Дин Рид: трагедия красного ковбоя - Федор Раззаков

Газеты Советского Союза начали освещать события вокруг Дина Рида в начале ноября. Чуть ли не каждый день в прессе публиковались, пусть короткие, сообщения о ситуации в Буффало, а в первые дни об этом даже сообщила главная телепрограмма страны «Время» (потом она еще несколько раз будет возвращаться к этому событию). В ГДР происходило то же самое. Вот что, к примеру, писалось в телеграмме, отправленной в буффалскую тюрьму на имя Дина Рида из центрального совета Союза свободной немецкой молодежи:

«Молодежь нашего социалистического государства, твоей нынешней родины, восхищается твоим страстным выступлением за права угнетенных и эксплуатируемых капиталом рабочих и фермеров, поддерживает твой протест против преступлений американского империализма. Тот произвол, с которым власти подавили вашу мирную демонстрацию в Буффало, еще раз показал миру истинное человеконенавистническое лицо империализма, сорвал с него личину так называемого поборника гражданских прав. Империализм США обнаружил свое лицемерие. Мы постоянно рядом с тобой. Дружба».

Увы, эту телеграмму Дину в те дни прочитать не удалось – тюремные власти не передавали ему почту, поступавшую на его имя, а из газет приносили только правые. Однако о том, что такие телеграммы и письма идут в тюрьму, Дин был прекрасно осведомлен – проговорился один из тюремщиков, который во время короткой встречи с Дином в тюремном коридоре раздраженно бросил:

– Как же нас достали твои защитники со своими письмами!

Эта фраза придала Дину дополнительных сил. Он понял, что его не забыли, о нем беспокоятся, его любят. И хотя он догадывался, что львиная доля посланий в его защиту написана под диктовку комсомольских или партийных функционеров, однако он искренне верил в то, что сделано это от чистого сердца, а не по разнарядке. Не думай он так, вряд ли бы согласился участвовать в этой акции, да и вообще давно бы бросил заниматься всей этой политикой. Он разделял точку зрения, что с противником надо бороться его же методами: тот бьет по тебе из всех своих пропагандистских орудий (а кампания картеровской администрации против нарушений прав человека в социалистических странах была не менее мощной), значит, и ты имеешь право отвечать ему тем же. И никто не может упрекнуть его в том, что это точка зрения несправедлива. Ведь на дворе тогда бушевала холодная война.

Между тем американская пресса достаточно скупо освещала это событие, поскольку не хотела делать лишнее паблисити борцу за мир. Лишь несколько газет периодически упоминали про арест Дина Рида, но без каких-либо подробностей. Так, «Миннеаполис стар» писала: «Поскольку Дин Рид широко известен в других странах, сообщение о его аресте вызвало протесты со стороны крупных общественных деятелей и даже правительства». Каковы были масштабы этого протеста, американская газета не сообщала.

Тем временем, чувствуя за собой поддержку своих друзей, Дин продолжал гнуть свою линию – не прекращал голодовку, соглашаясь принимать из рук тюремщиков только воду. То же самое делали и его сокамерники. Понимая, что сломить сопротивление заключенных не удастся, а насильственные действия только усугубят ситуацию, руководство тюрьмы стало торопить Министерство юстиции со скорейшим началом судебного процесса.

– Иначе они у меня здесь передохнут как мухи, – заявил начальник тюрьмы.

Во время пребывания Дина в буффалской тюрьме с ним произошел курьезный случай. Случился он на третий день заключения. В разгар дня, когда Дин вел неторопливую беседу с сокамерниками, внезапно включился динамик, и оттуда раздался властный голос:

– Эй, ты, Рид! Тут к нам приехал шериф со всей своей семьей, они хотят тебя послушать. Спой нам что-нибудь.

– С удовольствием, – ответил Дин и запел «Венсеремос».

Только прозвучало несколько первых строк гимна чилийских коммунистов, как динамик немедленно отключился.

Тем временем кампания в поддержку Дина Рида крепла и ширилась. После 5 ноября советские газеты почти каждый день информировали своих читателей о развитии ситуации. Была к этому делу подключена и творческая интеллигенция, у которой к Дину Риду продолжало оставаться сложное отношение. Причем в последние годы это отношение еще больше ухудшилось, что объяснялось просто – дряхлели руководители страны, и каждый, кто им симпатизировал (а Дин хоть и не высказывался об этом вслух, но поступки совершал соответствующие), невольно навлекал на себя не только гнев, но и презрение со стороны либеральной интеллигенции. Причем удивительным было то, что многие из этих людей себе подобное поведение по отношению к власти позволяли, но другим в таком праве отказывали. Тем более американцу.

Однако реальность была такова, что почти никто из советских интеллигентов не боролся за мир столь бесстрашно, как это делал Дин Рид. Даже если представить себе, что делал он это из конъюнктурных соображений, все равно он был честнее своих критиков. Ведь за свои идеи он неоднократно рисковал жизнью, несколько раз попадал за решетку. А его критики предпочитали отстаивать свои убеждения в тылу, так сказать, в комфортабельных условиях.

О том, каковы были масштабы этой нелюбви к Дину Риду, можно судить по словам известного предпринимателя Вадима Туманова. Цитирую: «В один из вечеров мы с Володей Высоцким приехали к нему домой на Малую Грузинскую, зашли в квартиру, включили телевизор. На экране – известный тогда международный обозреватель. Володя смотрел-смотрел и говорит: „И где только они такие рожи находят?! Ну явно на лице – ложь“. Володя предложил мне сесть в другой комнате. Каждому предстояло составить список из ста фамилий – самых неприятных, на наш взгляд, людей. Первая четверть у нас совпадала, хотя порядок был разным, примерно семьдесят процентов фамилий у нас были одни и те же, а под четырнадцатым номером у нас с Володей был один и тот же человек – Дин Рид…»

Самое парадоксальное, что, несмотря на столь сильную антипатию к Дину Риду, оба его критика были… очень на него похожи. Оба были людьми из породы настоящих мужиков, авантюристами по складу своего характера. Например, Туманов прошел через ГУЛАГ и выжил там только благодаря своей дерзости и бесстрашию. Высоцкий хоть и не был в сталинских лагерях, однако тоже знал, почем фунт лиха, – его внутреннее диссидентство давно уже вошло в поговорку. И вот надо же, троим в одной лодке этим людям было тесно.

Кто оказался прав в этом споре, показало время. Уверен, окажись Высоцкий в сегодняшней России, он наверняка бы ужаснулся тому, что произошло с его страной. Увидев нищих стариков, беспризорников и бомжей на улицах, посмотрев российское телевидение и почитав газеты, он вполне справедливо бы подумал: об этом ли мы мечтали в конце 70-х? И, задав себе подобный вопрос, он невольно задал бы и следующий: может, прав был Дин Рид, когда не боялся быть приверженцем социализма гораздо более яростным, чем вся советская творческая интеллигенция вместе взятая?