Секретные поручения - Данил Корецкий

Никакого насилия с нашей стороны, никакой двойной игры — с твоей. И еще…

В невыразительных глазах капитана колыхнулось какое-то сильное чувство.

— Может, тебе и нравится быть педерастом, но мы с ними дел не имеем. Я сам подберу тебе псевдоним, и в следующий раз ты перепишешь подписку заново. Ты меня понял?

Прежде чем Сергей успел кивнуть и сказать «да», Агеев уже выходил из дворика, внимательно глядя под ноги, чтобы не ступить в собачье дерьмо.

— Дважды отпид сращенный… — бормотал про себя Сергей, словно на автопилоте шагая из переулка в переулок. — Или — «отпидораженный»? «Отпидоренный»?.. Надо будет спросить у кого-нибудь.

— У меня плохо получилось? — сказала Светка Бернадская. — Я что-то делала не так?

— С чего ты взяла? — Сергей скосил на нее глаза. Поднимать голову было лень. — Все хорошо. Честно.

— Тогда почему ты молчишь?

— Я перевариваю. Ляг, успокойся.

Вначале он хотел найти отца, подъехал к Шварцу, где выковали тиходонские денежные тузы, объехал несколько отцовских излюбленных баз на Левом берегу.

Пусто. Заглянул на кониковскую новостройку — действительно ЭльКувейт. Там особенно не полюбопытствуешь: сразу же появились коротко стриженные мальчики в камуфляжных куртках и с милицейскими рациями в руках. Но отцовской машины на стоянке не было. На работе отец тоже не появлялся.

Сергею позарез надо было кого-то найти. Прямо-таки детский страх, трясучка, будто лежишь один в темной спальне и мерещатся всякие ужасы и надо прижаться к родному теплому телу, ощутить знакомый запах, чтобы все страшное бесследно растворилось в ночи.

И он нашел Светку Бернадскую. Ее мать заставила их выпить перед уходом по чашке молока и сказала, чтобы они были осторожны. «Время сейчас такое… Я на вас очень надеюсь, Сережа». Сергей сказал, что она может не волноваться. Потом усадил Светку в свою раздолбанную «пятерку», отвез на Левый берег и без особых церемоний трахнул прямо в машине. Совесть мучила недолго: Светка давно была не девочкой, это точно.

— …Мне надо искупаться, — сказала она, усаживаясь на сиденье и сворачивая влажное покрывало под собой. — Пойдешь?

— Пойду. Только отъедем чуть дальше, здесь дно плохое.

На многие километры берег захламлен высохшими корягами, будто скрученными церебральным параличом. Плавать здесь опасно, зато удобно жарить шашлыки.

Сегодня будний день, людей нет, ни одного дымка на горизонте.

— Вот там, — Сергей показал на маленькую бухточку, окруженную подковкой желтого песка. — Там мелко и вода всегда выше градуса на три, чем на городском пляже.

Светка голышом выпрыгнула из машины, побежала к воде. Покрывало отпечаталось на ягодицах красным узором. Сергей опустил ноги в теплый песок, большим пальцем вырыл ямку, бросил туда перевязанный узлом презерватив. И засыпал его.

До армии у него не было ничего с девушками, в смысле серьезного, — что бы там ни говорили о распущенности начальнических сынков. Так, поцелуи, объятия, расстегнутый после мучительных усилий лифчик. И все. В армии один сверхсрочник по фамилии Шаббе, волжский немец, сказал Сергею: «До двадцати пяти лет ты должен передрать их всех, начиная от маминых дочек и кончая портовыми проститутками — чтобы наесться и успокоиться. Перебесишься — тогда можешь спокойно жениться».

И отец дал похожее напутствие, только приличными словами и с другой мотивировкой: «Тебе надо пройти мужскую закалку. Главное — осознать, что никакие они не богини и молиться на них не надо. Кто этого не понял, у того с бабами большие неприятности». Не столько выполняя эти рекомендации, сколько по велению естества, Сергей ворвался в гражданскую жизнь, как сексуальный болид, и уже через год не помнил всех своих девушек по именам.

Сначала он высматривал в толпе высоких, большеглазых, прикинутых в безукоризненные мини и жакеты — вид у них такой, что начинаешь сомневаться: дают ли они вообще кому-то на этом свете?.. Давали. Не все, правда. И не сразу. Но те, что давали, оказались устроены именно так, как было нарисовано в учебнике по акушерству и гинекологии. Этим они сразу же отличались от богинь, мраморные изваяния которых Сергей многократно рассматривал в музеях.

Ничего возвышенного и неземного в них не было. Иногда удавалось обнаружить перхоть в гладких, пахнущих дорогими духами волосах. У одной очень красивой девушки Сергей заметил между пальцами ног что-то белое, похожее на след от мела, и спросил, что это. Девушка сказала, это салицилово-цинковая мазь, против шелушения. Потом он узнал, что так лечат грибковые заболевания. Каждое подобное открытие разочаровывало его все больше и больше.

Физиология. Голая физиология и ничего сверх того. Некоторые сами сдирали с Сергея одежду и были внутри как расплавленный воск, они хрипели и кричали;

Сергей едва. успевал сходить помочиться между двумя раундами. Некоторые были сухими, как прореха в войлочной обивке, и войти в них было возможно только прихлопнув себя пару раз по заднице толстой увесистой книжкой.

Однажды Сергей подумал: стоп, я, кажется, наелся.

Но он ошибался. Потом его тянуло к замужним женщинам, выдрессированным своими мужьями, для которых приключение с большим неутомимым мальчиком было что-то вроде полета на Луну. Они реагировали на любое, пусть даже самое затасканное ласковое слово; они научили его многим фокусам, вспоминая которые потом на лекции, Сергей с трудом удерживал рвущийся вверх шлагбаум. Аппетит приходил во время еды. Он спал с несколькими первокурсницами, которые в темноте, стягивая трусики, клялись, что делают это второй раз в жизни. От них чаще пахло потом и нечищеными зубами. Некоторые хотели попробовать «это» через задний проход.

Иногда они просили включить свет, чтобы рассмотреть настоящий, живой мужской член; иногда просили, чтобы он разодрал их пополам. Обычно Сергей плевал на эти просьбы.

Портовые проститутки брали недорого, на ощупь они были как омлет. Сергей попробовал с ними раза два, больше не рискнул. А потом на открытии агропромбиржи встретил одну из своих длинноволосых большеглазых «жакетниц». Она оказалась референтом председателя биржевого правления, смотрелась просто сногсшибательно, и Сергей опять засомневался: дает ли?.. Она дала ему после коктейля в огромном пустом актовом зале, ключи от которого Сергей стащил на вахте. Дала прямо на кафедре, схватившись руками за микрофонную стойку и выставив к Сергею вздернутый и круглый, как мячик, зад с влажной розовой пипкой под ним. На кафедре стояли пустой графин и стакан, они все время дзынькали, а девушка, свесив голову вниз, смотрела, как трясется Серегина мошонка. Улыбалась. И ее длинные волосы елозили по полу.

Короче, все завертелось по второму кругу.

…Волжский немец по фамилии Шаббе был трижды прав. Вначале Сергей бросался на них, как бык на красную тряпку, он лил в них сперму галлонами, как испорченный автомат на бензозаправке. Девушки с правильными чертами лица и стройными сильными ногами — их в Тиходонске пруд пруди!.. Но после пятого или шестого галлона до Сергея стало доходить, что «правильное лицо» — это еще не значит «красивое лицо». Нет, вернее: «красивое лицо» еще не значит «хорошее лицо». Были фигуристые девушки с обложки, умницы, не гулящие там какие-нибудь — внутри которых сидели и давили на рычаги паскудные бородавчатые старухи, големы, монстры. Во влагалищах у них всегда сухо и чисто. Там стоят медвежьи капканы.

Глаза у них пустые, пластмассовые, они почти незаметны на смазливой улыбающейся мордашке, и шлагбаум моментально вскидывается вверх: о-па, поехали!.. А капкан сработает, будь спок. Морально кастрированные мужики и парни — их в Тиходонске тоже пруд пруди.

Сергей вовремя научился вычислять по глазам. И сразу понял, что у него нет девушки. Своей девушки. С хорошим лицом, с глазами — пусть и не такими большими, как у «жакетниц»… Которой он мог бы сказать прямо сейчас: «Слушай, я никому не говорил об этом, даже Родику. Я попал в очень хреновую историю». И которая не намекнула бы в ответ, что он грузит сверх нормы.

Нельзя сказать, чтобы этот вакуум все время как-то поособому донимал его. В конце концов была ведь и Антонина, обычная красивая стерва, за которой Сергей ходил целых два месяца. И была — раньше еще — маленькая нескладная однокурсница по фамилии Балым, которая все на свете понимала. Но когда эта Балым сидела у него на коленях, голая, скрученная буквой "с", и судорожно двигала маленьким угловатым тазом — Сергей не чувствовал ничего, кроме стыда.

Зато вот: Светка Бернадская.

Вот она идет к машине, машет рукой: почему не купаешься? Вода — во!

Обычная мамина дочка (не девочка, правда). Зубрила. У нее трусы с какой-то цветной картинкой — мишки, попугаи, обезьянки — и пуленепробиваемый лифчик.

Серегин шлагбаум она как-то в горячке назвала «писун». Умора. Зато когда Сергей с Родиком сидели пьяные в машине, она вдруг села к ним и поехала в общагу — хотя на дух не переносит ни саму общагу, ни компании, которые там собираются. Курила ли она «дурь» вместе со всеми? Сергей не помнил. В любом случае по возвращении мама наверняка зарядила ей касторки куда надо. Зачем все это Светке нужно?