутку, с некоторой долей зависти, но – почтительно, с уважением, только лишний раз подтверждая нерушимость и святость уз дружбы всех троих, чем, кстати, они по своему и гордились. В тех же случаях и то же самое, только слегка перефразированное изречение: «Смотрите, вон Каливаш идёт!», заставляло Гришку как-то всего сжиматься и втягивать голову в плечи, наполняя разум и сердце его стыдом и ненавистью ко всему окружающему. Да-а, то было фиаско, своего рода – нокаут.

5. Визит к Сапожкову.

За упорной учёбой незаметно промелькнула первая четверть, за ней – другая. Как бы там ни было, но, к великому изумлению завуча Тамары Никифоровны, в дневниках друзей редко, с превеликим трудом, можно было обнаружить даже тройку. Они старались сдержать своё обещание, данное Степану Павловичу.

– Слушай, Кузя! – сказал как-то в один из дней зимних каникул Саня своему другу. – Что-то давненько Митьку нашего не видать. Уж не прихворнул ли?

– Сказал тоже. Его ни один микроб заразный не возьмёт – сам сдохнет! Скорее всего он ушёл в подполье, и нас с собой не прихватил. Давай съездим к нему завтра, – предложил Кузя.

– А может он куда-нибудь и уехал, – высказал предположение Саня. – Слушай, да мы, кажись, и не знаем, где он живёт. Ведь мы у него ещё ни разу не были.

– А это всё потому, что он нас к себе не приглашал.

– Ну надо же какой нахал!

– А может стесняется, или чего-нибудь скрывает от нас.

– Какие могут быть у нас друг от друга секреты? – возмутился Саня. – Ведь мы от него ничего не скрываем.

– Да брось ты, Сань! Это же всего лишь догадки и предположения. Съездим, и узнаем. Он мне как-то издали показывал свой дом, так что не беспокойся, явимся точно по адресу.

Ранним утром следующего дня друзья направились навестить своего товарища. До его жилья надо было добираться трамваем, вниз по спуску, в сторону лесостепной зоны. Дом Сапожковых находился в угловой части окраины старого города, граничащей с лесом. Дальше начинались новые жилые постройки современного микрорайона. Этот единственный, хорошо сохранившийся кирпичный дом, обнесённый деревянным забором, когда-то, по словам Митьки, давным-давно, служил одной из торговых контор, принадлежавших богатой купеческой семье Давыдовых-Лопухиных. Был он на вид небольшим и ничем не примечательным, но казался очень добротным. Располагался он в глубине двора.