На основании статьи… - Владимир Кунин

— Господи, Рафик! — Зоя была потрясена. — Я готова подписаться под каждым твоим словом об этой стране и ее народонаселении. От разных банковских счетов в одной семье до отсутствия желания у псов понюхать друг у друга под хвостом! К сожалению, Рафик, не у всех нас есть возможность общаться с настоящей немецкой интеллигенцией… Мы несколько раз сталкивались с ними и даже при нашем очень относительном знании языка получили громадное удовольствие… Нормальные ребята. Со своими тараканами в башке… Но без той мелочовки, о которой говорил ты. Ею, кстати, заражена почти вся эта полупровинциальная Европа!.. Тут ты меня нисколечко не удивил. Но то, что ты так все сообразил про свою болеутоляющую машину из научно-фантастического фильма — я потрясена! Как?! Каким образом? На каком языке ты говорил с врачами?

— Я-то говорил по-русски…

На мгновение старый Рифкат вздрогнул и сжал зубы от внезапной боли, неожиданно возникшей в его худеньком, измученном и разрисованном теле. Он судорожно нажал на кнопку в «сонетке», передохнул и повторил:

— Я-то говорил по-русски, а вот твой Петрович…

Зоя Александровна погладила Кирилла Петровича по небритой щеке.

— Полиглот ты мой… — расслабленно, врастяжку, по-бабьи ласково, но иронично проговорила Зоя Александровна. — Ты-то как этот текст осилил?

— Что-то сообразил, кое-что само додумалось. В определенных пределах я все-таки знаю язык, — обиделся Кирилл Петрович.

— Да ты что, Зой! — вступился за старика Теплова старик Алимханов-Коган. — Петрович так переводил — я диву давался! Просто — перфектно!

— Тоже — словечек нахватался, — усмехнулась Зоя.

— А чего? Здесь так все говорят. Зой, а Зой… Прости меня, конечно, но ты «утку» можешь мне подать? А то Петрович под капельницей, а мне самому не дотянуться…

— О чем разговор, Рафик, не смеши меня.

Зоя Александровна поднялась со стула, подошла, достала из-под кровати Рифката «утку», подала ему:

— Я потом вынесу и помою. А пока смотаюсь в нижний буфет, кофейку выпью…

«Господи… Господи, Боже ты мой! Хоть бы он выжил!.. Как… Как мне в него это втемяшить?.. Чтобы он еще сам себя выволакивал. Чтобы карабкался, цеплялся… Чтобы хоть чуточку верил!.. Помоги мне, Господи! Или кто там за Тебя?..

А если что-нибудь… Тогда пусть это произойдет вместе. Я не хочу быть его вдовой!..»

…В апреле 1964 года, после двух запретных, шумных и чуточку пижонски демонстративных «квартирных выставок», из Советского Союза был выдворен очень талантливый художник-график Лева Кучер. Близкий приятель Кирилла Теплова.

Почти все работы Кучера, так возмутившие советскую власть, помогли Леве вывезти за границу знакомые иностранные дипломаты. К сожалению, не все оказавшиеся благородными рыцарями-защитниками нового авангардного искусства, рожденного в «ужасной стране коммунистических варваров». Так, во всяком случае, они впоследствии выражались в своих многочисленных интервью западным газетам, журналам и радио.

Половина работ Левы была возвращена ему в Париже, где Лева и бросил якорь, а половина…

Вторая половина, на которую Лева Кучер мог бы безбедно прожить во Франции еще пару лет, — тихо растворилась в симпатичных домах некоторых дипломатов в разных концах Европы и Америки. Что, по их меркам, было совершенно естественным. Ну, не мог интеллигентный человек просто так расстаться с подлинным произведением искусства!

Правда, спустя некоторое время Левины картинки стали появляться на аукционах или продаваться в различных художественных галереях Соединенных Штатов, Западной Германии, Швейцарии, Франции новыми «владельцами» этих шедевров современного русского авангарда.

Так как соответствующие органы дали на сборы выдворяемому гражданину Кучеру Льву Израилевичу всего сорок восемь часов, а его картинки были уже вывезены из Страны Советов, то Лева не распродавал свое жалкое имущество, а раздаривал.

Из оставшихся сорока восьми часов, отпущенных ему на советскую жизнь, тридцать шесть часов Лева беспробудно пил водку с друзьями-приятелями и играл в Гаруна-аль-Рашида.

Так Кирилл Теплов стал обладателем Левиной старенькой «Победы».

Подарок по тем временам был поистине царским и очень-очень кстати…

Спустя много лет, уже постоянно проживая в Мюнхене, Кирилл Петрович и Зоя сели в свою «Мазду-626» и отправились за девятьсот верст в Париж к старой ленинградской подруге Лильке Хохловой — встречать двухтысячный год.

Все было очень мило и весело. А третьего января утром Тепловы поехали на кладбище Пер-Лашез, где был похоронен Лева Кучер.

Машину загнали на специальную кладбищенскую автостоянку — на Бульвар рю де Шаронн, и пошли искать могилу Левы Кучера.

По странной и неведомой случайности Леву похоронили не очень далеко от мест успокоения таких знаменитых художников, как Эжен Делакруа, Густав Доре, Камилл Писсаро и Фернан Леже…

Так что Лева Кучер лежал в своей, очень хорошей компании.

Выпили Тепловы по глотку коньяка, который предусмотрительно захватила с собой Зойка, положили цветочки к черному гранитному обелиску с потускневшими золотыми буквами русского и французского текста, помянули Леву добрым словом и через день уехали к себе домой, в Мюнхен.

Но это было намного позже.

…В 1963-м, сразу же после появления своей, безжалостно искалеченной и, по существу, переписанной кем-то в Москве статьи о громком Ленинградском деле валютчиков, «золотишников», о грабительских, непристойных ценах в государственных пунктах скупки ювелирных изделий у населения и демонстративно угрожающих сроках отбывания наказаний Кирилл Теплов ушел из газеты.

Нет, нет! Это не было знаком протеста — мелким, публично политизированным жестом сопротивления строю, который мог тогда вызвать яростную реакцию у кругов всемогущих и пугливо завистливое одобрение в узеньком кругу тогдашних бессильных «сопротивленцев».

Скорее всего, это было похоже на приступ внезапно возникшего, запоздалого чувства отвращения и брезгливости.

Что-то аналогичное с Тепловым произошло однажды в Москве. Знакомый гурман-режиссер пригласил его в ресторан «Золотой якорь» — на тогдашней улице Горького. И заказал жареные трепанги, убеждая Кирилла, что ничего вкуснее тот в своей жизни не пробовал!

Кирилл съел трепанги. Они не очень ему понравились, но режиссера огорчать не хотелось. Мало того, через несколько дней такие же трепанги объявились и в ресторане Дома журналистов на Гоголевском бульваре. Кирилл решил проверить себя и попробовать трепанги еще раз.

А когда ему их принесли — ничуть не хуже, чем в «Золотом якоре», — он, еще даже не притронувшись к ним, почувствовал вдруг такое брезгливое отвращение к этому блюду, что ему стало буквально физически плохо. И Кирилл был вынужден срочно воспользоваться туалетом.

Что-то смутно похожее, брезгливое и тошнотворное произошло с ним и в отношении к его ужжжасно важной и невероятно Центральной газете!

Очень, очень многие считали, что это был поступок Иванушки-дурачка, отказавшегося за полцарства премиальных нормально жить с принцессой!

Какое-то время Кирилл подрабатывал на телевидении, на радио, писал пустяковые репортажи в молодежную газету «Смена», достаточно легковесные заметки о театральных новинках в «Ленинградскую правду» и даже несколько раз напечатался в детском журнале «Мурзилка» с ироничными и милыми зарисовками о своих давних походах в зоопарк.

Но это были зыбкие, очень нерегулярные, да к тому же совсем копеечные заработки. Короче, в то время Кирилл Теплов еле-еле сводил концы с концами.

Что, к счастью, не отразилось ни на количестве, ни на качестве общения с самыми разными барышнями, чуть ли не через день появлявшихся на старой, широкой и продавленной тахте Кирилла Теплова.

А тут еще возникла и собственная «Победа», невероятно увеличив контингент жертв сладостного «лежбища котиков». И вообще!..

Ибо число владельцев собственных автомобилей в середине шестидесятых годов прошлого столетия было намного меньше, чем русских долларовых миллионеров в начале двадцать первого века.

Старенькая, но бегучая «Победа», помимо облегчающего способа передвижения и расширения спектра сексуальной палитры ее владельца, стала приносить гражданину Теплову и достаточно ощутимый доход.

Так как молодой Теплов никогда не оставлял барышень у себя на ночлег, то после всего того, что обычно делают с барышнями на старой широкой тахте, Кирилл с удовольствием отвозил их по домам. Происходило это примерно к полуночи или чуть позже. После же короткого и трогательного прощания Кирилл начинал «свободную охоту». Но уже в иной плоскости.

Еще до университета, сразу же после армии, он почти год отработал водителем во Втором таксомоторном парке на Конюшенной. Старые навыки, помноженные на прекрасное знание города и его окрестностей, помогали ему заработать за три-четыре ночных часа примерно столько, сколько обычно платили за «подвал» в шестьсот строк в ленинградской прессе или за получасовую передачу на телевидении.