Тысяча и один день. Первый из могикан. Властелин пустоты - Александр Громов

Через реку переправились на пароме – большом плоту, нанизанном на корень какого-то растения, протянувшийся над водой от одного берега реки до другого.

Два пеших перехода до Междулесья дракончики одолели за полдня. В указанном морочником ручье наполнили фляги. Один раз встретилась небольшая деревня, но Умнейший велел не останавливаться, и Кирейн, которому не терпелось, прокричал песнь об Одолении Врага с холки дракончика, не сбавляя галопа, трясясь и лязгая зубами. Полюбоваться эффектом ему не пришлось – деревня сошла на нет, снова дорогу стеснил лес, замелькали ветви, стволы, редкие пятна солнца в просветах переплетенных крон. И – как будто отрезало.

Лес кончился. Сразу.

Дракончики, придерживаемые на лесных дорогах, на безлесной равнине сами перешли в галоп.

В Междулесье не живут. Что там делать нормальному человеку? Даже мухи там не такие, как в лесу, и садятся на кожу целыми стаями; не кусают – а неприятно. Там бродят стада удивительно глупых копытных животных, возиться с которыми не захочет ни один шептун, хоть мясо копытных недурно; там кожу человека дубит ветер и сжигает солнце; там петляют русла пересыхающих в сухой сезон ручьев с дурной, чаще всего горько-соленой водой; там почти нет троп – иногда лишь в высокой траве, какой не увидишь на лесных ласковых полянах, пробежит, торопясь, посланный по делу гонец с притороченным к спине кожаным мешком с лесной родниковой водой и подстилкой из драконьей шкуры, заменяющей постель.

Никто не знает, зачем оно – Междулесье, и какой в нем смысл, хотя легенд на эту тему существует великое множество. Безлесная степь, раскинувшаяся на пять переходов в самом узком месте, поражает человеческое воображение не меньше, чем океан – срединных жителей Простора. Людей всегда поражает то, что сделано не для них. Так было, так будет, пока земля носит людей, а когда останется последний человек, то и он спросит: зачем оно существует, ненужное?

По одну руку от Леона вопил и гикал Тирсис, упиваясь скачкой, по другую трясся на смирном дракончике Парис. Исходя из каких соображений Умнейший решил, что шептун в экспедиции окажется нелишним, Леон не понял и понять не пытался. Только за скачкой можно было забыть и обиду на Умнейшего, опять устроившего по-своему, и то, что Филиса снова осталась позади. Она даже не пришла проводить, зато явилась Хлоя, и быть бы великому стрелку покрыту позором скандала, если бы одна из младших хранительниц не приняла мужественно первый удар на себя, а затем и Умнейший как-то ловко не отвлек бы фурию. Удалось расстаться без потерь, и на том спасибо Нимбу. Впрочем, и Умнейшему тоже.

С пушкой – это он хорошо придумал…

Морочник и Умнейший скакали впереди. После нескольких попыток Леон сумел пришпорить дракончика и оказался рядом.

– А ты говорил – плохо, что тебя в наши края занесло, – не выдержал он. – Огневой-то припас у тебя где был? В Городе.

Умнейший хитренько улыбнулся.

– У меня в каждом городе такой мешок. Даром я, что ли, ходил по Простору пятьдесят лет?

Помолчали.

– Правда, Городу это не поможет, – вздохнул старик. – Пусть даже серу найдут и селитры наварят – великая будет удача, если завалят хоть одного зауряда. Из деревянных пушек только по слизнивцам лупить, и то если смирно сидят. Но хотя бы те, кто уцелеет, начнут что-то понимать. Эх, жаль, я не могу быть во всех городах одновременно! Боюсь, судьба вашей деревни горожанам не указ, не умеют они воевать и не хотят, а когда действительно запахнет жареным, Хранительницы им подскажут то, что людям и без них захочется сделать.

– Бежать? Прятаться?

– Можно и прятаться, – сказал Умнейший. – По моим грубым подсчетам, население Простора составляет не более одного-полутора миллионов человек. Что такое миллион человек в этих лесах? Многие умные люди, наверно, так и думают. Ошибка лишь в одном: максимум через год-полтора леса на планете перестанут существовать, ну и люди, конечно, тоже. А умные так в первую очередь.

– А ты? – спросил Леон.

– Попрошу не путать! – обиделся старик и вдруг фыркнул, как дракончик. – Я не умный. Я – Умнейший.

Довольно скоро Леон научился пружинить ногами, гася тряску и не подвергая опасности язык.

– Ты говорил, Хранительница знает, что Город будет уничтожен… – Дождавшись подтверждающего кивка, Леон задал мучивший вопрос: – Почему же она так испугалась, что ты сожжешь Хранилище? Ведь оно тоже погибнет. Допустим, она не сообразила в первый момент – но потом?!

Старик ответил не сразу.

– Она женщина, и она житель Простора. Умом верит в одно – сердцем в другое. Вот тебе первый урок: не спрашивай того, чего пока не способен понять. Для этого у тебя есть я.

– А почему она отпустила с нами мальчишек?

– Урок второй: не трать времени на расспросы, если можешь сообразить сам. Подумай.

– Потому что они видели, как ты ее унизил?

– Урок третий: не делись своими выводами со всеми окружающими без разбора.

– И много у тебя еще уроков на мою голову? – спросил Леон.

– Урок четвертый: не дерзи Учителю!

Припекало. Дракончики, не умея потеть через чешую, вывалили длинные языки. Только теперь, ощупывая свой горячий затылок, Леон понял назначение носимого Умнейшим на голове плетеного предмета. Да, здесь не лес… Не будь обдувающего встречного ветра – далеко бы не ушли.

– Велик Простор, а Нимб больше, – проронил Леон, утешая себя.

– Ты пословицы брось, они оружие идиотов…

– Это пятый урок? – спросил Леон.

– Нет. Это факультативно.

Около полудня заметили вдали сверкающий на солнце диск, быстро летящий над степью по широкой дуге. Старик закричал, требуя повиновения, и первый заставил своего скакуна лечь в траву. Сказалась ли предосторожность, или у зауряда были иные заботы, но только он не обратил на людей никакого внимания.

Кирейн еще в Городе выбрал себе дракончика с особенно тряским галопом, а зачем – оставалось загадкой до самого Междулесья. Лишь только дракончик понесся огромными прыжками и сказителя начало швырять в седле, он зажмурился и с риском откусить язык принялся отрывисто выкрикивать слова, оканчивающиеся на «он»:

– Леон! Звон! Стон!.. Поклон… Рулон…

И не реагировал на действительность.

К вечеру начал брюзжать Парис. Во-первых, его растрясло, во-вторых, седло постоянно сползает набок, а в-третьих, этот драконий недомерок, которого любой нормальный дракон при встрече просто сожрал бы из жалости, так стиснул лапами его, Париса, ноги, что те уже ничего не чувствуют, и вообще не пора ли устроить привал, а? Пора ведь…