Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

засмеялся. Моя маска толчками дёргается на его лице, пряча от меня его настоящую сущность. Как это удобно. А мне так хочеться увидеть этого хохочущего воина именно настоящим. Хочу видеть его эмоции. Его оскал. Его дикую улыбку. Но он вдруг резко замолкает. Шарит глазами вокруг себя, пытаясь рассмотреть что-то в ярком свете костра. Кого-то пристально ищет. А когда находит меня — замирает, и лишь тяжелое дыхание и побрякивание уродливых пластин доспеха определяют его как живое существо, а не как статую с победоносно вскинутой рукой.

— Инга! — кричит он. — Где волк…

Он резко замолкает. Его глаза больше не смотрят на меня, они смотрят сквозь меня, на пещеру. Будет лучше, если и я туда гляну.

Обернувшись, я вижу, как пещера отрыгивает еще одно создание. Наружу вываливается огромное тело. Человек. Выше меня на две головы. Если бы не огонь от костра, я бы в жизни не поверил бы своим глазам. Это создание носит голубые брюки и красный мундир. Босой. На дне огромных глазниц еле заметно поблёскивают утопленные глаза. Лицо — одна большая болячка, выросшая на коленке после встречи с асфальтом: высушенное, морщинистое…

Кошмар стал явью.

Бред, превратившийся в реальность.

Восставший воин гражданской войны, отдавший свою жизнь за демократию. За свободу!

За свободу…

— Этой мой мир, ублюдки! — кричит революционер. — Привыкайте!

Передо мной ожившая картинка альбома группы Iron maiden, только в руках бойца в место британского влага — меч. Необычный. Не из кожи и не из стали. Языки пламени не хуже мощного прожектора подсветили мне особенность этого оружия. Лезвие багрового цвета, словно выплавленное из крови заражённой спидом. Испещрённое глубокими трещинами оно напоминает лезвие моего меча, но они разные. Разный материал. Разные заболевания.

Меч этого борца за справедливость сделан из того же материала, что и моя маска. Из той самой крови, что и доспехи тех самых «Кровокожих».

Больше у меня нет никаких сомнений. Это он. Этот ряженый вояка — мой старый друган Дрюня.

Антон Лагутин

Червь-4

Глава 1

Каждый раз, когда я возвращаюсь из школы домой, я вижу одну и ту же картину. Ничего нового. Я уже лишён возможности поностальгировать в будущем о своём детстве, так как последние десять лет перед глазами проносится плёнка с одним и тем же кадром.

Убогий двор.

Не менее убогая детская площадка, куда детям соваться категорически запрещено. Но они всё равно бегут к этим ржавым качелям с облупившейся жёлтой краской и разбивают себе лбы и губы. Они бегут к этой деревянной песочнице, где вместо клада откапывают засохшее собачье дерьмо, которым так и хочеться накормить местных собаководов.

Убогие дома.

И это вечно убогое, вечно палящее в лицо солнце. Ослепительные лучи отражаются от тысячи окон и попадают на меня как на жалкого муравья, угодившего под лупу хулигана. Я поднимаю глаза, взглядом отсчитываю этажи.

Один…

Два…

Три…

Прежде чем я досчитаю до десяти — можно ослепнуть. Можно повредить глаз. Можно остаться инвалидом. Но я продолжаю считать до десяти. И когда я называю десять — вижу её.

Убогое сегодня.

Каждый день. Она там, за треснутым стеклом. Словно манекен в витрине дешёвого магазина. Стоит в одной позе, уставившись в одну точку — на меня. Ждёт меня.

Я захожу домой.

Она по-прежнему у окна. Закуталась в свой вафельный халат зелёного цвета и смотрит на меня взглядом перепуганной жертвы нападения маньяка.

— Мам, не беспокойся за меня.

— За тебя я не беспокоюсь, — говорит она. — Я беспокоюсь за себя.

Все думают, что у нас одни корни. Общая кровь. Ну и пусть так думают дальше. Будь у них лопата и искреннее желание покопаться в чужой жизни, они сразу бы всё откапали. Копни поглубже — и вот совсем разные корни. Два разных растения, одно из которых отравит своим ядом, чуть коснись его шипов.

Не знаю, от бога она или от дьявола, но она прекрасна. Цветёт, благоухает. И этот вафельный халат не в силах скрыть её прекрасную фигуру. Она хороша. Богиня, сучка, сладкий персик — такие эпитеты я слышу в её адрес от мужчин. Приятно мне? Ревную я?

Плевать мне на её мужиков, как на новых, так и на старых.

Поглаживая себя по голове, она спрашивает меня:

— Тот мужчина, — её голос дрожит, — в белой майке… он долго шёл за тобой?

— Я никого не видел.

— Я видела…

Моя мать — тот еще параноик.

Ненавижу ездить с ней в автобусе. Когда мы заходим в душный салон жарким июльским днём, всё мужское внимание наше. Если какой-то мужчина начинает движение в нашу сторону, протискивается, встаёт рядом, — мы немедленно уходим. Уходим в конец или стремительно покидаем автобус на следующей остановке. Рядом никому нельзя стоять. Нельзя дышать. Нельзя мечтать. Я только мог догадываться, что происходило в головах этих мужчин. Позы, в которых они её желали. Их влажные языки. Их пальцы, жадно хватающиеся за груди.

У всех на уме одно.

Ненавижу ездить с ней в метро.

Ненавижу ездить с ней в такси.

Я ненавижу длительные поездки в поездах…

Она сводит меня с ума. Её забота. Её родительский контроль. Её опека. Её постоянное желание отвезти меня в психдиспансер на очередное ненужное обследование.

— Тот мужчина, — говорит она, — в белой майке, он шёл за тобой.

— Я никого не видел.

Она продолжает стоять, даже когда солнце скрывается за высоким домом напротив. Вглядывается сквозь пыльное стекло, рассматривает прохожих, гуляющих с собаками на детской площадке. Смотрит на детей, качающихся на качелях. И только с приходом чернильной тьмы её душа успокаивается. Но это только с виду.

Она отходит от окна. Запирает входную дверь на цепочку, на два замка, на щеколду, ручку подпирает стулом. Будь у неё противопехотная мина — стояла бы в коридоре, взведённой лицом к врагу. Лицом к опасному миру. Хватит ли всех мин в мире, чтобы их установить против целого мира?

Развернуть лицом к миру.

Будь у неё возможность видеть в темноте — стояла бы у окна сутками напролёт.

— Тот мужчина, в зелёной майке, он держал тебя за руку?

— Никто не держал меня за руку.

Чем дальше — тем хуже. Тем мужчины ко мне ближе. Тем этот манекен старался стоять дольше. Откуда она находит силы?

Страх укрепляет?

Это произошло неожиданно. Она распахнула