О друзьях-товарищах - Олег Селянкин

Возможно, в этом моем высказывании кто-то увидит мистику или какую-нибудь другую чертовщину. Даю слово, что не верю ни в рай, ни в ад. Но за годы войны лично у меня неоднократно случалось так, что словно какая-то сила вдруг заставляла меня при минометном обстреле падать не в канаву или старую воронку, а на открытое место; и мины в этом случае почему-то рвались в канаве или в старой воронке, где прятались другие, точно следовавшие науке и логике. Даже утром 24 августа, когда бомбежка застала нас в штабе флотилии, мои товарищи бросились в щель, что была отрыта около павильона, а я уселся на скамеечку около памятника Хальзунову. В результате — меня не зацепил ни один осколок, а в щель упала бомба.

Генерал-лейтенант, беседовавший со мной, похоже, уловил мое некоторое смятение, так как вдруг спросил:

— Вас что-то волнует?

— А кто пойдет со мной комиссаром? — немедленно выпалил я.

Генерал-лейтенант какое-то время помолчал, потом ответил спокойно, словно речь шла о самом обыденном:

— Вы будете единоначальником, с вас за все мы и спросим, когда вернетесь.

На Дону

«Их было двадцать три. В черных бушлатах и кителях, в бескозырках и мичманках, вместо галифе — широкий клеш, на ногах — ботинки. И еще восемь в красноармейской форме», — так начинается корреспонденция «Минеры на Дону», опубликованная в газете «Правда» от 3 октября 1942 года.

Действительно, нас было тридцать — в матросском и солдатском обмундировании. Я — тридцать первый. Это даже не взвод, но какие это были люди! Я и сейчас о каждом из них вспоминаю как о самом близком, самом родном человеке: так каждый был надежен в бою, покладист в жизни и любил товарищей.

Времени для формирования отряда у меня было крайне мало, но все обошлось удачно. И случилось это потому, что, во-первых, я после зимней истории, когда так оскандалился с Перепелицей, старался познать души людей, а не их внешний вид; во-вторых, командиры частей и подразделений, к которым я обращался, узнав в общих чертах, для какой цели они должны выделить людей в мое распоряжение, не «втирали очки», а давали по-настоящему лучших.

Я глубоко убежден, что просто обязан поименно назвать всех бойцов отряда, но списка его мне иметь не полагалось, и, кроме того, после возвращения с Дона со многими из них мои дороги больше ни разу не перекрещивались, так что память, к сожалению, не сохранила многих имен и фамилий.

Получив задание о походе на Дон, я задумался над тем, кого — по воинским специальностям — мне нужно обязательно иметь в отряде. Прежде всего минеров, которые смогли бы быстро освоиться с плавающими фугасами и хорошо знали бы подрывное дело. Поэтому первыми в отряд как минеры были зачислены А. Копысов, И. Печалин и П. Целищев.

О Саше я уже рассказывал, потому кратко охарактеризую лишь двух других моих ближайших помощников.

Печалин и Целищев — оба черноморцы, оба старшины 2-й статьи. Причем Целищев служил на флоте уже седьмой год. А что звание у него было столь скромное — всему виной характер: вспыльчивый, я бы сказал, даже дерзкий. Правда, таким он проявлялся только во взаимоотношениях с начальством, а с товарищами Целищев всегда был неизменно ровен, внимателен. Иными словами, если кому и грозили неприятности из-за его характера, то только мне: ведь я был командиром, то есть принадлежал к числу тех людей, которым он «резал в глаза правду-матку», чьи приказания, случалось, осмеливался критиковать.

Почему же я взял его в отряд, если у него был такой характер?

Дело в том, что мы с ним «цапались» раза три и все — вскоре после того, как я прибыл в Сталинград и возглавил боевую подготовку минеров. В те разы Целищеву казалось, что я что-то путаю, излагаю материал не вполне точно, ну он и высказался со свойственной ему прямотой, даже резкостью.

На его беду, именно тот материал я знал прекрасно. Поэтому его замечание не обидело, а даже развеселило меня, и я спокойно вступил с ним в дискуссию, из которой без особого труда вышел победителем.

Повторяю, примерно три подобных стычки было у нас с ним, все я выиграл и стал для него непререкаемым авторитетом. Правда, в том, что он стал верить мне, кажется, известную роль сыграло и то, что однажды, оговорившись и услышав его замечание, я немедленно извинился за оговорку.

Иными словами, с начала минной войны на Волге у меня не было более верного помощника, чем великий спорщик Петр Целищев.

А Печалин… За всю свою немалую жизнь я, пожалуй, не встречал более исполнительного и спокойного человека. Не обладая большой физической силой, он, однако, был способен бодрствовать несколько суток, питаться чем придется и при этом смотреть на тебя по-прежнему спокойно ясными сероватыми глазами; казалось, не было на свете ничего, способного нарушить его душевное равновесие, заставить его проявить хоть какие-то признаки волнения.

У этой троицы минеров в подчинении, разумеется, были «вторые скрипки», столь же самобытные.

Итак, минерами я обзавелся. Но ведь кто-то должен был и подготовить для них место работы? Снимать вражеских часовых, нести службу разведки, боевого охранения?

Для этих целей, разумеется, годились те же Саша Копысов и Никита Кривохатько, но я из батальона морской пехоты взял еще и двух балтийцев — Михаила Копылова и Николая Клековкина. Атлетически сложенные, смелые до отчаянности, да к тому же послужившие в разведке под Ленинградом, прошедшие там хорошую фронтовую школу, они были бы драгоценной находкой для командира любой армейской части.

И еще, когда получал боевое задание, мне подумалось: а как мы будем подкрадываться к объектам взрыва, если на Дону (на том его участке, где нам предстояло работать) нет лесов, которые мы смогли бы использовать для скрытного подхода к объекту взрыва?

Эти свои сомнения я и высказал генерал-лейтенанту, дававшему мне задание. Тот, похоже, одобрил мою творческую инициативу, так как посмотрел на меня с интересом и спросил:

— Что предлагаете конкретно?

— Мне бы в отряд несколько легких водолазов. При флотилии они есть.

— Что ж, запросите. Думаю, адмирал Рогачев не откажет.

Так появились в отряде легкие водолазы — главный старшина С. И. Бабкин, старшина 2-й статьи В. П. Крамарев и другие. Этих мне еще предстояло узнать. Но что понравилось сразу — прибыв к месту сбора отряда, они немедленно и без моего приказания стали грузить плавающие фугасы на полуторки, которые нам выделило армейское командование.

Наконец уложены последние килограммы взрывчатки, уселся в машину последний матрос. Я осмотрел поляну — не забыли ли чего? — и сел в кабину головной машины. С этой минуты уже только я отвечал и за точность выполнения задания, и за действия каждого из бойцов моего отряда. И еще — в кармане у меня лежал пакет, адресованный командиру одной из гвардейских дивизий, в полосе которой нам предстояло переходить фронт.

Сначала мы ехали по левому берегу Волги, ехали до Камышина, где должны были на пароме переправиться на правый берег и уже отсюда устремиться к Дону, в то самое место, откуда начинался вражеский клин, нацеленный на Сталинград.

С тяжелым чувством начали мы свой рейд: во-первых, немцы по-прежнему бомбили город, который стал нам по-настоящему дорог, во-вторых…

Когда мы работали на сталинградских переправах, для нас самым главным было — доставить раненых или жителей города на левый берег. Доставили — на этом свою задачу считали выполненной. И начинали думать о новом очередном рейсе в Сталинград, где смерть подстерегала тебя на каждом метре. Теперь же, проезжая по левому берегу, мы видели и раненых, которые многие часы ждали здесь своей отправки в госпитали, и женщин, и детей, уже сомлевших от ожидания. С какой мольбой все эти люди смотрели на нас!

А мы никого к себе в машины взять не могли, мы сурово проезжали и мимо раненого с окровавленной повязкой, и мимо матери, протягивающей к нам своего ребенка. И не только потому, что машины были чрезмерно перегружены и мы ни на минуту не забывали, что на любом из многих ухабов запросто может хрупнуть одна из рессор. Главное, что заставляло нас проезжать мимо, — на взрывчатке сидели бойцы отряда. Все, без исключения. А фашистские самолеты свирепствовали и над этой дорогой, над одной из немногих, по которым к городу шло пополнение. Вот и приходилось нам все время помнить, что, окажись хоть один из фашистских летчиков неудачливее, ничего не останется от наших машин.

Даже бойцы, дежурившие на КПП и привыкшие, казалось бы, ко всему, проверив наши документы и ознакомившись с грузом, торопливо сигналили: «Полный вперед!»

Было невероятно жарко и пыльно, но мы до самого Камышина не сделали ни одного привала: спешили поскорее проскочить наиболее опасную зону.

В Камышине, накупавшись и долив воды в радиаторы машин, получили продовольствие и немедленно двинулись дальше.