Ричард Длинные Руки – король-консорт - Гай Орловский

Потому, как сказал Господь: не судите, да не судимы будете…

Франк пробормотал угрюмо:

– Мало ли что он сказал в минуту усталости.

Я перепросил ошарашенно:

– А что не так?

– А в другой раз, – пояснил он, – когда был бодрее, изрек, что не мир принес, но меч! И судить, сказал, всех вас, гады, буду без всякой жалости.

Я развел руками.

– Тогда возвращаемся поскорее. А то и эту отлучку засчитает нам в вину. Скажет, развлекались!.. Кстати, что с мандрагорой делать будешь?

Он сказал с восторгом:

– Это же такое сокровище!.. Сразу и не перечислить, что она может!.. Начиная с того, что Лия и Рахиль зачали от Исаака благодаря мандрагоре, Соломон с ее помощью клады находил для постройки Храма и умным стал, когда кусочек сжевал, но второй не стал, чтобы от большого ума не рухнуться, все бабы будут твои, а уж навредить может так, что никакой колдун не придумает…

Я поежился.

– Какая гадость.

– Гадость, – согласился он. – Если в чужих руках. Но в моих – можно!.. Ой, что там за… Ваша милость, это гигантские волки! Откуда, их в этих краях сто лет не было…

В его голосе прозвучало такое отчаяние, что я схватил лук и наложил стрелу раньше, чем рассмотрел этих волков. В самом деле громаднейшие. Не волки, а не знаю что, но волки. Франк выхватил меч и, пригнувшись, ждал нападения с тем выражением лица, когда твердо уверены в скорой гибели и хотят лишь продать жизнь подороже.

Я выхватывал стрелы, накладывал на тетиву и моментально отпускал, держа взглядом цель. Франк двигался все замедленнее, словно в плотной воде, но это значит, что я ускорился, руки двигаются с такой скоростью, что чувствую сопротивление воздуха, стало жарко, но эти твари все выпрыгивают из-за деревьев…

Как из-за стены донесся голос Франка:

– Их слишком много!

– Лезь на дерево, – велел я.

Он прямо с седла прыгнул на дерево, ринулся к ближайшему, взлетел до середины ствола со скоростью белки, а оттуда прокричал:

– А как вы, сэр?

– Мишени кончились, – ответил я и, выпустив еще одну стрелу, убрал лук за спину. – Это были последние.

Он крикнул с великой обидой:

– Так зачем вы меня… на дерево! Я штаны порвал…

– А чтоб смешнее, – пояснил я. – У меня такое странное чувство юмора. Для особо посвященных.

Волки усеяли собой поляну, еще больше мертвых тел на ее опушке, где закрыли серыми телами траву и прижали к земле кусты. Пока я осматривал тела, слишком крупные и массивные для рядовых волков, Франк кое-как слез с дерева. Штаны не просто порвал, а изорвал, но я даже не ржанул, беспокоят странные волки, что хороши именно для яростной схватки, но не охоты или жизни в стае.

– Где-то поблизости есть колдун? – спросил я.

Он ответил, запыхавшись:

– Нет. Но колдуны редко творят непотребства там, где живут. Эту стаю мог наслать тот, кто далеко за лесом.

Я пробормотал:

– Ничего, всех возьмем на учет, перепишем, установим повышенную ставку налога… Пару добавочных податей, чтобы колдовать было не сладко…

Он смотрел с недоумением.

– Ваше Высочество… А не проще ли на костер?

– Проще, согласился я, – что весьма и делаю. Народ любит праздники!.. Но все-таки народ должен работать. А колдуны – это наиболее головатая и неспокойная часть населения, то есть людей. Жечь их – интересно и приятно, но все-таки расточительно для экономики и народного хозяйства, что должно быть плановым и ориентированным.

Он раскрыл рот.

– Так как… жечь или не жечь?

– Жечь, – сказал я твердо. – Которые не сумели спрятаться. А кто поумнее, тот сумел, эти, как понимаешь, еще умнее. Их и будем переориентировать с бунта и непродуктивного мятежа на продуктивное сотрудничество с властью в моем исполненном благородства и внутреннего величия лице.

– А-а-а, – сказал он, – тогда понятно.

Интонация мне как-то показалась не той, переспросил с подозрением:

– Что понятно?

– Ничего, – ответил он честно и посмотрел преданными глазами, – вам попробуй повозражай! Вы же у нас умный, талантливый, решительный!

– Вообще-то, да, – согласился я скромно, – а еще и гениальный.

– Оно точно, – подтвердил он. – Я как погляжу, так и понимаю!

Смотрит с таким восторгом, что язык не повернется назвать дураком, потому что всем хорошо известно, что все, кому не нравимся, – дураки набитые, а кто от нас в восторге… тот, понятно, и сам умен, проницателен…

Ворота открыли, едва завидели нас, старший из стражей крикнул обеспокоенно:

– Вас целый день не было, старый лорд беспокоится!

Я оглянулся на Франка, он уже прикрыл корень плащом и делает вид, что погулять выходили, бабочек смотрели.

– Это мы аппетит нагуливали, – объяснил я.

Он хмуро ухмыльнулся.

– К обеду опоздали, теперь ждите ужина. Но вообще-то на кухне что-то да осталось, раз ваша собачка была с вами… Эх, опоздали!

Бобик, миновав линию ворот, пошел стремительными скачками и моментально исчез.

Я сказал Франку:

– Ничего, в моей комнате немного осталось. Пойдем, угощу.

Я быстро накрыл стол, не мудрствуя слишком, но все равно приятно смотреть на вытаращенные глаза и открытый рот при виде изобилия бесподобно приготовленного мяса, а когда попробовал вина, так и вообще сказал завистливо, что хорошо бы побыть старым лордом хотя бы сутки.

– А там можно и в ад, – закончил он неожиданно.

– Это зачем же? – спросил я.

Он поднял кубок ко рту и посмотрел на меня поверх края.

– Ваше Высочество, вас же не пугает?.. А за колдовство туда непременно, как говорит священник.

– Все верно, – согласился я, – но Господь всегда дает возможность загладить вину, исправиться, искупить… К примеру, какой бы плохой проступок ты не совершил, все равно ангелы ждут сто восемьдесят часов, давая тебе время осознать и постараться исправить содеянное. И если ты успеваешь, то твой грех вообще не заносится в список.

Он посмотрел на меня пристально.

– Кажется, догадываюсь… Но сто восемьдесят часов уже прошли… или пройдут после того, как вы спустились в склеп.

Я насторожился.

– А почему я должен спускаться?

– Двери открылись вам, – ответил он. – Я знаю, все об этом только и говорят. А раз открылись, вы все равно не утерпите… И либо ведьма вас, либо вы ее, но в любом случае на небесах вам засчитается победа.

– Но я же не успел…

– Да, – согласился он, – уж как пить дать, все запишут. Но потом можно и зачеркнуть! А сверху надписать, что для искупления сделано то-то и то-то.

Я криво усмехнулся.

– Хорошо рассуждаешь. Будто и не солдат.

– Я не родился солдатом, – ответил он мирно. – Просто как-то понял однажды, что можно жить не так тяжко, как получалось. И если опуститься до простого солдата, то в чем-то жить будет легче… В общем, какая-то помощь нужна?

Я пожал плечами.

– Вряд ли. Я сам не знаю, что будет.

Небо в страшных черных тучах, рваных и в зловеще ярких ямах, через которые пугающе пристально смотрит луна.

Я поежился, Франк ввалился в мои покои довольный, от него пахнет не только вином, но и ладаном, сказал с подъемом:

– Отец Коклепий клянется, что знает, как правильно нарисовать пентаграмму и как расставить свечи!

– Клясться нехорошо, – укорил я. – В самом деле клялся?

– Нет, но почти, – сказал он. – В общем, помогать отказался, но я запомнил все из того, что не забыл. А если что и перепутал, то стоит ли обращать внимание не мелочи?

– Правильно, – одобрил я нервно, – мелочиться – не по-мужски. Пойдем в склеп, пока не забыл остальное.

Перед дверью я притормозил, вдруг пропустит только меня, Франк вообще задержал дыхание, а когда я открыл дверь, собрался с силами и прыгнул с такой скоростью, что в самом деле могло бы не успеть перехватить.

Он упал, перекатился через голову и вскочил достаточно красиво, хотя и оглянулся испуганно, будто дверь могла незаметно отхватить у него что-то очень важное.

– Слава… сэр Ричард, а здесь можно упоминать имя Господа?

– Можно, можно…

Он огляделся с расширенными глазами.

– Боже, как строили, как строили…

– Ничего особенного, – сказал я, – давай рисуй, Микеланджело.

– Какой еще Микель, – сказал он обидчиво. – Щас свечи так расставлю, что никакой Микель не сумеет. И чтоб линии ровнее… Или сперва линии, не помню… Ладно, потом переправлю.

Свечей он принес не меньше трех дюжин и все расставил на полу. Пока я рылся в памяти, стараясь отыскать подходящую по случаю молитву, он ползал на коленях с зажженной свечой и зажигал от нее остальные.

– Вот, – сказал он наконец и поднялся, – готово, святой сэр паладин!

Я оглянулся.

– А где пентаграмма?

Он вздохнул.

– А может, без нее обойдетесь?

– Может, – ответил я, – но раз пришел, рисуй. А я критиковать буду.

Он проследил за моим взглядом, горящие на полу свечи выглядят страшновато, и наши лица, подсвеченные снизу, кажутся мордами чудовищ.