Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Светлана Дильдина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А птица-ольате не отставала, вестник и символ мира… где тот мир.
Луна шла на ущерб — дни летели, и менялся рельеф; среди сборищ деревьев — гигантов все чаще появлялись большие просветы, и земля бугрилась холмами, они вырастали все выше. Дожди шли реже, и то и дело вместо честного ливня сыпалась какая-то невнятная морось.
Тумайни вспомнила разговор, который произошел у них с Ахаттой перед отъездом послов.
“Если он снова вытворит что-нибудь эдакое, на сей раз его никто не простит! Надеюсь, ты объяснил это своему внуку”, — сказала женщина.
“Он едет с вами по собственной воле, не по моему указанию, — лицо старика, изрезанное морщинами, стало очень нехорошим, а глаза по-молодому блеснули: — И это уже не будет мой заботой, коли что-то случится. Только вашей, запомни!”
Тумайни запомнила.
**
Дорога из Тейит
Ехали долго. Огонек пытался считать, сколько раз взойдет и опустится солнце, но позабыл про подсчеты, а потом начал сбиваться. Две с лишним недели, не меньше — и мешали дожди, шедшие все чаще и дольше, из-за чего дорога местами портилась, и не торопились посланцы севера. Значит, уверены, что ничего не потеряют из-за промедления, понимал Огонек. Думал.
Последняя ночевка в дороге выдалась на диво уютной для полукровки. Он в компании Кави, Шику и прочих долго сидел у костра под навесом, слушая сказки о красавице Самоцветное Перышко, о том, как она родилась и выросла среди колибри, и после являлась к людям в дни нужды. Негромкий голос рассказчика казался тростниковой дудкой, которой вторит хор ночных птиц. Потом сам Огонек спел несколько песен и ощутил крайнее смущение, заметив в глазах Кави слезы. Ах, да, эту песню сам он услышал от матери; значит, Соль и в юности ее пела. Тогда он поспешно запел другую, которой его научила Киуте.
Наверное, остальные, не сидевшие сейчас в оранжевом круге света, беспокоились о завтрашнем дне, о переговорах, и всем остальном, но он запретил себе думать об этом и просто наслаждался покоем.
Приехали ночью. Лачи выбрал для стоянки место вдали не только от южан, но и от северного прииска. А посланцы Асталы, наверное, уже здесь, подумалось Огоньку — не знал, почему так решил. Он напрягал слух, ловя ночные звуки, пытался вычленить из голосов птиц и цикад хоть что-то, отдаленно напоминающее речь. Но южан слышно не было, и это пугало — будто на другой стороне долины затаился большой бесшумный зверь. Не видно было и света чужих костров. А где-то там в темноте лежал мертвый южный поселок… есть там сейчас люди, или только акольи бродят, надеясь найти пропитание?
— Не отходи никуда от палаток, — приказал ему Лачи. — На всякий случай.
— Как велика долина, эльо? — насторожено спросил Огонек.
— За день пересечешь всю, если тропа не заросшая. Она похожа на полумесяц — мы сейчас стоим в широкой части у основания верхнего “рога”, а посланцы Асталы — в крайней точке нижнего.
— От рога до рога короче, чем по изгибу? Там можно пройти, или горы задержат?
— С нашими воинами ты в безопасности, — Лачи не удостоил его даже взглядом, но вот в сторону южного края долины он смотрел часто. Волнуется, понял подросток. Всегдашняя благожелательная невозмутимость почти изменила Соправителю Тейит.
Утром проснулся первым, кроме часовых — те вовсе не спали. Огонек наконец сумел осмотреться. Пасмурно было. Невысокие горы, поросшие кучками деревьев и сердитым кустарником, окружали долину. Она не казалась ровной даже беглому взгляду — ее прорезали канавы, будто следы когтей неведомого чудовища. А еще в кустарнике неподалеку серыми быками застыли валуны, скатившиеся когда-то с горы при землетрясении… Гнев земли разрушил гору, а камни остались.
Неприветливое место.
Вскорости поднялись все, и не прошло часа, как северяне уже были готовы.
Лачи строжайше повторил запрет полукровке: сидеть возле палаток и не высовываться. Напомнил, кто прибыл с южанами… мог бы и не напоминать. А спустя еще короткое время Лачи со свитой покинули собственную стоянку. В лагере осталось несколько стражей и слуги из приисковых рабочих.
Начался дождь, несколько коротких плесков, будто с неба по очереди вылили содержимое лоханей. Потом наконец показалось солнце.
По вышитому подолу полз огромный бронзовый жук — не возражал, когда Огонек погладил пальцем его жесткую блестящую спинку. А после второй порции ласки взлетел с недовольным гудением.
Огонек одернул штаны, расправил складки туники, перехваченной кожаным пояском. “Ну и зачем я тут им понадобился?” недоумевал он, изнывая безделья и непонимания, что к чему.
В тысячный раз огляделся. Ему велели сидеть на месте, но… как усидишь? Конечно, он не собирался мешать разговорам Сильнейших. Но не увидеть хоть краем глаза… хоть людей их свиты посланцев Асталы… ладно, хотя бы рабочих Юга!
Неторопливо зашагал направо, к зарослям гибискуса, не скрываясь; его окликнули небрежно.
— Да приду я сейчас, куда я денусь, — громко и дружелюбно отозвался подросток. За ним никто не последовал — видимо, приказа сопровождать его совсем уж повсюду не было. Старался не спешить, и вести себя как можно тише; один раз показалось — сзади хрустнула ветка, словно кто-то шел за ним, но внимания не обратил. Опасных хищников здесь нет, а чужие — на другом конце долины.
**
Белая натянутая куполом ткань, помогая кронам, защищала людей от дождя. Южане прибыли раньше, но подданные Тейит тут все обустроили, а прислужники, направленные посольством Юга, лишь помогли завершить.
Лачи огляделся — обстановка походная, но несет следы роскоши, без которой Астала не может: золотые кисти над входом, на плетеном столике — чеканный кувшин, украшенный перламутром — произведение южных мастеров. В нем, очевидно, вино, а рядом стоят плошки с фруктами.
Перед столиком замерла жилистая высокая женщина. Рядом с ней — второй посланник, Толаи из Рода Икуи, с широким грубоватым лицом, массивный с виду; подле спутницы он смотрелся, как большой туалью рядом с водяным ужом. Оба встретили Лачи приветственным знаком. Третий человек,
