Бетховен. Биографический этюд - Василий Давидович Корганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«У меня сегодня был Валлисхаузер, – пишет Бетховен в дневнике, – он рассказывал, что Шлегель только пьет, ест и читает библию, а Вернер, вероятно, кончит сумасшествием, так как никто не ходит на его проповеди… У Вернера все три жены еще живы… Прежде, чем учить народ, им следовало бы самим исправиться… Геррес погиб здесь навсегда, так как опять решился сказать правду… Глупость и ничтожества всегда неразлучны… Лекции Бернта о средствах против мнимой смерти и т. д., с гравюрами, 8°, Вена, 1 фл. 30 кр… Валлисхаузер, № 543 Hoher Markt; Ивана Симонова описание путешествия и открытий в южном Ледовитом океане…» и т. д.
Преследование свободной мысли и слова реакционным правительством доходило до того, что Грильпарцер получил выговор от полицеймейстера за стихотворение «Древний и современный Рим», якобы неуместное под пером христианина-автора. Подобные факты вновь наводят Бетховена на мысль о поездке в Англию, где народ не испытывал этого ига; с восторгом слушал он рассказы Блехлингера об австрийских революционерах, героизму которых страна была впоследствии обязана своим процветанием, и охотно вспоминал о временах Директории во Франции.
– Вам следует воспеть Наполеона в гимне; вы ведь не поняли его, – сказал однажды Бернард композитору.
Деспотизм императора Франца и его первого министра быстро отразился на всех проявлениях общественной жизни и, в частности, на искусстве; 11 марта 1820 года «Wienerr Zeitschrift» писал: «С тех пор как имена Моцарта и Бетховена изгнаны из концертных программ, только девятилетняя Леопольдина Блахетка решилась играть классическую музыку, включив в свою программу концерт B-dur Бетховена».
Весной 1822 года «Allgemen. Music-Zeitung» писала:
«Со времени усилившейся глухоты Бетховен наш избегал игры при посторонних слушателях, но теперь, видимо, вернулся к ней. Он уже не раз приводил в восторг общество своими мастерскими импровизациями и доказал, что с былой силой и любовью все еще владеет инструментом. Будем надеяться, что перемена эта отразится благотворно на искусстве».
Джон Рассел рассказывает об одном из музыкальных вечеров у баронессы Путон, где играл Бетховен:
«Он вовсе не заботился о внешности, а потому имел несколько дикий вид, волосы его, не тронутые ни ножницами, ни гребнем в течение многих лет, ниспадали на лоб в таком беспорядке и изобилии, что их можно было сравнить со змеями на голове медузы. Совершенная потеря слуха лишает его всех удовольствий общения с людьми и вызывает его раздражительность. Даже среди лучших друзей все должно делаться по его воле… Я слышал как он играет; однако нелегко было добиться этого, так как он не выносит просьб этого рода. Если бы его прямо попросили доставить обществу удовольствие это, то он отказал бы наотрез; надо было прибегнуть к хитрости. Постепенно все гости удалились из комнаты, оставив только Бетховена и хозяина, бывшего одним из приятелей его. С помощью записной книжки они вели разговор об акциях. Хозяин как бы нечаянно тронул клавишу открытого фортепиано, около которого они сидели, потом начал наигрывать какую-то пьесу Бетховена, ошибаясь и уродуя ее до тех пор, пока композитор не принялся поправлять его. Тогда хозяин также встал и вышел к гостям, которые из соседней комнаты наблюдали за Бетховеном и ждали последствий этого маневра. Оставшись один, Бетховен сел за фортепиано, стал брать бессвязные аккорды, потом начал импровизировать и играл с полчаса. Знатоки были в восторге; остальные с любопытством следили за отражением исполняемого на лице артиста. Характер игры его был смелый, повелительный, бурный, иногда же сменялся настроением нежным, ласкающим».
Тот же современник рассказывает в своих мемуарах другой эпизод, отражающий знакомую уже нам натуру композитора, склонного к причудам и грубым выходкам:
«Он часто посещал ресторан, где, уткнувшись в газету, за стаканом вина или пива, за порцией сыра или копченой селедки, просиживал целые вечера. Однажды к столу его подсел господин, наружность которого не понравилась композитору; он несколько раз взглянул на этого непрошеного соседа в упор, сплюнул на пол, смял газету, вскочил и направился к выходу, крикнув на всю комнату:
– Что за гнусная рожа!
Весьма выдающийся скрипач, солист испанского короля, Александр Буше, концертируя по Германии, провел весну 1822 года в Вене. Его биограф Валла с истинно французской развязностью рассказывает о его свидании с Бетховеном, очевидно, прикрасив и дополнив своей изобретательностью подробности этого визита. Буше имел с дюжину рекомендательных писем к Бетховену. По приезде в Вену он постучал у дверей скромной квартиры, в которой жил великий артист. Служанка ответила ему, что Бетховена нет дома.
– В котором часу его можно застать?
– Этого я вам не могу сказать.
Буше отдает этой женщине одно из своих писем и удаляется. На следующий день он не был счастливее и оставил второе письмо. Вечером он возвратился также без успеха и продолжал так каждый день. Бетховен добросовестно бросал в корзину все письма, которые его прислуга передавала ему от имени г. Буше и которые были подписаны герцогами, князьями, музыкальными фирмами, финансистами, которые для него имели одну цену. Но едва он прочел шестнадцатое письмо, как схватил свою шляпу и побежал, точно сумасшедший, искать Буше. Оно было написано и подписано рукой его дорогого друга Гете. Кто имеет рекомендацию Гете, тот не может быть назойливым, тот должен быть великим артистом.
Желая видеть его немедленно, он бежит из одной гостиницы в другую и по дороге встречает оперного композитора Сальери, автора «Семирамиды».
– Найди мне, – говорит он ему, – скрипача Буше, имеющего рекомендацию моего дорогого Гете, и приведи его ко мне домой, где я буду сидеть безвыходно, пока не увижу его. Сальери без труда его находит и охотно провожает до квартиры Бетховена; по дороге он вынимает из кармана канон, сочиненный накануне, и выражает желание попробовать свое новейшее произведение, а потому оба они начинают петь среди улицы. В это время Сальери встречает одного из своих друзей и останавливает его.
– Кстати, у меня тут канон на три голоса и вот ваша партия.
Только они кончили петь, как
